Толик, которому все равно делать было нечего возле молчавшей трубки, заглянул через дружеское плечо.

– Даже карта есть. Классический расклад: сам городишко в излучине, заречье, еще в стороне посад на отшибе. Чего там написано?

– Не так и много. Ландшафт холмистый, тайга. Лоси, кабаны, косули. Водился соболь, сейчас вымирает. А вот и история. Древнее городище на берегу Ирхая, чье городище – неизвестно, бронзовый век. Так. Вот и наши появились: «в 1590-м году атаман Федор Чур пришел на реку Ирхай и покорил племя тупхкарей под высокую руку государеву». Операция явно оказалась непростой – с той поры о судьбе тупхкарей ничего не слышно, да и здесь не написано.

– Типичный пример радикальной ассимиляции. Надо бы проверить: в этом городишке слово «Чур тебя!» является угрозой или шуткой.

– Так. Крупный пожар, статус уездного центра. 1771 год – капитан Мейендорф с полуротой инвалидной команды отстоял острог от пугачевского атамана Дудака. Первый пароход на Ирхае, ветка от Транссиба. Ученый российского значения – лингвист Машенькин, записывал старобрядческие предания, создал словарь эвенкийского языка. Еще есть ВИПы? Большевик Дыбальский, сослан в 1914-м году в Ирхай за антивоенную пропаганду. После Октября создал местную Красную гвардию и возглавил местное же ЧК. В 1919 году замучен колчаковскими войсками.

– Надеюсь, зверски, – заметил Толик.

– Вот и сегодняшний день. Триста десять тысяч и пятьсот три жителя – второй по величине город в области. Промышленность: Завод «Красный каток», ЦБК, завод по производству строительных материалов. Театр драмы, два кинотеатра, дом культуры от «Катка», филиал Омского университета, педагогическое училище. Достопримечательности: собор Иоанна Крестителя – сейчас в нем загс, развалины острога. Памятники: Иннокентий Машенькин, Владимир Ленин, бюст большевика Дыбальского. Благодаря деятельности городской администрации, экологическая обстановка за последние восемь лет значительно улучшилась.

– Это надо понимать так: промышленность заглохла и в Ирхай не течет ничего опаснее городских фекалий. Я полюбил заочно этот несчастный городок. У меня уже возникло желание отправиться туда, чтобы спасти от вымирания остатки соболя и работяг «Красного катка».

В эту минуту его московский собеседник наконец-то обратил на него внимание. Уздечкин слушал внимательно, прижав трубку к уху.

– Когда? Понял. Через Омск? Все, до встречи.

Толька повесил трубку – на столе без дела пролежала минут десять.

– Ну вот, завтра вылетаю в Ирхай. По коням, хлопцы.

На обратном пути друзья зашли в циничное заведение «От заката до рассвета» и сделали еще по две кружки «Невского» под портретом бен Ладена. Пили уже не за прибытие корсара в родную гавань, а в честь завтрашнего отплытия. Толька обещал привезти в родную редакцию мемориальную доску с именем большевика Дыбальского. Потом Уздечкин позвонил какой-то второстепенной знакомой и начал рассказывать о недавно покинутых волжских просторах, улавливая повод для визита. Олег прикончил кружку одним глотком, вставая сжал Толькины пальцы, двинулся к выходу, перепрыгивая вытянутые ноги. О том, что он так и не одолжил баксовую сотку, Олег вспомнил, лишь входя в метро.

Общий расклад: только без раков. Микола пошел на слив. «Из кота того сделали шапку» Брошу все и уеду в Ирхайск! Катки – пролетарская банда. Заправка перед полетом. «Надо, царь, мне два корыта». Пьяный лис. Три дня и одно слово. Опрос таксистов. Время вывозить камни. Королева красоты Кзыл-Орды. Гусаренко принимает решение. «Дорогая, не пугайся…»

– В этом Ирхайске можно найти приличное пиво?

– Тебе, как любителю экзотики, стоит попробовать «Сибирский ковш» -местная достопримечательность. Этот «Ковш» своей продукцией залил всю область, и все соседние субъекты. Пожалуй, «Ковш», да наш кандидат – самое приличное, что есть в этом городе.

Михаил Котелков и Владислав Лапшин сидели в открытом кафе, на Чистых прудах. До вылета осталось чуть меньше трех часов.

– Я думаю, ты созрел для лекции.

– Грузи по минимуму, – Котелков отхлебнул эспрессо. – Если можно, без раков.

– Кандидата зовут Савушкин. Кончил питерский мед. В начале 90-х вернулся домой и занялся бизнесом. Создал кондитерский цех – зефир от Савушкина во всей области забил украинский. Но потом, в 94-м по дурости полез в политику – когда выбирали мэра, поставил не на того, на кого было надо. По дурости, в смысле, без поддержки таких гениев, как мы с тобой. Победил директор «Красного катка» Назаренко.

– Хорошая фамилия, – улыбнулся Котелков. – Обязывающая. Настоящий батька?

– Угадал. Классический батька и за два года скрутил весь город. Местная элита просто легла под него и зачаточный бизнес в первую очередь. А Савушкин ему кланяться не стал и через год вылетел из Ирхайска с остатками капитала.

Но два года назад Савушкин вернулся, да к тому же, с серьезными деньгами, даже не областного уровня, а выше. Он в Новосибирске занялся кирпичами и прочим соответствующим материалом, как раз под нынешний строительный бум. Здесь тоже взял кирпичный завод, точней, то, что от него осталось. На первом этапе все шло через третьих лиц и о том, что старый враг вернулся, мэр узнал, когда завод уже работал. Да, с таким юридическим обеспечением, что санэпидемстанциями и пожарными было его не сковырнуть. Назаренко не успел очухаться, как Савушкин купил и поднял местный ЦБК. Треть газет в Восточной Сибири – на его бумаге. Так что насчет тотального промышленного здоровья и счастья местных раков я погорячился – кой-какие сбросы в реку пошли. Это Назаренко главный областной экологист – его завод за пять лет не думаю, что выпустил больше пяти катков.

– Катки в сторону. Савушкин решил идти в мэры?

– Да. Но он пока не понимает, чем политика отличается от бизнеса. Сам сказал, что хочет работать с «Миколой» Клюнул на раскрученную марку. Не сообразил, что за такие деньги, которые он готов заплатить, и даже те, которые мы даем под это дело, «Микола Н» пришлет третий состав. А здесь тот случай, когда надо не просто вести кампанию, надо вытягивать кандидата. В результате, до выборов месяц и неделя, а результат – хуже некуда. У «Миколы» всегда была хреновая социология, но сейчас я ей верю. Взгляни, вот замер недельной давности.

– Я его потом изучу, – Котелков взял три листа и, не глядя, сунул в портфель. – Скажи главные цифры сам, ты должен их помнить.

– На первом месте Назаренко – 30 процентов. Сзади, как и полагается в нищем городе – местный Зюганов – Варенец, у него – двадцать. Наш делит бронзу с тамошним главным «яблочником» Фоминым – у обоих по восемь. До этого не было ни одного опроса, кроме сомнительного телефонника, от мэрской газеты. Поэтому о тенденции говорить нельзя.

– А рейтинг известности?

– Вопрос, который ждал. У мэра – почти восемьдесят пять. Батька знает город, город знает батьку. Коммунист и яблочник – возле пятидесяти. Оба политиканят десять лет, всех к ним привыкли. А вот у нашего – тридцать, если быть совсем точным, тридцать четыре.

– Невзирая на его прежние деловые заслуги?

– Он себя никогда не раскручивал. Подозреваю, за него хотят голосовать только те, кто у него получают зарплату. Остальные же о нем просто не знают. То ли такой деятель есть, то ли был. Когда я эту цифру увидел, то сразу же понял: эта площадка для тебя. Ты такие замороки любишь.

– Обожаю. Особенно, за полторая месяца до голосования. Один тур?

– Угадал. Такой бугай, как Назаренко, скорее спонсирует фестиваль авангардного джаза, чем допустит второй тур.

– Значит избирком у него в кармане?

– И тут угадал. Побить его можно только с разрывом. Солидным.

Хуже вчерашнего вечера было только сегодняшнее утро. Олег уже выключил душ, растерся мохнатым полотенцем, совершил неизбежный ковбойский бритвенный ритуал, размышляя при этом, чего бы еще сделать? Выходить из ванной не хотелось.