Так как время начала боевых действий приближалось, нам следовало произвести окончательную проверку торпед. Это заставило нас вынуть торпеды из торпедных аппаратов в лодку, находившуюся в подводном положении. Такую работу делать было опасно, поскольку лодка в период проверки торпед имела дифферент. Как обычно, я находился в центральном посту рядом с вахтенным офицером, чтобы по приборам следить за поведением лодки. Внезапно дифферент увеличился, и лодка пошла на погружение. Штурман, находившийся на вахте, немедленно отдал приказание: «Продуть носовые балластные цистерны!» Однако эта мера, так же, как и работа отливных помп, не дала желаемого результата, и лодка продолжала погружаться. Мы пытались выровнять лодку резким увеличением заднего хода с соответствующей перекладкой рулей, но это было сделано слишком поздно. Я бросился в торпедный отсек, где обнаружил, что заело клапан воздушной магистрали для продувания дифферентных цистерн. Казалось, никакая сила не могла сдвинуть его с места. А лодка продолжала погружаться. Опасность возрастала, так как увеличивалось давление воды. Стрелка глубиномера начала двигаться быстрее, скоро лодку могло раздавить. Используя вилочный ключ, я вновь попытался повернуть маховичок клапана. Наконец он поддался, открыв путь воздуху в цистерну. Еще какое-то мгновение мы продолжали погружаться, но вскоре движение вниз прекратилось, стрелка глубиномера начала отходить от 90-метровой отметки, лодка начала всплывать. Заработала отливная помпа, и облегченная лодка быстро выскочила на поверхность. Перед тем как вновь погрузиться под воду, лодка была хорошо удифферентована. Нормальной безопасной глубиной погружения для лодок этого типа считалась глубина 90 м, а предельной, то есть критической, — до 140 м, поэтому дальнейшее погружение могло оказаться гибельным. Неприятно даже вспоминать, насколько близко мы были от того, чтобы исчезнуть в бездне Тихого океана еще до начала войны. В ту ночь, всплыв на поверхность, мы обнаружили, что нас постигло еще одно несчастье. Вследствие большой глубины погружения под давлением воды деформировалась торпеда сверхмалой лодки. Она застряла в трубе торпедного аппарата, и нам пришлось трудиться всю ночь для того, чтобы заменить ее запасной, находившейся внутри большой лодки. Эта замена кажется довольно легкой, однако произвести ее далеко не просто. Недостаток свободного места на узкой верхней палубе значительно усложнял перемещение на ней груза весом свыше 1 т, не говоря уже о трудности при выбрасывании поврежденной торпеды за борт, поскольку это надо было делать без шума.
Когда мы приближались к Гавайским о-вам, погода ухудшилась и волнение на море усилилось. Подготовка сверхмалой лодки продолжалась каждую ночь в весьма трудных условиях, поскольку верхнюю палубу нашей большой лодки обычно заливало волной. К Пирл-Харбору мы должны были подойти вечером 6 декабря. Наконец, подтверждая умелую работу нашего штурмана, на горизонте показались Гавайи. В соответствии с указаниями мы заняли позицию в восьми милях от Пирл-Харбора. Полученные донесения показывали, что и другие подводные лодки прибыли на позиции. Соблюдая меры скрытности, мы могли, однако, наблюдать яркие огни на берегу и огни реклам на пляже Уйкики. Несколько ярких огней на берегу мы приняли за прожекторы. Ясно были видны цепочки электрических ламп на аэродроме, и можно было слышать звуки джазовой музыки, транслируемой по радио. Было около 23 час. 00 мин., противник совершенно не подозревал о нашем присутствии. В последний момент один из членов команды, проводившей окончательную проверку сверхмалой лодки перед ее спуском на воду, доложил о неисправности гирокомпаса. Назначенное время спуска лодки быстро приближалось. Неисправность, казалось, нельзя было устранить в срок. К этому времени все другие приготовления были закончены и команда уже заняла свои места в лодке. Офицер-артиллерист подводной лодки «I-24» посещал ранее (будучи еще курсантом) Гавайские о-ва. Он объяснял командиру сверхмалой лодки отдельные детали, которые следовало иметь в виду при входе в Пирл-Харбор. Назначенное время спуска лодки на воду, то есть 23 час. 00 мин. прошло, а гирокомпас все еще не удавалось исправить. В 1 час. 00 мин., было принято решение идти без гирокомпаса. Командир сверхмалой лодки спокойно поднялся на мостик, чтобы сделать последний доклад нашему командиру, а затем занял свое место в лодке. Наша лодка погрузилась, предохранительные крепления были отданы, и сверхмалая лодка направилась самостоятельно к входу в Пирл-Харбор.
Седьмого декабря 1941 года в 7 час. 55 мин. началась воздушная атака на Пирл-Харбор. На море был шторм. Волнение было столь сильным, что даже на глубине 27 м мы ощущали качку, крен доходил до 5 °. Начиная с 8 час. 25 мин. можно было слышать доносившиеся из Пирл-Харбора слабые звуки взрывов, однако кораблей противника не было видно. Под влиянием качки подводная лодка стремилась подвсплывать и вновь погружаться. Мы принимали все меры к тому, чтобы удерживать ее под водой. Помпы работали почти беспрерывно. Лодка то становилась тяжелее и начинала погружаться, лишая возможности вести наблюдение в перископ, то снова всплывала (когда начинали откачивать воду из дифферентных цистерн), стремясь выскочить на поверхность. Наконец при полном дневном свете подводная лодка все же выскочила один раз на поверхность. В такое время нельзя было позволить противнику обнаружить лодку. Мы быстро заполнили уравнительную цистерну, приняв до 20 т воды, но лодка отказывалась погружаться. Командир отдал приказание: «Быстрее — видны два разведывательных гидросамолета!» В конце концов нам удалось снова погрузиться на глубину 27 м, однако качка не прекратилась. Затем была обнаружена неисправность помпы, которая использовалась для дифферентовки лодки, вследствие чего предотвратить небольшой дифферент на нос оказалось невозможным. Испытывая исключительное неудобство, мы искренне надеялись, что не будем захвачены врасплох противником в таком состоянии. Я все время смотрел на часы, ожидая захода солнца, когда всплытие на поверхность безопасно.
Значительно позже, после нашего возвращения в Японию, мы узнали о перехвате американской радиограммы, переданной открытым текстом, сообщавшей об обнаружении подводной лодки противника в 10 милях южнее мыса Барберо. Вероятнее всего, это была наша «I-24». Однако в то время противник был полностью занят отражением воздушного налета, и ему, по-видимому, некогда было заниматься охотой за подводными лодками, находившимися за пределами бухты. В тот первый день войны мы не видели кораблей противника, нас не обстреливали из артиллерии и не бомбили глубинными бомбами.
С наступлением темноты, следуя обычному порядку, мы, для того чтобы всплыть, начали продувать главные балластные цистерны. Вместо того чтобы всплыть на ровном киле, лодка опасно накренилась на правый борт. Быстро прекратили продувание цистерны левого борта, однако крен лодки усиливался. Срочно произведенная проверка показала, что главный клапан цистерны был недостаточно хорошо закрыт, чему препятствовал попавший в клапан кусочек дерева, который, к счастью, легко удалось вынуть. Прошел уже месяц с тех пор, как было закончено строительство лодки, а мусор, попавший в лодку еще на заводе, продолжал причинять много мелких неприятностей. Перед выходом в море все, казалось, было как следует вычищено, однако что-то застряло в трубке и причиняло нам теперь такое беспокойство буквально у порога противника. Как только клапан был прочищен, мы смогли всплыть и полным ходом направились в район, намеченный для сбора сверхмалых подводных лодок. Море было спокойным. Лодка подошла к позиции, откуда можно было различать серые очертания острова. Другие наши подводные лодки также были видны. К нам поступали сообщения о результатах воздушных атак, однако совсем не было вестей о сверхмалых лодках. Пять больших лодок ждали возвращения своих «малышей», а они все не возвращались. В последующий после атаки день, находясь в подводном положении, мы слышали взрывы, похожие на взрывы глубинных бомб, доносившиеся со стороны входа в бухту. Мы полагали, что это была атака на подводные лодки третьего отряда, которые находились там на позициях. Прошел целый день после назначенного срока, однако признаков появления «малышей» все не было. К этому времени поступило указание отказаться от всякой идеи о их спасении и возвращаться в Кваджелейн.
