— Какое?
— Пригласить тебя на дискотеку! — Он предусмотрительно отступил на шаг от Елизаветы Николаевны.
— Не бойсь! Не ощиплю! Знаю, никуда она не намылится еще года три. Навсегда потеряла дочка веру в мужиков. Не скоро та боль заживет у нее в душе.
Однако Иван не поверил Елизавете Николаевне. За ее спиной Римка отчаянно кокетничала с ним. А значит, просыпалась в душе весна, улыбалась жизнь бронзовым загаром на теле женщины, и голос звенел колокольчиком, забывшим горе и слезы…
А через год Римма вышла замуж…
— Нет смысла в проверках. Ей повезло. Вовремя спохватились и отсекли очаг боли. Она теперь вне опасности! — сказал Юрий Гаврилович Елизавете Николаевне на прощание.
— Спасибо! Вы оказались сильнее меня. Я не увидела, не поняла, так подсказали. Сейчас у дочки все наладилось, думаю, что навсегда. Но, Боже мой, что могло случиться, не окажись вас на пути? Мне даже предположить страшно! — закрыла женщина лицо руками. Меж пальцами искрой сверкнула слеза и исчезла где-то.
Женщины вскоре уехали. Но в памяти друг друга они остались навсегда…
В жизни врачей больницы каждый день что-то случалось. Огорчения сменялись курьезами, в палатах обоих корпусов крики и стоны обрывал смех. Иногда в коридорах воцарялась тишина. Но ненадолго. Где-то на этаже обязательно послышится хрип, потом стоны, громкие, рвущие душу, за ними звуки ударов в стены, в полы. Новый приступ, очередной. Бегут санитары, медсестра. Надо помочь человеку одолеть приступ, перенести его с наименьшими потерями.
Держат врачи новую больную. Только сегодня поступила, а уже третий припадок, что же будет с ней ночью? Справятся ли с ней два санитара и медсестра? Но вот укол сделан. Больная перестала дергаться и биться об пол. Глаза закрыты. Лишь капли пота стекают со лба на подушку.
— Лиля! Ты слышишь меня? — спрашивает Таисия Тимофеевна, но женщина не отвечает. — Спит. Наконец-то!
— Нет! Не спит! Смотрите, пальцы синеют! — указала Лидия Михайловна.
Больше часа спасали женщину. Придя в себя, она снова заметалась по койке. Когда позвали Бронникова, больной вновь стало плохо. До вечера не отошли врачи от ее постели.
Лишь ночью Лиля пришла в сознание.
Нет, она не болела дома. Так уж случилось, привезли сюда на грузовике прямо с улицы, ранним утром. Всю ночь провалилась на асфальте. А тут первый прохожий заметил, позвонил и милицию. Те, глянув на недвижимую, засунули в машину, прямиком в морг доставили.
— Вот козлы! Зачем ко мне живую привезли? — едва глянув на Лильку, возмутился Петрович. — Эй, милашка? Ты чья будешь? Кто тебя сюда доставил? — тыкал в нос бабе ватку с нашатырным спиртом.
Баба крутила головой, но никак не приходила в сознание.
— Давай! Выскакивай в реальное! — тормошил патологоанатом, но женщина никак не открывала глаза. — Слушай! Ты чего? Не тяни время! Ишь, понравилось ей на моем столе валяться! А то как подкину пару хахалей с двух сторон, сама подскочишь и бегом домой домчишь, без отдыха и остановки! Вставай, говорю! У меня работы полно. Ну и гости теперь пошли! Ничего слышать не хотят, — злился патологоанатом.
Лишь после третьей ватки с нашатырем Лилька открыла глаза и попросила пить. Но поднять голову так и не смогла. Кто она, что с ней случилось, не помнила и не могла объяснить.
Женщина возвращалась с работы. С хлебокомбината. Ждала автобус на остановке. Самый последний, он останавливался напротив дома. Конечно, не обратила внимания на двух парней, остановившихся за спиной, предположив, что и этим хочется скорее попасть домой. Шагов не услышала. Лишь удар по голове, после которого долго летела в глубокую, провальную яму…
Саму Лильку быстро уволокли в подворотню. Обшарили сумку, но, кроме двух буханок хлеба, ничего не нашли. Проверили карманы, наскребли мелочь на проезд. От досады надавали бабе по морде, та открыла глаза и заорала от страха.
— Кончай базар, телка! Не рви глотку! Гони бабки! А не дашь, сорвем натурой! — задрали юбку.
— Генка! Давай ты первый! — услышала баба и стала отбиваться от навалившегося мужика.
— Тихо, ты, сука! Размахалась тут! — Получила пощечину.
Лилька взвилась. Вцепилась в лицо мужику дикой кошкой. Тот заорал, взвыл:
— Ну, курва! Во все дырки-щелки получишь! — врубил ей кулаком по голове, в лицо, а потом врезал в лоб камнем, оказавшимся рядом, под рукой.
Она уже не сопротивлялась, ничего не чувствовала. Двое мужиков, натешившись бабой, тут же ушли. Лишь перед рассветом старый дворник вытащил бабу из подворотни, оставил прямо на улице, не пожелал связываться с милицией.
Две недели Лилька была между жизнью и смертью. Память словно заклинило. И если б не работа, никто не вспомнил бы о ней. А тут хватились. Искать стали, достали мужа-алкоголика. Тот дома с месяц не показывался. Но, узнав, что случилось с женой, бегом прибежал в больницу. Долго сидел возле Лильки, все прощения просил:
— Дурак я! Мне б встречать тебя надо! Кто ж знал, что такое стрясется? Уж ты прости. Больше не повторится, Завяжу с пьянкой, с друзьями. Слышь? Завтра на работу пойду. Ты лечись. Я ворочусь в дом, наведу порядок, стану тебя ждать.
Лилька не верила. Муж пил уже не первый год. Все оттого, что жена не беременела. А ему детей хотелось;
Муж был столяром. На мебельной фабрике его ценили. Специалист хороший, потому прощали многое. Но терпение небесконечно, и Яшку уволили. Мужик не огорчился. Он успел натаскать с фабрики материал и, собрав из него стол иль кресло, продавал недорого и снова пил, радовался жизни. Так шли недели, месяцы, годы, Теперь он сам молчал о детях. Жена о них слушать не стала б. Да и какой там ребенок, если мужик себя кормить перестал? Лилька не ругала Яшку. Не видела в том смысла. Не попрекая, делилась с мужем скудным куском. Но когда он в ее отсутствие пропил ковер со стены, баба тут же выгнала Яшку на улицу, не велев ему появляться даже на пороге.
Он пообещал. И слово свое сдержал. Не давал знать о себе и не появлялся. Когда его взяла милиция, заподозрив Яшку в тяжком преступлении, у мужика нашлось много свидетелей, доказавших Яшкину невиновность.
— Черт знает куда катимся, — сетовал следователь. — Пьяницы своего защитили, доказали непричастность к случившемуся, а на громадном хлебозаводе даже не хватились враз. Нет у них возможности развозить своих по домам! И рискуй люди головами после второй смены. Не только у них такой бардак.
…До полуночи задерживались в больнице врачи возле Лилии. Ее осматривали и обследовали врачи областной больницы, делали снимки, изучали их, спорили, нужна ли женщине операция и, главное, что она даст. Не ухудшит ли состояние больной?
А время шло. Врачи следили за здоровьем женщины, сверяя с фактами предположения, и все же решились на операцию. Она обещала быть не только трудной, но и долгой, утомительной.
Бронников еле сдерживал себя:
— Пора позвонить, может, она умерла? Не выдержала? Прямо на столе не стало? — У него начинали дрожать руки, он то и дело заходил в кабинет, чтобы перекурить.
Вот и рабочий день закончился. Пора домой. Но как пойти, не узнав результата? Юрий Гаврилович набрал номер ординаторской.
— Операция заканчивается. Пока все нормально, а дальше будем ждать. Сами знаете, сколько критических дней впереди! Их тоже нужно пережить! — ответили со вздохом.
Едва вышел за ворота больницы, лицом к лицу столкнулся с Яшкой.
— Как моя?
— Операция сделана. Теперь надо ждать…
— Только бы выжила!
Юрий Гаврилович заметил, что Яшка тщательно побрит, подстрижен, умыт и одет опрятно.
— Домой вернулся?
— Ага! Все ж семейный. Негоже на свалках в обнимку с барбосками спать. Глядишь, и моя недели через две домой придет.
— На работу устроился?
— Вернулся! Надо мной с неделю хохотали. Мол, из декретного воротился! Аккурат через три года. Ну, показал, что ничего не растерял, по тому ж разряду приняли! — радовался человек.
— А пить бросил?
— С этим завязал! Теперь уж навсегда. Слово дал Лильке, что никогда пьяным не увидит.
