— Ну да! Все врачи, медсестры, санитары! У каждого свои претензии имеются!
— Ты о медиках? А они решили, что всех психов приволокешь! Вот где цирк был бы! Представляешь, когда твои шизики с параноиками стали бы приставать к депутатам? Глянул бы я на это зрелище!
— Слушай, Лень, мне уже не до смеха. Две больные вчера сбежали из больницы. Решетки не удержались на штырях. Поржавели. Бабы их руками легко открыли и ушли. Их целый
день искали по городу санитары. Уже вечером увидели и привели обратно. Хорошо, что все тихо обошлось, без происшествий. А могло случиться всякое. Я бы и отвечал. С больного не спросишь. Хоть и я не могу возле них сутками находиться. По кому докажешь, кто стал бы слушать оправдания? Поверишь, я и сегодня уснуть не мог. Перенервничал. Ведь три дня назад из мужского корпуса сбегали двое. Их в пивбаре взяли.
— Веселые мужики! Сорвались по делу. Хоть успели бухнуть? Иль вы обломали им кайф? — улыбался Петрович.
— Ты скажешь тоже! Они и так все свое пропили давно. Это ж алкаши, причем с большим стажем. В одном повезло, денег было мало.
— За те пижамы, в которые вы одеваете, много не дадут, — усмехнулся Петрович.
— У тебя и таких нет! — отозвался Юрий Гаврилович.
— Моим зачем казенные пижамы и халаты? Их родня обеспечивает всем необходимым. Иного покойника так на радостях нарядят, смешно смотреть! Вон нового русского три дня назад отправили на погост. Знаешь в чем? Я чуть не охренел! Надели трусы с пивной этикеткой на заднице. Рисованная. А впереди реклама презервативов. Ну конечно, как ему, бедному, на том свете без такого? Ведь новый русский! Бриджи напялили — все в ромашку, быка на них не хватало. Носки до самых колен, пальмы с обезьянами. А вот майка — это вообще что-то! Впереди вышитая надпись: «Я — голубой!» — правда, на английском языке; а сзади, на всю спину, голая баба! Сиськи с майки свисают. И кроссовки американские, с протектором «КамАЗа». В дополнение к тому повесили ему на шею сотовый телефон «Нокиа». Я обалдел. Спросил родню, мол, к чему покойному телефон? Или от него с того света звонка ждете? Так они ответили, что этот шибанутый никогда и нигде с сотовиком не разлучался и просил, в случае чего, похоронить его именно так. Сунули ему несколько сотенных долларов. Смотрю, кладбищенские работяги меж собой переглянулись. Понятное дело, в третью смену выйдут после похорон. Уж, наверное, ощиплют того покойничка как липку! Его ж будто в кабак отправили, на стрелку с путанками. Грех, конечно, но посмеялись вслед. Того мужика враз от нас на кладбище понесли. Домой не возили. Там только помянут. Что это за поминки, если по-человечески похоронить не могут?
— Да под крышкой кто увидит, во что одели? В могилах все одинаковы! — отмахнулся Бронников.
— Не-ет! Эти похороны долго будут помнить.
— Твои покойники? Да брось! Им даже глаза пятаками не закроют. Иных бомжей почти голыми хоронят. В тряпье завернут и даже без гроба закапывают. А ты наши пижамы срамишь! Да там они за праздничную одежду сошли бы!
— Да я уже не об одежде! Другое с толку сбило. Этого нового русского хоронили под музыку, больше десятка музыкантов. Короче, сам знаешь, от погоста до нас чуть больше километра. Так понимаешь, мы и не услышали Шопена. Зато все блатные были сыграны, и даже у могилы! Ну и дела! Моя уборщица от растерянности водой с покойника стол и полы в морге вымыла. Когда вспомнила, испугалась — что утворила дура старая? Ну, все заново переделала. А потом и спрашивает: «Петрович, милый, скажи честно, а новые русские — это те, что у твово Гаврилыча лечились?»
— Ну, Ленька! Если б у меня такие имелись, мы б не бедствовали! Они иногда помогают людям.
— Конечно! Не спорю! Как помогли, так кладбищенского сторожа три дня искали. Он вместе с собаками своими так напоминался, что домой дорогу не сыскал. Упал в провалившуюся могилу и спал блаженно. Никак не мог протрезветь. А встал, когда бабка каталкой его разбудила. И петь начал, что играли на похоронах возле могилы:
Ты скажи, ты скажи,
Чё те надо, чё те надо?
Может, дам, чё ты хошь,
Чё ты хошь…
Ну, бабка челюсть поотвесила, думала, что у деда крыша на колесах поехала. А старый козел всего-навсего опохмелиться хотел. Хвать себя за карман, а там непочатая. То ли родня сунула, то ли покойный угостил, а может, сам спер бутылку, только до дома еще не дошел.
— Откуда знаешь?
— Наша уборщица — его жена. Я к тебе уходил, а она еще покойного срамила, что белый свет споил своими поминками.
— Ее старик — весь белый свет? Хорошая бабка! Хоть и колотит деда, но любит старого черта! — смеялся Бронников.
— Сам удивляюсь. Больше полвека живут, а друг за дружку зубами держатся. И что бы ни случилось, кого угодно будет ругать, но не своего старика.
— Лень! А кто сказал тебе, что нас перевезут отсюда? Надежно ли это? — спросил главврач.
— И не сомневайся. Завтра или послезавтра тебя вызовут, чтобы официально осчастливить. Новые пенаты, конечно, получше нынешних. Они просторнее, уютнее, гораздо теплее, и место там чистое, благодатное.
— Как на кладбище! — рассмеялся Бронников.
— Да, старое кладбище и впрямь неподалеку. Но там давно не хоронят.
— И на том спасибо, что хоть не по соседству с тобой.
— Этому лишь мне радоваться стоит. Ведь твои больные не отличают живых от мертвых.
— Зато твоим на всех плевать.
— Ты когда последний раз у меня в морге был? Года три назад или больше? Давай выбирайся, загляни, как мы теперь дышим. Кофейку попьем! А то совсем прокис со своими сдвинутыми. Хоть посмотри, вспомни, увидь, как выглядят нормальные люди! А то сам непроизвольно своих больных копируешь. Это называется болезнью психиатров. Она укореняется с годами, независимо от человека. Ты слишком долго проработал в этой больнице. Непростительно долго. Но ты сам не просился отсюда. Хотя на твоем месте не выдержал бы никто. Я уж не говорю о женщинах, мужчинам не под силу.
— Зря ты, Лень! Вон Таисия Тимофеевна немногим меньше меня здесь. Разница в два или три месяца. И ничего, не жалуется.
— Она одиночка!
— А какая разница? — удивился Бронников.
— Если б у нее была семья, она давно бы ушла отсюда! Не выдержала бы нагрузку.
— Я терплю.
— Это ты! Но меня другое беспокоит, — спрятал хитрую усмешку патологоанатом и спросил: — Как ты на новое место перевезешь свой цирк? Кто из водителей согласится дуриков возить? Они, увидев здоровых мужиков, кидаться на них станут.
— На меня не бросаются.
— Ты староват, к тому же свой — псих!
— Ну, ты сморозил! Моих спокойно перевезут. А вот если тебя с твоими, тут без милицейского оцепления никак не обойтись.
— Зачем мне менты? Поставлю в машину какой-нибудь памятник, горожане не рискнут дорогу переходить, всю улицу уступят мигом. Еще и креститься вслед начнут.
— Конечно! И пожелают тебе землю пухом и царствие небесное! — расхохотался главврач.
— А я сторожа вместо себя в машину посажу.
— Ну, этого ты потом неделю не отыщешь.
— Почему? Он же не на похороны поедет!
— Памятник в машине! Вот и начнут просить на каждом шагу — помяни и нашего! Кто деньги, другие бутылку дадут. У сторожа душа мягкая, никому отказать не сможет. Пока доедет до нового места, не то сам — памятник в пляс пойдет. Ты уж вместе с уборщицей их посылай, она у тебя женщина трезвая! Сама не пьет и у другого отнимет. Для своего деда…
Старые друзья… Их виски давно поморозили беды, и только в глазах нет-нет да и загорятся мальчишечьи искры. Ох как не хочется им верить в скоротечные годы, в приближающуюся, неминуемую старость с копеечной пенсией. Как отодвинуть это время, не думать, забыть о будущем? От всего неприятного лишь одно общее средство имеется — уйти с головой в работу.
Юрию Гавриловичу забот всегда хватает. У Леонида Петровича случаются внезапные просветы. Вот и сегодня: передал с рук на руки последнего покойника родне, и морг впервые за три года совсем опустел. Уборщица на радостях взялась за генеральную уборку. Даже сторож не остался без дел. Лавки закрепил, стол поставил прочнее, вокруг морга подмел, посыпал желтым песком двор. Соорудил во дворе навес, под ним скамейки.
