— Да, но как его узнать, если он, как говоришь, столь хитер, мерзавец?

— Приманка нужна. На какую клюнет. Тогда-твоя взяла!

— На что может польститься?

— Не на мелочи.

— Ну, а слабые места его малины?

Седой задумался. Он перебирал в памяти все. Известное ему самому и услышанное. Лицо его временами светлело, но подумав, он отвергал и вспоминал вновь.

— Безухий сявка — не примета. Треть шпаны уши проиграли в рамса.

— Есть слабина у Шакала! — вспомнил Седой о Задрыге и рассказал Семену о девчонке.

— Уж и не допру, как ее облаять эту падлюку, всякое о ней вякали, но слабой ее не назовешь. Любая змея против этой сикухи, просто голубка ненаглядная. Ее даже фартовые ссут. Стерва — не зелень! Паскудней этой параши свет не рожал! — заматерился Седой. И добавил:

— Хитрей самого черта! Злей целой своры ментов! — прикрыл рот рукой, виновато глянув на Семена. Тот мимо ушей пропустил. Задумался об услышанном.

— Ее Сивуч учил. Несколько лет. А о нем ты, наверняка, знаешь немало.

Семен головой кивнул согласно. О Сивуче знали все милиции.

Уж если этот взялся растить фартовую «зелень», добра не жди. Всходы не завянут. И через пяток лет заявят о себе во весь голос. Да так, что милиции жарко будет.

— Он ее больше всех шлифовал для малины. И уже в дела брал. Обкатал и доволен. А Шакалу никто потрафить не мог, — напомнил Седой.

— Родная кровь! — усмехался Семен.

— Шакал родства не признает. В его утробе сердца нет. Души — тоже. Вместо них — кредитки. Его все фартовые ссут. Он — паскуда — если вздумал замокрить, свое доводит, — вздрогнул Седой, вспомнив подкинутую в палату записку. Не по себе стало.

— Что это с тобой? — заметил Семен.

— Да мелочи. Нервы шалят, — вытер крупный пот со лба.

Вскоре из Ростова во Владивосток пошел толстый конверт в угрозыск города. А в Ростове по ночам вылавливались малины. Фартовые и шпановские. Милиция города охотилась за новым маэстро, перекрыв, как ей казалось, все пути и дороги из Ростова.

Хазы и притоны, все пивбары и рестораны, все злачные места — от барахолки до кладбища, были взяты под постоянное наблюдение. Одну за другой увозили малины зарешеченные поезда в места необжитые, холодные, дальние.

Теперь уж не один Шакал, все фартовые Ростова были уверены, что засветил их Седой, искали его, чтоб замокрить лично, рассчитаться своими руками за все горести, но нигде не могли найти Седого.

Из психушки его увезли. Это точно установили законники через шестерок и санитаров, какие поломавшись, для понту, за хрустящий стольник рассказали, что держали Седого в одноместной палате. Лечили уколами, таблетками, токами, ваннами. Никто его не трамбовал. Никого к нему не подпускали. Даже охраняли, неизвестно от кого. А через несколько дней, поздней ночью, увезли в крытой машине. Кто и куда? Никто ничего не знает.

Фартовые сбились с ног. Пока маэстро не подсказал им проследить за ментовкой. Законники, а их в городе осталось совсем немного, вздумали узнать о Седом от самих милиционеров.

Вечером, когда все машины разъехались по вызовам и на задания, а в дежурной части остался один оперативник, к нему

ворвались трое стопорил. Закрутили руки за спину, приставили нож к горлу, въехав для убедительности кулаком по печени, потребовали:

— Ботай, лягавая падла, где Седой?

Старшина головой закрутил, сказал, что не слышал, не знает такого. Тогда у него вырвали ключи и проверили все камеры. Седого нигде не было.

— Притырили в кабинете суку? — царапнул горло нож. Оперативник мотал головой отрицательно. Но стопорилы не зря прихватили с собой бензин. Они залили пол, лестницу, ведущую на второй этаж, дежурную часть и подожгли, решив, что, кроме как в милицию, Седому некуда деваться. Оглушив дежурного, выскочили на улицу.

Огонь быстро разрастался. Стопорилы наблюдали с противоположной стороны улицы за обеими выходами из милиции. Но… Вскоре подъехала пожарная машина, быстро справилась с огнем, скорая помощь увезла дежурного, покинувшего милицию после того, как туда вернулся наряд милиции.

Седой нигде не появился. Даже намека не увидели. Зато в эту же ночь оперативники взяли еще две малины и тут же отвезли в тюрьму всех законников и шестерок, стремачей и налетчиков. Никого не забыли в хазах, даже барух и шмар замели заодно.

Седой допоздна засиживался с Семеном перед картой, на какой отмечал предполагаемые гастроли малин, отдельных фартовых и самого главного своего врага — нынешнего маэстро.

— Почему ты так уверен, что он теперь в Одессе? — удивлялся Семен.

— Дороги ему, конечно, не заказаны. Он, если моча в кентель долбанет, может куда хочешь свалить. Но на хрен приключения на жопу искать и рисковать собой? Маэстро в дела не ходит. Его все малины держат. Не для дел его сход выбирает. Чтобы он их главным кентом был. Судьей и советчиком, их правдой и яростью. У него башлей больше, чем в любом банке. Всякая малина положняк ему дает. Потому в дела — на риск он не сфалуется. Какой ни на есть, а кентель со шкурой — одни. Вот и приморился в Одессе. Это его город. Он там с пацанов фартовал. Был паханом городских малин. Ну, а когда в Ростове его выбрали, так он на сходе вякнул, что дышать станет в Одессе. И после того, как тут фартовых мести стали, он, верняк, слинял.

— Не мог уйти! — не поверил Семен.

— Запросто! Вон я с барыгой как лажанулся? Хотя, казалось, все мы с тобой обмозговали. Фартовые хитрей оказались. И, как сам убедился, выдавили из барыги, кто его настропалил? Теперь они меня по всему Ростову дыбают.

— Здесь тебя никто не найдет, — усмехался Семен, приютивший Земнухова в маленькой комнате своего дома. Чтобы найти тут бывшего фартового, нужно было подняться на второй этаж, пройти через три комнаты и знать условный стук. Окно этой комнаты закрывалось ставнями.

Может, и возникли бы у Семена осложнения на работе, узнай начальство, кого он пригрел в своем доме. Но результаты работы за последнюю неделю заставили замолчать моралистов всех званий.

Семен рассказывал Седому, кого взяла милиция, о всех событиях в городе.

— Поприжали мои ребята хвосты фартовым! Поутихла и шпана. На улицах круглые сутки патруль дежурит, вместе с дружинниками. Чуть где шум услышат, враз туда! И — порядок! Не только воровство и грабежи, драки прекратились. Люди спокойно жить стали. Не боялся детей на улицу отпускать, сами выходят! Ожили! — радовался Семен.

— Рано празднуешь! Фартовые и шпана без бою, просто так не сдаются. Бойся затишья. Оно — временная передышка, — предупреждал Седой.

— Полторы сотни гадов в тюрьме сидят, суда ждут. Разве мало?

— На сход больше тыщи прихиляли. Что это — полторы сотни?

Мелочь! Да и взяли мелкоту. Всего троих паханов, два десятка фартовых, оставшиеся — перхоть, гавно! Солидные паханы — смылись. Теперь их не накрыть. Вместо попухших новых нагребут.

— А кто, как ты думаешь, не успел смотаться?

— Много на дно залегло. Ждут, пока шухер уляжется. Чтоб смотаться иль в дела намылиться. Это верняк. Потому, не на патруль полагайся. Он — не кайф! Ты лучше пошли своих к пивбарам, на железную дорогу, в рестораны — только не в форме. И, главное, не упускай из вида набережную, таксопарк, аэрофлот и окраины, где алкаши дышат. Туда смотри.

— А где в Ростове может укрыться маэстро? — спросил Семен.

— Да нет его здесь!

— В Ростове он! В том-то и дело! Но никак не можем напасть на его след! Вот если бы его нам взять! — выдал Семен заветную мечту.

— Тебе, мать твою, дышать опаскудело? Не дергайся! По

сей о нем память! Одно дело — я вякаю, мне терять нечего. Тебе к нему не стоит возникать. Он — не сам по себе капает. У него на стреме такие кенты — тебе и не снилось! Все, как один — мокрушники, стопорилы. С ними сам черт не справится. С перьями и пушками. Им из фраера душу вышибить, что два пальца обоссать. Я их видел! Не лезь! Как кента прошу. Твои лягавые слабы против них. Это без трепу.

— Тогда не пугай, Санька! Меня уже ничем не удивить. Иль мало мы с тобой видели на войне?