Артур посмотрел на капитана, потом на подъесаула, который уже успел раскурить свою самокрутку, распространявшую крепкий пряный запах, и подумал:

«...Че-то, блин... А сам-то Пионер? Он, часом, не успел этой «афганки» покурить, пока мы на вершине первые атаки отбивали? – Он еще раз посмотрел на капитана, который, словно застоявшийся конь, уже дрожал всем телом от нетерпения. – Ну, точно! Да и дед, кажется, уже того... В хороший кайф вошел... Что ж... Придется присмотреть за ними обоими – не хватало нам еще ротного потерять!»

Прав был тогда Артур или нет, он этого так никогда и не узнал. Да, если честно, он к этому не особенно-то и стремился...

...21.55 РМ, время «Ч»[6]...

...Буквально ополоумевшие от наркотика, моджахеды перли по склону, как танки, невзирая на то что их, словно траву, косили пули десантников, засевших на высоте...

Они шли очень целеустремленно и как-то даже неотвратимо, горланя во всю глотку:

– Алла! Алла Акбар!..

До вершины им оставалось пройти еще метров 250—300, и кое-кто из них, видимо, уже окончательно уверовав в свою победу, даже начал кричать:

– Шурави! Таслим! Таслим![7]

– Ну вот... Кажется, и нам уже пора показать им наш «таслим», – громко проговорил капитан Нестеров, приподнимаясь в кустах на одно колено. – Пока эти полудурики нам на голову не наступили...

Он выдернул чеку из «эфки», которую уже давно сжимал в своем огромном кулаке, и гаркнул так, что сумел перекрыть своим мощным голосом грохот боя:

– Разведка! Одной гранатой! По «духам»! Огонь!..

И мощно, навесом, метнул свой ребристый «фруктовый подарок» в сторону наступавших...

Каждый из бойцов разведвзвода должен был метнуть по одной гранате! А это уже двадцать три «лимонки»! Практически залп артиллерийского дивизиона!

– Ду-дух! Ду-дух! Ду-дух! Ду-дух! Ду-дух! Ду-дух! Ду-дух! Ду-дух! – рвались гранаты прямо в гуще боевиков. – Ду-дух! Ду-дух! Ду-дух! Ду-дух!

Эффект был поразительным!

Разведчики метнули свои «фрукты» так ловко, что участок склона, по которому пер основной, «центральный» отряд «духов», был накрыт почти пятидесятиметровой полосой взрывов...

– Еще раз, разведка! – проорал Пионер и швырнул в основательно поредевший отряд моджахедов еще одну гранату.

И все повторилось:

– Ду-дух! Ду-дух! Ду-дух! Ду-дух! Ду-дух! Ду-дух! Ду-дух! Ду-дух!

...Загорелись, запылали сухие кусты «зеленки», освещая ярким высоким пламенем застывших, словно соляные столбы, тех немногих «духов», которым удалось остаться невредимыми в этой вакханалии взрывов...

– Топор! – прокричал Нестеров. – Отводи взвод на пятьдесят метров вверх по склону! Держи фланги, чтобы «соседи» за вами не рванули!

Пионер был прав – разведчикам нужно было немедленно отходить вверх по склону, чтобы по крайней мере выйти из освещенной огнем зоны и перестать быть «мишенями» для тех двух отрядов, которые лезли вверх по соседству на флангах. А там... Возможно, и удастся найти еще одно местечко, чтобы организовать такую же засаду.

И в этот момент...

Да... «Афганка» в больших количествах порой может творить «чудеса». Даже с древними старцами...

– Твою мать, подъесаул! – проорал Нестеров и ринулся в ту сторону, где еще несколько секунд назад рвались взрывы. – Назад! Назад!

Индеец тоже несся рядом с капитаном, как настоящий скакун, и мысли в его голове неслись таким же галопом:

«Как же ты, мать твою, там оказался! Когда успел?..»

...Эти двое мчались на выручку старому белогвардейскому офицеру, а тот...

Подъесаул был похож на смерч, который вдруг возник из ниоткуда прямо посреди боевиков...

Полы халата были подоткнуты под веревку, служившую старику поясом, чтобы они не мешали движению старого казака, и...

Сабля! Эта старая, видавшая на своем веку столько же, сколько и ее хозяин, а может быть, и больше, старая кавказская сабля в этот момент была похожа на блестящую молнию, которая раз за разом била среди ночи, насмерть поражая супостатов...

– Щ-щух! – пел блестящий изогнутый клинок.

– Шмяк-к! – врезалась сталь в человеческую плоть.

– А-а-и-и-я-а-а! – вопили поверженные старым рубакой враги.

Ах! Какое же это было зрелище!

Только тогда, именно в тот миг Артур и понял, почему настоящие казаки, такие, как его дед, гордятся своим происхождением! Понял, за что боялись, но тем не менее уважали и любили этих уникальных, неповторимых, бесстрашных вояк во всем мире. И почему о них складывали легенды и пели песни.

...Это сложно для понимания простого гражданского человека.

Смерть сама по себе штука совсем не эстетичная, и наслаждаться видом того, как один сбивает другого, – для этого нужно быть совершенно «отмороженным» садистом, с напрочь свернутыми мозгами... Нет, эстетики в этом нет никакой и быть, конечно же, не может!

Но в том, что сейчас происходило на глазах Артура, была красота! Красота истинного воинского бесстрашия!

Во времена Первой мировой, а потом и Гражданской войны, да и Великой Отечественной тоже, бывали такие случаи, причем отнюдь не редкими... Когда в атаку на противника, на пулеметы и пушки, а позже даже и на танки шла в атаку конная казачья лава! С шашками наголо, с пиками наперевес и с истошными криками: «Сечь! В сечь!»...

И противник бежал! Да-да! Бежал! Полистайте историю!..

Выдержать «психическую атаку» конной казачьей лавы, зная, что тебя прямо сейчас могут наколоть на пику, как большого кабана на вертел, или рассечь от головы пополам этим метровым «ножичком», – нервов на такое хватало далеко не у каждого!

Вот и была у казаков слава самых бесстрашных вояк...

Те времена давно ушли, канули в Лету, но...

Той ночью Индейцу довелось увидеть в деле настоящего казака-рубаку, ходившего в бои еще против османов...

Артур, как и капитан Нестеров, даже застыл на какой-то миг, залюбовавшись этим совершенно «киношным» зрелищем.

Но тут...

Уже взмыленный, как конь, проскакавший несколько десятков километров, с совершенно безумными глазами, подъесаул бросил мимолетный взгляд через плечо и заорал дурным голосом:

– Что встал, урядник?!! В сечь! В сечь! Х-хек! Х-хек!..

И словно кто-то отвесил им двоим по здоровенному пинку под задницу...

Пионер подхватил за ствол, как дубину, валявшийся на земле «духовский» АКМ с тяжелым деревянным прикладом, а Артур...

В Индейца вселился, видимо, дух его деда-есаула, и он ринулся в рукопашную со своей нагайкой...

– Н-на-а! Ту-х! Н-на! Н-на! Ту-х! Ту-х!

Орудовал своей «дубиной» Пионер, и афганские головы в плоских шапочках лопались под этими ударами, как гнилые арбузы.

Мелькала окровавленной молнией старая сабля в руках не потерявшего былой ловкости подъесаула Белозерского, и разлетались от нее в разные стороны когда руки, а когда и головы...

– В сечь! В сечь, казаки! – орал он, распаляя себя и своих соратников...

– Щ-щух! Чавк! А-а-и-а-я! – пела свою песню казацкая нагайка, не отставая от сабли. Старинное казацкое оружие...

В умелых, натренированных с детства руках нагайка стала на этом склоне в афганском ущелье ничуть не менее смертоносной, чем добрая казацкая шашка! Она раз за разом рубила пальцы, сжимавшие оружие, и вырывала огромные куски окровавленной плоти из «духовских» глоток...

...Сколько по времени длилась эта вакханалия рукопашной схватки, если ее вообще можно было так назвать, эти трое не знали...

Остановились они только тогда, когда остались одни посреди кучи поверженных «духов». «Центральный» отряд Масуда попросту перестал существовать – его сначала взорвали, а потом попросту вырезали под корень трое совершенно бесшабашных вояк, трех разных поколений русских воинов...

...22.15 РМ...