—

Советом, доктор, — подошел к ним Яровой.

Он объяснил врачу, с чем он сюда приехал. Тот сочувственно кивал головой:

—

Да, только с бедами едут к нам люди. Никто не приедет просто так. Знать, по месту и жизнь. И заботы. И горести, — развел руками доктор. Отойдя к окну, он вдруг посуровел: — Значит, убийство?

—

Вероятно.

—

Что ж, лучше допускать вероятность невероятного, чем — наоборот… Прошу вас пройти ко мне. Там мы спокойно, без посторонних все обсудим…

Яровой и врач сидели в маленьком, сверкавшем чистотой кабинете.

—

Вы говорите, никаких признаков насильственного вмешательства в характер смерти?

—

Абсолютно никаких.

—

Сердечная недостаточность, — медленно, словно самому себе говорил доктор.

—

У вас в практике встречались подобные случаи смерти людей, не предрасположенных к сердечным заболеваниям? — спросил Яровой. — Бывало, — невесело отозвался врач.

—

Как это происходило?

—

Есть несколько способов такого умерщвления. Но все их знают только врачи. И, конечно, специально никто этого не сделает. Мы за это отвечаем не только совестью, а и своей головой. И случаи,

о которых мне известно, происходили по халатности.

—

Расскажите обо всем, что вам известно, — попросил Яровой.

—

Такое может случиться при заболевании фурункулезом, ангиной или отитом, то есть при воспалительных процессах, когда врач делает больному укол пенициллина. Он быстро снимает воспалительные процессы. Но есть больные, организму которых противопоказан пенициллин. Он может вызвать сердечный приступ и смерть. Мы долго этого не знали. Именно потому теперь прежде, чем сделать укол, мы сначала делаем пробу. На восприимчивость. Но, к сожалению, еще пока не все с достаточной серьезностью относятся к этому. И медсестры иногда забывают делать пробы. Все еще считая пенициллин панацеей от всех бед для каждого человека без исключений.

—

Да, но пенициллин при вскрытии обнаружили бы в крови?

—

Смотря какая доза, каков возраст и организм у больного. Пенициллин быстро всасывается в организм.

—

Я говорю об умышленном убийстве. Медицинское вмешательство здесь вряд ли могло стать причиной смерти.

—

Тогда это, возможно, отравление, — глянул врач на Ярового.

—

Чем?

—

Такого хватает. Есть так называемые сон-трава, чистотел, вороний глаз, волчья ягода. В настоях и отварах все это может вызвать смерть.

—

Но это обнаружили бы при вскрытии.

—

Смотря сколько времени прошло. Сон-трава, например, очень коварна. Выпил стакан настоя и уснул. Вот и все. Вскрытие дает сердечный приступ. В крови почти невозможно обнаружить. Весь яд выделяется в мочу. С чистотелом, вороньим глазом, волчьей ягодой гораздо сложнее. Потому что они вызывают рвоту. И в желудке их можно обнаружить в пищевых остатках. А вот сон-траву — нет.

—

Да, но и это нереально. В данном случае.

—

Почему?

—

Настой сон-травы делается на спиртном?

—

Да. На спирте, водке или коньяке.

—

А действие сон-травы когда наступает?

—

Через полчаса.

—

Вот видите, а в организме у этого неопознанного эксперты не нашли ни грамма алкоголя.

—

М-да, — задумался врач, — сложный случай!

— Есть ли иной способ?

—

Имеется, но он еще менее реален.

—

А именно? Вы имеете в виду иглотерапию?

—

Да. Вернее, последствия дилетантства или злоупотреблений при применении иглотерапии. Скажу сразу, современной медицине пока известно очень немногое об этом древнем методе воздействия на организм человека. О механизме этого воздействия и связанных с ним факторах. На коже человека — около семисот активных точек, чье электрическое сопротивление меньше, чем в других местах. Воздействуя на некоторые из них укалыванием золотой или серебряной иглой — можно активизировать деятельность мозга, центральной нервной системы, сердца и так далее. Можно и наоборот — снижать активность функционирования отдельных органов или организма в целом. Воздействуя на некоторые биологически активные точки целенаправленно, можно лечить от многих болезней, как это делали представители древней восточной медицины, ничего, конечно, не зная об электричестве, — улыбнулся доктор: — Но для этого нужно идеально, сверхидеально знать не только анатомию, «карту» нервной системы человека, но и взаимосвязь нервной точки на голени или на стопе, например, с определенной клеткой мозга или сердечной мышцей… В принципе я допускаю, что уколов намеренно, или по незнанию какую-то точку, можно у здорового человека остановить сердце. Но я такой точки не знаю, — врач достал из сейфа и показал Яровому схему: — Здесь около двадцати известных мне точек. И ни одной, связанной с деятельностью сердца. Но по теории вероятности, попасть именно в такую неизвестную современной медицине точку, не зная ее, один шанс на миллион. Вряд ли ваш потерпевший позволял предполагаемому убийце колоть себя наугад столь долго, — рассмеялся доктор. — Ведь в точку нужно попасть с точностью до сотой доли миллиметра. А предположить, что убийца возродил во многом утраченную восточную медицину и знает об этом в тысячу раз больше, чем дипломированный врач, ваш покорный слуга, по меньшей мере смешно…

—

А другие способы? Кроме этих?

—

Они оставляют следы.

—

Тогда это не мой случай, — вздохнул Яровой и, простившись с доктором, вернулся в красный уголок.

Яровой вспомнил о фотографии, которую Гном так и не вернул ему утром. Сказал об этом майору. Тот вспыхнул до макушки, быстро пошел к шестому бараку. В надежде найти фото у Гнома под подушкой. Но тщетно.

Дежуривший по бараку дневальный «сявка» сказал, что фото он никогда не видел и куда его дел Гном, тоже не знает. Майор вернулся в красный уголок озабоченный, расстроенный. Яровой, глянув на него, понял все. Он уже догадывался, что фотографию у Гнома забрал «президент». И забыл вернуть? Это, конечно, маловероятно. Скорее всего специально оставил ее у себя. Чтобы самому продолжить разговор о «суке». С Яровым. Видимо, разговор Гнома со следователем пришелся не по душе «президенту». Иначе старик не пошел бы на работу. «Президент» уверен, что следователь не захочет вернуться в Магадан без фотокарточки. И оставил ее у себя в залог встречи. Но зачем? Хочет что-то поправить в рассказанном Гномом? А может хочет сказать о другом? Не связанном со Скальпом? Яровой мучительно размышлял…

—

Послушайте! «Президент» сегодня вышел на работу? — обратился он вдруг к начальнику лагеря.

—

Нет. Сказал, что болен.

—

Значит, болен? — усмехнулся Яровой, утвердившись в своем предположении. — И часто он болеет?

—

За мое время работы — первый раз, — ответил майор.

—

Передайте «президенту», что я хочу с ним встретиться.

Майор молчал. Трофимыч одобрительно кивнул.

—

Я прошу вас об этом! — повторил Яровой.

—

Вы все обдумали? — спросил майор.

—

Фото, видимо, у него! Взять нужно!

—

Зачем вам? Я сам это сделаю! — нахмурился майор.

—

Не надо! Я прошу вас передать ему мою просьбу. Майор недоуменно пожал плечами:

—

Так что? Прямо сейчас?

—

Да!

—

Где вы будете говорить?

—

Мне безразлично.

—

Значит, на его усмотрение? — изумлялся майор.

—

Пусть будет так!

Начальник лагеря вышел за дверь. Трофимыч быстрыми шагами ходил по красному уголку, словно измерял его. Время тянулось томительно долго. Наконец, вернулся майор. Лицо его горело от негодования:

—

Подлец! Сволочь!

—

Что случилось? — спросил Яровой.

—

Он, негодяй, сказал, что ждал человека, а пришло… гм… дерьмо!

—

А ты что, лучшего в свой адрес ожидал? Они Игоря еще похлеще обкладывали, — успокаивал майора Трофимыч.