- Все будет хорошо, Зоя Павловна… Теперь все у нас будет хорошо… …Бой на том берегу реки уже окончательно стих, и на прибрежный песок вышли военные, одетые в форму красноармейцев…

И тогда Сизова подняла свою винтовку, и прямо так, сидя на земле, посмотрела через прицел на лицо офицера, стоявшего посреди солдат… Высокий статный, с решительным, волевым взглядом, он размахивал автоматом ППШ, и отдавал какие-то команды…

- Ну, здравствуй… - Прошептала она без эмоций. - Вот и встретились мы с тобой, наконец, Сережа… А ты уже майор… Майор Николаев…

Мила устало положила винтовку на траву, и погладила пальцами простреленный альбом Зарины… …Через реку на двух плотах переправлялись около пятидесяти красноармейцев, а на той стороне, на земле сидела лейтенант Людмила Сизова… На коленях лейтенанта покоилась голова тяжело раненной Зои Павловны Морозовой, а в руках…

Она медленно листала пробитый осколком насквозь, окровавленный альбомчик, и вглядывалась в знакомые, улыбающиеся лица:

- Это я… Здорово получилось… - Шептала она и не замечала ничего вокруг. - Капа Яровая… Леська Мартынюк… Зоя Павловна… Олечка Рублева… Машенька Морозова… А себя, Заринка, ты так и не нарисовала… Зарина Рахимова… Что же это ты так-то?.. Неужели хотя бы одного крохотного зеркальца не нашла?..

И текли по щекам лейтенанта Сизовой горючие, безутешные, немые слезы…

И трепетали под ветерком листочки маленького альбома…

…Полуторка мчалась к какой-то казачьей станице, практически не разбирая дороги…

- Быстрее! Быстрее, солдат! Что ты тянешься, как-будто на телеге едешь!

- Так куда уж быстрее-то, товарищ майор?!!

Пожилой солдат отчаянно крутил баранкой, вцепившись в нее руками, как орел в свою добычу объезжая множество воронок и рытвин, и «полуторка» двигалась по очень сложной, замысловатой траектории, как припадочная змея:

- Дороги-то и нет почти никакой - одни воронки да ямы! А ну, как влетим со всего маху!

- Гони! - Не обратил внимания на увещевания солдата офицер. - Потом жаловаться будешь! А сейчас гони поскорее!

Он обернулся, и посмотрел через грязное заднее стекло деревянной кабины грузовика, в кузов…

- Эх, знать бы раньше!.. - И опять посмотрел на перекошенное от напряжения лицо солдата-водителя. - Давай, отец! Постарайся! Нельзя нам опоздать! Никак нельзя! Я же себе потом век этого не прощу!.. Погоняй, погоняй, батя!..

- Попробуем, товарищ майор! - Пробурчал сквозь зубы солдат. - Еще километра полтора, а там уж дорога получше пойдет… Успеем!.. Не опоздаем!..

А в кузове этого автомобиля…

Этот разбитый по военным рокадам грузовичок, несшийся к казачьей станице практически не разбирая дороги, стал сегодня скорбным катафалком…

В его кузове… Здесь был весь взвод лейтенанта Сизовой… Вернее, те его жалкие остатки, которые сумели спастись из разбитого, расстрелянного немецкими парашютистами-диверсантами, воинского эшелона…

Сибирячка-охотница Капитолина Яровая… Москвичка, дочка профессора МГУ, Ольга Рублева… Художница-узбечка, самая тихая и застенчивая из всех, Зарина Рахимова… Молодые красивые девчонки, которые не дожили даже до своего самого первого, двадцатилетнего юбилея… И самая юная, семнадцатилетняя киевлянка Машенька Морозова… Она лежала рядом со своей матерью, старшиной Морозовой… Небыло здесь только одесситки, «болтушки-веселушки» Леси Мартынюк, которая упокоилась в глухом, поросшем папоротником, овраге…

Здесь был весь взвод… Взвод девушек-снайперов… Самый первый выпуск снайперской школы, который так и не доехал до войны…

И, конечно же, здесь, в кузове грузовичка была и командир погибшего взвода… Лейтенант Людмила Морозова…

Еще там, у реки, когда солдаты комбата майора Николаева уложили погибших девчонок в кузов, и попытались накрыть их плащ-палатками с головой, Мила, резким тоном приказала:

- Не накрывайте им лица! Пусть девчонки хоть так посмотрят на небо… В последний раз… - А затем проговорила намного тише, уже обращаясь к самой себе. - А я на них посмотрю… Чтобы каждую запомнить… Навсегда…

Своей пилоткой она оттерла от грязи и крови лицо каждой, и теперь… Смотрела застывшим взглядом на этих юных, умиротворенных, мертвенно-бледных девушек, на которых смерть наложила свою безжалостную печать…

«Полуторка», подпрыгивала на ухабах, лейтенант больно ударялась о борт, но даже и не думала сменить позу.

А в иссушенных болью потери глазах Милы Сизовой небыло ни одной слезинки. Они высохли… Высоли все до одной, до самой последней капли!.. Теперь и ее лицо напоминало гипсовую маску, и только глаза… Было что-то страшное в этих глазах, в этом взгляде двадцатипятилетней девушки-снайпера, орденоносного офицера, которую, за ее заслуги и подвиги знала уже едва ли не вся страна…

Это был страшный взгляд молодой, но очень сильной и уже опытной, а потому и очень опасной, львицы, которая потеряла своих первых детенышей… В этом взгляде плескался океан мести и ненависти!.. И она не собиралась прощать никого из тех, кто был повинен в смерти ее «львят»!..

И даже ее жених, с которым она так странно сегодня встретилась, командир батальона майор Сергей Николаев, который так вовремя подоспел к реке со своими бойцами, даже он не решался заговорить сейчас с Людмилой - уж кто-кто, а он-то знал ее независимый и резкий характер…

Она сидела, опершись спиной о деревянный борт грузовика, держала на своих коленях голову Зои Павловны, и только шептала тихо, время от времени требовательно поглядывая на Сергея:

- Потерпите, Зоя Павловна… Потерпите… Мы уже скоро приедем… Там будет госпиталь, там вам помогут… - И бросала на майора через окошечко кабины, прожигающие насквозь взгляды.

А Николаев орал на солдата-водителя:

- Давай дорогой!!! Давай!!! Жми на всю железку!!! Давай, отец!!! Может, успеем! Может, хоть старшину спасти сможем!..

Да только не нужны были пожилому водителю эти увещевания - он давно уже и сам все понял. Понял тогда, когда рядом с каждой из девушек в кузов его автомобиля положили по снайперской винтовке с оптическим прицелом, а рядом с самой взрослой женщиной с изуродованной осколками спиной, у которой в петлицах были по четыре старшинских «треугольничка», а на груди два ордена, уселась лейтенант…

Он, этот пожилой водитель, все понял еще тогда, у реки, когда майор приказал командовать солдатами своему заместителю капитану, а сам прыгнул в кабину на пассажирское сидение, и рявкнул дурным голосом:

- Гони!!! Скорее!!! В станицу, в госпиталь!!!

И он делал все, что мог…

Машина лавировала так, словно ее вел вдрызг пьяный человек, объезжая препятствия, но не то, чтобы приостанавливалась, она даже не сбавляла скорости, ни на секунду!.. Ее постоянно подбрасывало на ухабах, она скрипела и кряхтела, как старый человек, которого заставили бежать на длинную дистанцию, двигатель, как раненный зверь, выл на высокой ноте, и уже чувствовался запах горелого масла, но…

Солдат-водитель, уцепившийся руками в баранку и наклонившийся вперед к лобовому стеклу так, что стал похож на орла, высматривающего со скалы добычу, только скрипел зубами, катал огромные желваки на скулах, и рулил, рулил, рулил…

- Давай, отец! Давай родной! - Орал ему на ухо майор Николаев. - Быстрее!!! Надо успеть!!! Ты не представляешь, какой это человек! Эта раненная старшина, она!.. Эх!!! Гони, солдат! Терпи и гони!!!

- Да я-то что! - Проорал в ответ красноармеец. - Я-то сдюжу! Чай не впервой! А вот машина може и того!.. Вон, горелым уже несет!.. Техника не человек - она к себе такого неаккуратного обращения не терпит и не прощает, товарищ майор!..

- Далеко еще?

- По дороге километра два, товарищ комбат! - Ответил водитель, и, не отрывая рук от баранки, указал направление выставленным вперед подбородком. - Вон за тем холмом станица!