«У него и в самом деле красивые глаза, – подумала она, поглядев на Антона. – Почти как у Алена Делона...»
«Господи, что это со мной?» – испугалась Вика. Она схватила карандаш, собираясь написать какую-нибудь пакость, но взглянула на Антона, задумалась – и бросила карандаш на парту...
«У Антона обворожительная улыбка!» – прочла она на следующий день... и снова ничего не ответила.
Вика была в растерянности. До конца занятий она украдкой посматривала на Антона и пыталась понять, что с ней происходит, а когда прозвенел звонок, машинально собрала свои вещи и вышла из аудитории. Уже на улице она вдруг спохватилась, что забыла на парте учебник. Вика вернулась в университет, поднялась по лестнице. Дверь в аудиторию была открыта. Вика вошла... и обомлела.
За её партой сидел Антон и что-то писал...
Не замеченная им, Вика на цыпочках вышла в коридор и спряталась за соседней дверью. Когда Антон ушёл, она вернулась в аудиторию, подошла к своей парте и прочла на ней очередную надпись:
«Почему не отвечаешь? Сдаёшься?»
Только теперь Вика вспомнила, что видела этот почерк и раньше – в стенгазете, где Антон помещал свои стихи...
«Так вот с кем я всё это время переписывалась!»
...Вика села за парту и задумалась. Потом достала карандаш и, вздохнув, написала на парте:
«Сдаюсь».
КОНТРОЛЬНАЯ ПО ПСИХОЛОГИИ
Вот ведь как порой бывает на белом свете! Жил себе человек тихо, спокойно, в университете учился, лекции слушал, экзамены сдавал, с курса на курс переходил потихоньку, строил приятные планы на будущее... А потом вдруг – взгляд, улыбка, золотистый локон, пара ножек под мини-юбкой, – и всё пошло кувырком: университет опостылел, лекции опротивели, планы на будущее утратили всю свою прелесть, а прежняя, тихая и размеренная, жизнь стала казаться беспросветно глупой и скучной.
А что, собственно говоря, произошло? Да ничего особенного! Просто наступила весна, и, как это всегда случается при её наступлении, всех вдруг с неодолимой силой потянуло к кому-то: кошек – к котам, котов – к кошкам, мужей – к жёнам (чаще всего – к чужим), жён – к мужьям (опять-таки, как правило, не к своим), а студента третьего курса литфака Виктора Цаплина – к его очаровательной голубоглазой однокурснице Оле Морозовой.
Период неожиданной влюбленности Виктор переживал мучительнее, чем период подготовки к самому страшному экзамену. Ни с кем не общался, ничему не радовался, дни напролёт вздыхал над Олиной фотографией и сочинял нелепые стихи, ночами маялся бессонницей, сидел на кухне, выкуривал сигарету за сигаретой и заливал вином пламя неутолимых, неотступно преследующих его желаний...
В университете Виктор не видел и не слышал никого, кроме Оли. Дома и на улице он вообще никого не видел и не слышал, из-за чего нередко попадал в различные неприятные ситуации. Впрочем, неприятности мало заботили Виктора: все его мысли были заняты исключительно Олей – её ясными голубыми глазами, обворожительной улыбкой, золотистыми локонами, стройными смуглыми ножками и всем прочим, вплоть до едва заметной родинки на мочке левого уха...
А Оля, казалось, ничего не замечала. Да и как она могла что-либо заметить, если Виктор не то что словами – даже взглядом не решался поведать ей о своих чувствах? Он вовсе не был трусом; ни экзаменов, ни суровых преподавателей, ни скрипучих лифтов, ни пьяных подростков в подворотнях он ничуть не боялся. Даже своего мотоцикла с неисправными тормозами не боялся, и перед соседским бульдогом, злым на весь род человеческий, не робел!.. А вот женщин – боялся. Особенно молодых. И особенно очень красивых...
Прошла неделя, другая. Виктор продолжал молчать и опускать глаза, встречаясь с Олей взглядом. Всё протяжней и жалобней становились его вздохи, всё неотступней и мучительней – неутолимые желания.
Мама недоумевала: что происходит с сыном, почему он почти ничего не ест и не спит ночами? Преподаватели разводили руками: куда подевалось прежнее усердие Виктора, почему на лекциях он ничего не слышит, а в контрольных работах, между всевозможными «ассимиляциями», «диссимиляциями» и тому подобным, вставляет вдруг какие-то «ножки», или «плечики», или вообще – страшно сказать что! Сам же Виктор старательно скрёб затылок, надеясь выскрести оттуда ответ на извечный русский вопрос: что ему теперь делать?
Наконец, когда страдания стали уже совершенно невыносимы, Виктор решился попытать счастья.
«Будь что будет! – подумал он. – На взаимность, конечно, надеяться глупо, и, скорее всего, она просто рассмеётся мне в лицо, но... пусть лучше случится это, чем совсем ничего!»
И однажды ранним вечером, одевшись с иголочки, с коробкой шоколадных конфет в одной руке и с шикарной розой – в другой, он отправился к Оле, предварительно дав самому себе клятвенное обещание сегодня же открыть ей свои чувства.
Оля жила довольно далеко – в другом районе города. По дороге Виктор успел растерять большую часть своего мужества, и, когда он наконец вошёл в Олин подъезд, чей-то трусливый, писклявый голосок прокричал у него внутри: «Это очень страшно, Витёк! Беги домой, пока не поздно!»
«Нет! – решительно произнёс другой голос, твёрдый, почти металлический (это в душе Виктора зашевелились ростки мужской гордости). – Ты должен преодолеть свой страх, Витёк! Не преодолеешь, сбежишь – как потом самому себе через зеркало в глаза смотреть будешь?.. Вперёд, Витёк! Только вперёд! Будь мужчиной!!»
– Хорошо, – вздохнул Виктор. – Попробую.
И на цыпочках приблизился к двери Олиной квартиры.
Указательный палец потянулся к кнопке звонка, замер на мгновение в нескольких миллиметрах от цели – и вдруг трусливо юркнул в карман.
Виктор запрыгал по ступенькам вниз.
«Умница!» – радостно прокричал писклявый.
«Назад, слюнтяй!!» – рявкнул металлический.
– Не волнуйтесь, я обязательно вернусь, – заверил Виктор ростки своей мужской гордости. – Просто... неудобно как-то: первый раз в гости – и уже с цветами...
Он притормозил у трубы мусоропровода, открыл заслонку и бросил вниз розу. С минуту в раздумье потоптался на месте, потом кивнул, соглашаясь с каким-то своим, не высказанным решением, – и швырнул туда же конфеты.
– Вот, ёлки зелёные... Так тоже, вроде, неудобно: с пустыми руками...
«Конечно, неудобно! – подтвердил писклявый. – А значит – шуруй домой!..»
«Только попробуй!!» – угрожающе прорычал металлический.
Виктор поправил причёску, сделал глубокий вдох – и решительно зашагал вверх по лестнице.
«Не трусь! – уговаривал он себя по пути. – Будь мужчиной!.. Будешь?»
– Буду! – сам себе заявил он – и едва не проткнул пальцем кнопку звонка.
Дверь отворилась так быстро, что Виктор, даже если бы захотел, не успел бы сбежать. На пороге, кутаясь в лёгкий шелковый халатик, стояла и удивлённо моргала глазами Оля.
– Витя?.. Какими судьбами?
– Да вот... Это... Как бы... Ну, в общем... – Виктор почувствовал, что его начинает трясти; он опустил глаза, залился предательским багрянцем, ссутулился, втянул голову в плечи, попятился назад, но вдруг остановился, вскинул подбородок и, подстрекаемый суфлёрскими выкриками ростков мужской гордости, выпалил: – Пришёл вот. Поговорить надо.
– Хорошо. Поговорим, – кивнула Оля. – Заходи.
– Да заходи же, не стесняйся! – повторила она несколько секунд спустя и, видя, что Виктор всё ещё колеблется, за руку втащила его в прихожую. – Разувайся – и проходи на кухню. Я чайник поставлю...
– Ты что будешь пить? – прокричала она уже из кухни. – Чай или кофе?
– Что-нибудь... – промямлил Виктор, сняв туфли и придирчиво разглядывая свои носки.
– Что-нибудь – в смысле «покрепче»? Да?.. У меня коньяк есть. Будешь?
– Буду... Немножко.
