— Я, пан москаль, тут пять лет служу. Только в подвале-то быдло одно сидит, — пояснил парень, принимаясь за яйца, которые он заглатывал едва ли не целиком, кажется, даже не очищая от скорлупы. — А благородные-то господа тут редко бывают. А быдлу-то хлеб, лук да воду выдают, да по праздникам — иной раз говядину, коли ее много, а чаще — рыбу соленую, что пану Станиславу из Гдыни везут.

— Звать-то тебя как? — поинтересовался Акундинов, разливая остатки вина.

— Янко, — отозвался парень, радостно хватая чарку.

— Тезка, значит, — усмехнулся Тимофей, поднимая кружку. — А меня — Иваном, Иоанном зовут. Ну, Янко, за знакомство.

— Дзенкую, пан Иоанн, — поклонился в почтительном поклоне парень и опрокинул свою чарку.

— Скажи-ка, тезка, а с людьми-то с теми, что в темнице сидят, — с ими-то что? — поинтересовался «Иоанн».

— Сидят, — коротко ответил Янко. — Пока пан Станислав не приедут, сидеть будут. А как приедет пан, то их на колья посадят.

— А чего пан в Краков-то уехал? — спросил Тимофей, подбираясь к самому главному.

— Король Владислав послов во Францию отправляет, чтобы та ему в войне с турками помогла. А пан Мехловский хочет от короля добиться, чтобы тот и его в депутацию включил, — охотно рассказал Янко секреты, за которые не пожалел бы денег любой иноземный лазутчик. И откуда холоп, что кормит узников, может такое знать?

— Надолго пан-то уехал? — поинтересовался Акундинов, предчувствуя ответ: «Нам ясновельможный пан не докладывает!»

— Ежели король его во Францию пошлет, то послезавтра пан обратно приедет. Ну а коли не пошлет, то — завтра. Пан Станислав в Кракове больше двух дней бывать не любит. У него там своего дома нет, а ночевать в гостинице больше двух ночей ему неможно.

— Ясно, — повеселел Тимоха, а потом осторожно спросил: — Янко, а ты водки можешь принести?

— Могу, как нет-то? — пожал плечами парень. — Мне пан Юзеф строго-настрого приказал — москалю ни в чем не отказывать. Пан Станислав так распорядились.

— Ну, тогда совсем хорошо! — еще больше обрадовался Акундинов. — Стало быть, даже девку сюда прислать можешь?

— Могу, — кивнул слуга. — Только вот… — замешкался он, — девки-то вас боятся, пан Иоанн. Думают, что это вы Витусю убили.

— А сам-то ты как считаешь?

— Вначале-то думал — вы. А потом, как предложили вы мне за ее упокой выпить, то понял: нет, не вы… Только кто же тогда? Тем более, пан, что это вы… — оборвал себя на полуслове Янко, чего-то испугавшись.

— Ее жениха убил… — продолжил недосказанное Тимофей, пристально вглядываясь в глаза холопа.

— Точно так, пан, — кивнул головой Янко. — Витка-то совсем одурела, когда Гадею схватили. Ходила по замку да всем слугам себя предлагала, чтобы женишка помогли освободить.

— А тебе, небось, в первую очередь? — предположил Тимофей и, вглядевшись в лицо холопа, понял, что был прав.

— Было, — не стал отпираться Янко. — Я ж даже вначале сдуру-то подумал — а может, попользоваться девкой-то? Она же все равно на себя руки наложить собиралась. Потом прикинул да и решил — а ну-ко ее к ляду. Девка-то она гладкая. Но своя задница дороже будет. Если сболтнет кто пану Станиславу или пану Юзефу, что помощь обещал, так меня за одно такое обещание враз на конюшню да в плети…

— Ну ладно, — закончил неприятный разговор Тимофей. — А как там секретарь-то мой?

— Пан Конюшевский? Так ясновельможный пан хотел его с собой в Краков взять, но когда в подвал зашел, где паны вино дегустировали, велел их колодезной водой протрезвлять, пока в чувство не придут.

— И как? — усмехнулся Акундинов, который и сам хотел предпринять нечто подобное.

— А никак, — весело отозвался слуга. — Ведер тридцать на них вылили, а все зря. Пан Забельский, кравчий наш, так тот хоть проснулся да чихать принялся, а пан Конюшевский только свернулся, как младенчик, и дальше спать… Пан Станислав тогда плюнул да велел их в чулане запереть.

Уже поднимаясь и убирая в корзину грязную посуду, Янко уточнил:

— Так вудку-то пану нести?

— На двоих неси. И закуски какой-нибудь нашенской — огурчиков там, капустки квашеной.

Витусю поминали всю ночь. Православный русин (что это такое, Тимофей не знал), без меры польщенный честью выпить с паном, приволок целую корзину закуски и полуведерную бутыль водки. Как уж он объяснял эконому потребности «благородного» узника, непонятно, но, видимо, доходчиво. Сам Янко силы свои не рассчитал и переусердствовал, потому ближе к утру свалился на пол и заснул. Будь у арестанта желание сбежать или выпустить остальных заключенных, то вот, пожалуйста, — в корзине лежала связка огромных ключей, кованных, видимо, во времена предков Мехловского. Только куда бежать?

Проснувшись, Тимофей в первую очередь «поставил на место» голову, разболевшуюся после вчерашних возлияний. Янко продолжал спать. Посмотрев на сопящего холопа, решил было — пусть парень поспит еще, но потом, вспомнив, чем должен заниматься слуга, принялся его расталкивать:

— Слышь, земляк, а тебе на службу-то не пора? Смотри, всыплют тебе плетей, если что…

— Ась! — приподнялся Янко на локте, пытаясь сосредоточиться, а потом вскинулся, пробормотав не как православный русин, а как поляк-католик: — Матка Боска! Мне ж к управителю идти провизию получать!

Забыв запереть за собой дверь, холоп убежал. Тимофей заменил выгоревший факел на новый и от нечего делать стал допивать водку. Казалось, что бутыль была бездонной, но, хорошенько постаравшись, Акундинов обнаружил-таки дно и опять заснул.

Пробуждение было тяжелым. Похмелье лупило его со всех сторон, сдавливало виски тисками, рвало на части мышцы. С огромным трудом Тимоха встал и, едва не разбив кувшин с не тронутой еще водой, блаженно напился и рухнул в постель. Там, то обливаясь потом, то замерзая, решил — надо бросать пить! Или хотя бы не потреблять в таких количествах. Если подумать, то с самого появления в замке он еще ни разу не был трезвым. И добро бы, выпил для веселья чарочку-другую — да и на боковую, чтобы с утра быть свеженьким, как огурчик, так нет — нужно же нажраться.

Тимофей то забывался коротким тревожным сном, то просыпался, пил воду и опять засыпал, чувствуя, что лучше бы умереть, чем так мучиться! Отпустило только к вечеру следующего дня. То, что был именно вечер, он не знал, но чувствовал. Вроде заходил Янко, что-то там оставлял. Только подумал о парне, как вот тут он — легок на помине.

— Как вы, пан Иоанн? — душевно поинтересовался холоп, заглядывая на столик. — А я вам свежей еды принес. Вот, еще горячая.

Акундинов устало спустился с постели. Вроде бы скверно, но гораздо лучше, чем было вчера. И зверски хотелось есть.

— Вот, пан Иоанн, покушайте бульончику, — ворковал холоп, крутясь вокруг арестанта, словно любящая мамаша. — А тут вот мясо тушеное с капустой.

Мяса сейчас есть не хотелось, а вот бульончика Тимоха попил с удовольствием. В брюхе стало веселее, и вроде бы умирать расхотелось.

— Пиво будете? У меня легкое…

«Пиво? Легкое?» — прислушался Акундинов к самому себе и, почувствовав, что его начало мутить от одного лишь слова, отрицательно потряс головой.

— Квас еще есть, — не унимался парень. Вот против кваса желудок не возражал.

С наслаждением выпив почти целый корец вкусного пенного напитка и поняв, что наконец-таки он стал совсем живым и здоровым, Тимофей спросил у Янко:

— Что там наверху-то слыхать? Как там пан Мехловский — не прибыл еще?

— Так я ж вам еще вчера сказывал, — удивился холоп. — А вы, пан, не помните?

— Не помню, — честно признался Тимоха.

— Ну так приехал пан из Кракова злой как черт. А ему на глаза ваш секретарь попался. Ясновельможный пан велел его выпороть как следует, а потом по-французски поговорил, рассмеялся да и передумал. А теперь, говорят, секретарь ваш убийцу хочет найти.

— Убийцу хочет найти? — удивился Акундинов. — Как это?

— Ну, толком-то я не знаю, — пожал плечами слуга. — Но ходит по замку, всех выспрашивает да вынюхивает. Да вы, пан Иоанн, сами узнаете. Мне велено накормить вас да наверх отвести.