— Вот кто его допек. За беды свои. Но ничего, эта беда — лишь в пользу. Ревматизма знать не будет Ашот. Наперед вылечили, не желая того. А глаза отойдут. К утру.

И, отварив кору дуба, велел проводник Ашоту помыться отваром. К утру словно и не было ничего. Лишь глаза побаливали еще дня два.

Но потом случилось Ашоту уснуть на цветах борца[3]. А утром, чуть живого, опять отхаживал его Василий. И, указывая на синие, безобидные на вид цветы эти, предостерегал как от заразы, убийцы. Говорил, что борец не только человека — медведя погубить может.

Теперь уж не вспомнить и не подсчитать, сколько раз каждому из них в свое время помог проводник. Лечил и спасал. Ничего взамен не требуя.

Давно состарился отряд. Давно не виделась пятерка. По тайге, по разным базам и отрядам разобрали геологов. Где теперь, на каких профилях и пикетах они? Но все живы. Все.

— Не обижайся, Ашот! Не обессудь. Не хотел тебе делать больно, — встал за спиною геолога дед Василий и, шмыгнув носом, добавил: — А на добром слове спасибо. От первого услышал. Теперь знаю, что не был я помехою вам тогда. И в памяти ты про меня худого не держал.

Занимался рассвет. Ашот прислушался. Кто-то торопливо шел к землянке Василия.

Терехин вошел сконфуженно. Поздравил старика с наступившим Новым годом. Опасливо на Ашота покосился. Понял, что попал во время серьезного разговора. Но, зная характер Ашота, решил остаться. Уж лучше пусть здесь все скажет. Сразу.

— Скотиной ты стал! Сволочь и негодяй! Я так и знал, что такие, как ты, Терехин, на мелочи… Небольшую должность дали, а ты и показал нутро. Все подтвердил, что я предполагал! И на ком?

— На что ругаешься? — подошел старик к Ашоту.

Но тот внезапно попросил:

— Оставь нас одних ненадолго.

Василий молча вышел. Терехин присел к столу. Курил.

— Ты Василия и то забыл. Живет дед по-собачьи. Фланелевое одеяло на зиму выдал. Дырка на дырке. Им мешки, наверное, на складе укрывали. А ты ему… У тебя в коридоре на полу более приличное валяется. Ноги об него вытирают. А старику пожалел, мерзавец! Жизнью своею не меньше моего ему обязан! Иль забыл? Без простыни спит дед. Без подушки. Под голову шапку кладет. Зато начальник базы… С-сука! — подошел Ашот вплотную к Терехину.

Тот вжался в стену спиной.

— Тебе он свои сухари отдавал. Помнишь? На Кыдыланье. Ты, дохляк, сдох бы там, если б не он! За помощь хорошо благодаришь. Иль память высрал? Так я тебе ее вставлю на место! — Хлесткая пощечина обожгла лицо Терехина. Он открыл было рот, но Ашот опередил: — Молчи! Заранее знаю, что скажешь. Но помни! Мы не просто начальник и подчиненный. Кое-что еще связывает. Помимо работы. Это с них, со своих, ты спрашивай как хочешь. У меня ты ответ особый держать будешь. У тебя праздничек! Полна землянка жратвы! Наверно, всю ночь повара из столовой ведрами таскали. А тут сухой корки нет! А все ты! Ты, гад! Зажрался! За своим брюхом никого не видишь. Знаешь, старик сам никогда не просил ничего и не придет к тебе. Тебе-то удобно. Меньше мороки и забот! К тому ж и забыть легче. Коль память у тебя как заячий хвост, так помни: никуда я тебя не возьму. Даже рядовым геологом в отдел. И на площади, близкие к городу, не надейся. В пекло загоню. В такое, что взвоешь. Как ты со стариком, так и я с тобой обойдусь. Но глаз с тебя не спущу! Помни это!

— Да уж запомню. Вовек не забуду. И пощечину эту сторицей тебе верну. Да так, что до смерти помнить будешь. Я людьми не дорожу?! На профиле не бываю! Так знай, что я на базе за весь год всего три дня был. Включая и сегодняшний день. По табелям можешь проверить. Кстати, именно потому не был я у деда Василия. Некогда стало. Не до сантиментов. А насчет людей, так знай, что не могу я одновременно во всех отрядах бывать. Физически не успею. Потому за каждым не уследил. Грозишь мне тем, что отправишь к черту на кулички! Так я этого не боюсь. Отбоялся всего. Да и пугалка из тебя… Не один свет в окне. Повыше тебя начальники есть. И на тебя управа имеется. Сам-то из тайги не с добра ушел. Тоже мне, безгрешный. Зажрался в управлении! Разучился по-человечьи говорить.

— С тобой, что ли?! Так на каком языке? Не первый раз предупреждаю!

— Себя предупреди вначале! Ты своих детей в городе растил! А моя… Ведь мы с Нинкой оба на профиле. А дочь! Ты меня спросил, где Аленка в это время живет? Дед Вася — мужик. А она? Может, самостоятельно сумеет жить? Это тебя интересует или нет? — кипел Терехин.

Ашот молчал. Багровое лицо вспотело. «Неловко получилось, — подумал, — спрашивал не о том. Нашумел, накричал, руки в ход пустил. А Юрка словами влепил. Да как… А ведь прав…»

— А где же и впрямь дочь живет?

— У чужих, у геологов. По разным землянкам. Сегодня — у одних, завтра — у других! Приезжаем с профиля, не знаем, где искать.

— Да, надо что-то придумать, — пролегли морщины на лбу у Ашота.

— Спасибо. Теперь не надо. Заботы твои у меня поперек горла. Сам обойдусь. Пусть тебя не касается. — Терехин шагнул к выходу.

— Что ж… Обходись. Но работу на профиле проверю. Во всех отрядах.

— Это твое дело. Смотри. Только транспорта для тебя у меня нет. Сам обходись, — усмехнулся начальник базы.

— Хрен с тобой. Не впервой мне. Возьму с собой старика. На базе все равно без дела сидит. А мне нужен будет.

— Бери, — толкнул дверь Терехин и вышел.

Дед Василий вначале ушам не поверил: Ашот

на профиль зовет! И обрадованно засуетился. Собираться стал. Ведь вот помнит. И теперь он, дед, не совсем лишний среди геологов. Еще пригодился. И не кому-нибудь, самому Ашоту. А уж он — геолог из геологов! В начальники дурака не возьмут.

Утром следующего дня, чуть свет, они покинули базу и, поскрипывая лыжами, скрылись в тайге.

Геологи уже вернулись с базы на профиль. Кое-кто из них знал о приезде Ашота. Но, услышав, что его вездеход сломался, решили, что не сунется в тайгу главный геолог. Ведь времени у того всегда в обрез. А потому никто не ждал его у себя. Да и Терехин, не зная, куда направится Ашот, никого не предупредил.

А тайга уже гудела от взрывов. Где-то далеко от базы падали под топорами топографов не успевшие проснуться деревья. Голоса радистов, сейсмиков, короткие команды будоражили лес.

Вились дымки над будками: там повара взялись за дело. Каждый жил своими заботами.

Нина Терехина, потирая озябшие руки, готовила очередной взрыв. Рабочие отряда уже заложили в яму аммонит. Сейчас она подключит «косу». И… Снова взрыв. Женщина оглядела тайгу. Погода тихая, морозная. Каждое дыхание далеко слышно. Каждый шорох треском раздается. Надо поторопиться. Хороший денек подарил наступивший год. Но от чего на душе тяжело? Вероятно, насторожило настроение мужа. Ох и злой он был вчера. Ну да неприятностей всегда хватает. Было бы что серьезное — сказал.

Надо дать сигнальное предупреждение по «косе». Сейчас голос рожка будет далеко слышен.

Рабочие уже ушли подальше от шурфа. Спрятались. Повариха закрыла дверь будки. Нина дала сигнал. Тут же связалась по рации с начальником сейсмостанции.

— Готовы к приему взрыва?

— По «косе» помехи. Дай еще сигнал!

— Кого там черт носит? — злился взрывник. И снова взялся за рожок.

— Ну что? Принимай! — кричал сейсмикам.

— Не могу! Идут помехи! Проверьте «косу».

— Эй, Олег! Сбегай на «косу»! Глянь, кого черти носят! Ружье возьми! Вдруг опять зверье Акимычево объявилось! Стреляй без предупреждения, — просит Нина.

Помощник взрывника молча надел лыжи, закинул карабин за плечо. И, зло рванув с места, ушел по «косе».

…Ашот с дедом Василием слышали сигнал рожка. И первый, и второй. Но свернуть с «косы» было некуда. С одной стороны — обрыв в ущелье. С другой болото, которое и зимой не замерзало. Назад повернуть — обидно. Лечь и переждать? Но где эти шурфы? Откуда ждать взрывов?