– Иван Александров сын Кусков, – ответствовал хозяину дома молодой земляк.
– Он звания мещанского, – добавил Шергин, – но к нашей коммерческой части тяготение имеет.
– Знавал, знавал я в Тотьме Кусковых, известный род, – сказал Артемий Иваныч и протянул Ивану руку. – Ну, а чего мы тут стоим-то? Милости прошу в мой дом, там и поговорим обо всём, потолкуем.
Через сени с широкими светлыми половицами все прошли сразу в большую половину дома, где был уже накрыт стол с парящим самоваром и стоявшим на верхней конфорке фарфоровым расписным чайником.
У стола хлопотала хозяйка и, увидев входивших гостей, поклонилась им:
– Милости просим. Проходите, гости дорогие.
– Благодарствуем, Марья Егоровна, – поклонился в ответ Степан Лукич. – Как поживаешь? Здорова ли?
– Да пока Бог милует. С помощью Божией живы-здоровы.
– Ну и слава Богу за всё, – сказал Шергин и первым стал креститься на висевшие в красном углу иконы. Все тоже перекрестились, а Артемий Иваныч, прочитав неспешно «Отче наш», пригласил гостей за стол, а когда выпили по стопке крепкой домашней настойки за удачный торговый вояж и сегодняшнюю встречу, то заговорил первым.
– Ну, и как там ныне в Устюге Великом ярмарка? Удалась ли? Много ли торговых гостей приезжало, Степан Лукич?
– Люда торгового нынче много было, Артемий Иваныч. Ведь в это время туда ходить из ближних краёв легче лёгкого. Мои земляки- архангелогородцы по Северной Двине, вологжане по Сухоне, костромичи, ярославцы и галичане, да с Вятки купцы по своим рекам, волокам и дорогам. А про Тотьму и ближние города да деревни так и говорить нечего.
– С товаром нашим как управился?
– А всё добро сделал, Артемий Иваныч… Своим землякам бруски и точила продал, да чай китайский, а у них взял гужей моржовых, слюду оконничную, хмеля кипы. Потом у вологжан да галичан бечевы судовые взял, кипы льна, сети неводные, овчины, мыло, да мелочь разную… Всё это мне вот Иван помог сговорить и сторговать. Как завтра товар уложим, я тебе записи отдам.
Хоть и ходила в народе поговорка, что «прикащик – рубль в ящик, а пятак за сапог», Артемий Иваныч своему приказчику доверял, а Степан Лукич давно уже своего дела не имел.
– А ендову привёз? – спросил Ряшкин.
– А то как же, Артемий Иваныч. Заказ я твой исполнил. Хороша ендова: широкая, медная с рыльцем… Думаю, что тебе любо будет квас да пиво пить… А вот гвоздей судовых взять пришлось только тысячу штук – везти тяжело. Но я заказал у кузнецов тамошних в Устюге еще четыре тысячи. К зимней пушной ярмарке обещали сделать.
– Добро, коли так, – сказал довольный докладом своего приказчика хозяин. – А на пушную ярмарку в Устюг я, может, и сам соберусь. Да и в Тотьме побывать охота. Как там она? Чем люди занимаются? – спросил Кускова Ряшкин.
– Да Тотьма все та же, вроде. Много людей варничным делом заняты, соль добывают, рыбу ловят, торгуют. Многие тотьмичи купецким делом промышляют.
– Так ведь и раньше так было. Другого такого города, где бы столько народу купеческого звания было, я больше нигде не встречал. Даже бабы, помню, и те в купечество записывались.
– А ныне там у нас дошло до того, что в купеческом звании людей женского пола более, нежели мужского.
Кусков говорил правду. В тот год было именно так: в Тотьме из пятьсот человек купеческого звания больше половины было женского пола.
– Вон оно как? – удивился Ряшкин. – Выходит, что все люди в Тотьме к купеческому делу причастны, ежели по семьям считать.
– Почти так, – согласно кивнул Кусков. – Только не все они, конечно, в Тотьме живут. Очень многие, как и вы, сюда в Сибирь ушли.
– Сие нам ведомо, – подтвердил Артемий Иваныч. – Их тут в каждом городе встретишь. И у нас в Тобольске, и в Тюмени, и в Кяхте на китайском рубеже торг ведут. А потом в Иркутске же, в Охотске, на Камчатке и на островах Алеутских промышляют у самых американских берегов. Я многих знавал, да и сейчас знаю: Холодиловы, Пановы, Нератовы, Токаревы, Чекалёвы, Гусельниковы, Кузнецовы… Ой, да разве всех вспомнишь, кто из наших земляков тут торговать ездит по ярмаркам здешним разным товаром… А ты, Иван Александрович, куда путь держишь? Отчего из родного города в Сибирь подался, а не в Вологду, к примеру?
– Я тоже, на других глядя, надумал по коммерческой части пойти, когда родители мои, царствие им небесное, померли… Вот мы с братьями Митяем да Петром купили четверть рассольной трубы и варницу. Соли наварили и на дощанике Петруха повез её в Устюг продавать. А не так далеко от Тотьмы дощаник наш на подводный камень и напоролся где-то на перекате. Еле сам Петруха с гребцами выплыл, а соль под воду ушла. Той же ночью у нас и варница сгорела. Так и остались мы ни с чем. А деньги-то под всё это дело я по векселю у Нератова Алексея Петровича взял. Он нам по своим будет…
– Знавал я и его, – внимательно слушая рассказ Ивана Кускова, проговорил Ряшкин. – У него ещё два сына в Иркутске торг держат. Они шёлком и бумазеей больше торгуют, да до Кяхты ходят за разным иноземным товаром… Ну и на сколько твой вексель тянет?
– Тысяча семьсот рублей без десяти.
– Многовато, паря, долго платить придётся, – покачал головой Артемий Иваныч.
– Знаю, что так… В Тотьме таких денег не заработать, в Вологде тоже. Вот по совету самого Нератова и пошёл я в Сибирь. Добраться мне надо до Иркутска. Нератов вексель переводным сделал на своего старшего сына Фёдора и письмо ему я от отца везу… Спасибо вот Степану Лукичу, что он меня с собой до Тобольска взял. А далее я как-нибудь сам доберусь.
– А ты что, прямо завтра и пойдёшь?
– Нет, конечно. Я думаю перезимовать в Тобольске: поизносился весь, да и деньги кончаются… Только вот работу надо найти.
– Ну это дело не велико, – сказал Ряшкин. – Да вот хотя бы у Степана Лукича в помощниках и будешь. Работы полно. С жалованьем сговоримся. Пойдёшь?
От неожиданного предложения Ряшкина Иван даже немного растерялся.
– Да как не пойти, Артемий Иваныч, – взволновался Кусков. – Сам просить хотел о какой-нибудь работёнке… Премного благодарен…
– По-земляцки тебе поможем. Работы у нас с товаром будет много, по нашим городам и сёлам ездить. А ты, я вижу, в этом деле кое-что разумеешь. Не так ли, Степан Лукич? – спросил Шергина Ряшкин.
– Разумеет, разумеет, – подтвердил Шергин. – А чего не знает, тому сами научим.
– Ну вот и добро, коли так. Жить будешь у меня на подворье, или у Степана Лукича. Как сговоримся.
– Благодарствую, Артемий Иваныч.
– Ладно, – сказал Ряшкин. – Поблагодаришь потом… Мы ведь люди православные и помочь другому – дело благое и богоугодное. Тем более – земляку… Вот за это примем ещё по стопочке.
А когда выпили и немного помолчали, закусывая солёными грибками, которые поставила на стол Марья Егоровна, Артемий Иваныч вновь заговорил первым.
– Ну да ладно, о сем ещё успеем поговорить… А теперь, Степан Лукич, сказывай, какие новости из России привёз. О чём там говорят или пишут? Мы хоть здесь почту и получаем, но очень редко. А на больших ярмарках народ со всей Руси собирается, и о многом говорят. Как там, в Отечестве нашем, спокойно?
– Да, на ярмарке говорят обо всём, конечно… Царица наша Екатерина не зря ведь зовётся Великой. Она правит с умом. Многие земли за последние годы к России присоединила и на юге, и на западе. Она всё, говорят, делает для умножения народа российского. Через это государи соседние и дальние стали Россию уважать. Но врагов у нас всё равно ещё много. И тайных, и явных, как в самой России, так и за рубежами её.
– Ну, они были и будут всегда,- сказал Ряшкин.
- Потому,- продолжал Шергин,- на Руси ныне не спокойно. Турция, вот, говорят, опять нам войну обьявила из-за южных земель наших. Но императрица послала туда войско под началом Суворова Александра Васильича и флот наш с Ушаковым. Те их, этих самых турок, надо думать, скоро успокоят. Не впервой им сие делать…Что ещё… А, да, вот Швеция опять свой хвост подняла. Хочет сам Петербург и все берега балтийские от нас оттяпать.
