– Мысль неплохая.
На самом деле это было не так, по какой-то необъяснимой причине, хотя Пейдж чувствовала, что будет неправильно разрушать содеянное. Но она понимала ощущения Тони.
Она прошла к дальнему краю окружности, где один из углов треугольника соприкасался с окружностью, и заметила, что, когда она удаляется от центра круга, энергия ослабевает. Она зашагала обратно, и это ощущение усилилось.
Голос Тони прервал ее мысли, прежде чем она дошла до центра круга.
– Уйдем отсюда, Пейдж. Скоро стемнеет, а у меня еще полно работы.
Они молча вернулись к пикапу и весь обратный путь проделали в молчании.
Дома Шарон сообщила, что пока их не было, звонил репортер.
– И что ты ему сказала?
Тони шагнул к холодильнику и достал оттуда банку пива.
– Я ему ничего не сказала, – агрессивно ответила Шарон. – Он сказал, что слышал, что у нас круг на поле, и не будем ли мы возражать, если он приедет с командой кинооператоров и осмотрит здесь все. Я сказала, что он должен разговаривать с тобой, а тебя нет дома. Он позвонит через час.
Тони выругался и взялся за пиво.
– Вы хотите пива? – спросил он жену и сестру.
Обе женщины отказались, а он открыл банку и одним глотком осушил ее наполовину. Потом решительно подошел к телефону и выдернул штекер.
Шарон недовольно фыркнула.
– Это не решает проблему. Дело в том, Тони, что я не вижу большой беды в том, что приедет репортер и посмотрит. – В голосе у нее прозвучало раздражение. – Видит Бог, у нас здесь не так много развлечений, а он, судя по голосу, приятный парень.
Лицо Тони потемнело от гнева.
– Дерьмо он, а не приятный парень! Я тебе уже говорил, что не желаю, чтобы репортеры превратили мою ферму в цирк. Мне и так приходится возиться с урожаем, банк сидит у меня на шее, и у меня нет ни времени, ни терпения на эту банду.
– Ты всегда поступаешь так, как хочешь. А тебе никогда не приходило в голову, что я тоже заслуживаю право голоса по поводу того, что здесь происходит? Я работаю так же напряженно, как и ты.
Шарон открыла посудомоечную машину и принялась вытаскивать мытые тарелки и ставить их на полку.
– Никто с этим не спорит, – Тони повысил голос.
Они оба не заметили, как Пейдж встала и вышла из комнаты. Она поспешила наверх, сердитые голоса преследовали ее. Она заглянула в спальню своих племянников и прикрыла их дверь, надеясь, что они не проснутся от разгорающегося внизу скандала.
Она схватила халат и мешочек с умывальными принадлежностями и сбежала вниз в ванную комнату, пустила воду в старинную ванну и стала снимать с себя брюки, блузку и белье. Шум текущей воды заглушал рассерженные голоса.
Залезая в ванну, Пейдж решила, что позвонит и перезакажет билет на самолет. Для нее было очевидным, что сейчас неподходящее время для того, чтобы навещать родственников.
А будет ли когда-нибудь подходящее? Она так предвкушала, как проведет эти несколько дней с Тони и его семьей, твердо пообещав себе, что использует этот отпуск как щит против отчаяния и одиночества, охвативших ее после смерти ребенка Джексонов неделю назад.
Слезы текли по ее щекам, и она сердито смахнула их полотенцем.
Вскоре после этого, уже лежа в постели, Пейдж услышала, как поднимаются наверх Тони и Шарон. Их спальня располагалась рядом, и она могла слышать, как они разговаривают уже вполне спокойно. Она испытала огромное облегчение. Вероятно, они уладили свои противоречия, и утром все будет выглядеть лучше.
Прошло немного времени, и до нее донеслись звуки, в отношении которых ошибиться было невозможно – они занимались любовью. Пейдж старалась не слушать, однако стены старого дома пропускали все звуки. Она сунула голову под подушку, но все равно слышала шумные проявления их страсти, и они вызывали у нее противоречивые чувства.
Она уговаривала себя, что рада за них, довольна, что их отношения по-прежнему чувственны, несмотря на их проблемы, но подслушанные ею интимные звуки как ничто другое подчеркивали полное одиночество ее собственного существования.
Еще долго после того, как в соседней комнате воцарилась тишина, она лежала без сна, с болью пересматривая свою жизнь.
Прошло более двух лет с тех пор, как у нее был любовник, но даже тогда они оба испытывали уверенность, что их связь носит временный характер. Для нее главным в жизни была работа, а мужчины не могли смириться с этим.
Ирония заключалась в том, что ее профессия врача заставляла ее быть причастной к самым интимным моментам жизни других людей и в то же время требовала от нее столько времени и энергии, что делала невозможной самой испытывать эти интимные моменты.
Однако она знала других врачей, у которых были мужья, жены и дети, врачей, умевших совмещать свою работу и семью.
У нее не было даже близких подруг. То, что она говорила Тони, было правдой – она испытывала трудности в отношениях с женщинами за пределами своего служебного кабинета.
О да, она уверяла себя, что на то, чтобы заводить друзей, требуется время, что когда их клиника станет достаточно процветающей, когда они с Сэмом смогут нанять еще одного врача, который помог бы им справляться с лавиной больных, тогда у нее будет время заводить друзей.
Ну что ж, быть может, она обманывает себя, быть может, она неспособна на подлинную близость как в дружбе, так и в любви.
Она ворочалась, отбрасывала простыню, потом натягивала ее обратно, ее бросало то в жар, то в холод, заснуть она не могла и только то и дело смотрела на ручные часы, лежавшие на столике у изголовья.
Должно быть, она задремала где-то после трех часов ночи, потому что проснулась от сна, который растаял сразу же, как только она открыла глаза. В комнате уже светало, и она почувствовала себя вполне выспавшейся. Она потянулась к часам. Стрелки показывали половину пятого.
Она знала, что больше уже не заснет. Пейдж вылезла из постели и стала рыться в своей сумке, пока не нашла там тренировочный костюм. Она облачилась в лифчик и трусики, потом натянула красные нейлоновые шортики и безрукавку и тихонько пробралась в ванную комнату.
Она умылась холодной водой и причесалась. После сна и жары ее волосы превратились в копну завитков, и она натянула на лоб плетеный ремешок, чтобы волосы не падали на глаза. Когда она вернется домой, надо будет подстричь их – будет легче с ними управляться.
Она спустилась по лестнице, держа в руках свои потрепанные кроссовки.
Вне дома воздух оказался холодным, но не было и дуновения ветерка. День обещал быть отличным, небо ясное, висит над ней светло-синим балдахином, а на востоке розовые и пурпурные полосы предвещали близкий рассвет. Пахло сеном.
Старый пес Амос подошел и, пока она завязывала шнурки кроссовок, лизнул ее в лицо; цыплята высыпали из курятника.
Амос, помахивая хвостом, сопровождал ее несколько сот ярдов, но потом повернул обратно.
Она оглянулась на дом, темный и тихий. Возможно, когда она вернется, Тони уже встанет, и они вместе выпьют по чашке кофе.
Она не изменила своего решения уехать сегодня же. Именно теперь Тони и Шарон, по всей видимости, нуждались в уединении. Она позвонит в клинику и потом сочинит какую-нибудь байку о срочном случае, требующем ее присутствия.
Когда она добежала до конца тропинки, у нее не осталось сомнений насчет того, в какую сторону продолжать бег.
Уже проснувшись, она знала, что должна посмотреть на круг на пшеничном поле раньше, чем Тони распашет его, и она направилась по дороге, по которой они ехали вчера вечером.
До поля было четыре или пять миль, и Пейдж побежала туда, радуясь утренней свежести, пению птиц, ощущению, что она одна в этом большом и открытом пространстве.
Дорога оказалась длиннее, чем ей казалось, и ее потная майка прилипла к спине, пока она добралась до невысокого холма, возвышавшегося над полем. Она задержалась там на минуту, перевела дыхание и глянула вниз на пшеничное поле.
По ее спине пробежала дрожь, и она зашагала по склону холма по тропинке, протянувшейся среди пшеницы, достигающей пояса. Круг притягивал ее, как магнит.
