Между бельем лежала длинная белая ночная рубашка ручной работы, выделанная из хлопчатобумажной материи так превосходно, что когда Пейдж погладила ее рукой, то ощутила, что та словно из шелка. Отлично сшитая, она была явно мужской по покрою, и Пейдж восхитилась такой выделке. Она приложила ее к себе и решила по тому, как подрублен подол, и по длине рукавов, что она, вероятно, принадлежит доктору Болдуину.

Она никогда раньше не встречала мужчину, который спит в ночной рубашке.

Она вдруг поняла, что задумалась над тем, кто же шил эту рубашку, и пришла к выводу, что у такого безусловно интересного мужчины, как доктор, есть, наверное, немало женщин, готовых исколоть себе все пальцы ради него.

Осторожный стук в дверь, сопровождающийся звуком отпираемого замка, известил о прибытии ее обеда. Пейдж отодвинула стол от двери и Арман Леклерк вручил ей поднос и поставил на стол кофейник, из носика которого выбивался пар.

– Приятного аппетита, мадам.

Пейдж вынуждена была улыбнуться. Ей приходилось слышать такое приветствие в дорогих ресторанах Ванкувера. Слышать же его здесь, в данных обстоятельствах, казалось верхом иронии.

– Спасибо, Арман. – Он ухмыльнулся ей, а она постаралась улыбнуться в ответ. – Ты француз? Из Квебека?

Он засмеялся, и этот безудержный смех было приятно слышать.

– Нет-нет. Я метис. Вы знаете, что такое метис?

История никогда не была ее сильным местом.

– Происходите от француза и индианки? – высказала она предположение.

Он кивнул, явно довольный ее ответом.

– Мы называем себя Вольными людьми. – Он хихикнул, словно это была шутка. – Теперь уже не такие вольные, потому что правительство отняло у нас нашу землю и наших бизонов.

– Ты живешь здесь, в форте, Арман?

Она мечтала о том моменте, когда ключ снова повернется в замке и она останется одна. Разговор с Арманом откладывал этот момент, во всяком случае на некоторое время.

Он выразительно пожал плечами.

– Моя лошадь, она упала на меня, когда я охотился. Доктор починил мои кости, так что я смог снова ходить, а иногда и ездить верхом. Потом тут началась лихорадка, и доктор весь день в хлопотах: очень много больных. Вот я и остался, чтобы помочь ему. Когда весна придет, я вернусь на мою ферму. – Он поколебался, потом подошел поближе к ней, нахмурив брови, его черные глаза горели любопытством. – Я невольно слышал, когда вы и доктор разговаривали. Вы ведь приехали издалека, мадам?

Пейдж подумала о календаре и кивнула, в ней снова поднялась волна страха.

– Да, очень издалека. – Она проглотила комок, застрявший у нее в горле. – Из… из другого времени.

Арман перекрестился.

– Это чудо? То, что оказались здесь?

Пейдж не знала, смеяться ей или плакать.

– Нет, скорее по случайности.

– Но вы ведь тоже доктор? Я слышал, как вы это сказали.

– Да. Я врач, специалист по женским делам. Я принимаю роды и помогаю женщинам, когда у них трудности.

– А мужчинам? Вы можете починить кости, как починил их мне доктор?

– Конечно, могу. Я хочу сказать, что я не ортопед, но, конечно, я могу вправить сломанную руку. Прежде чем специализироваться, я изучала общую медицину.

– Вот как. – Он посмотрел на нее с уважением.

– Арман, дьявол тебя побери, где чистые бинты, которые понадобятся доктору утром? – Мужской голос отдавался на лестнице и через открытую дверь.

– Мне нужно идти. А вы должны съесть ваш обед, раньше чем он остынет.

Арман вежливо поклонился и вышел. Пейдж заметила, что, уходя, он запер дверь. Ладно, достаточно для вежливого разговора за обедом.

Стула в комнате не было, так что она придвинула столик к кровати и уселась там, чтобы съесть обед. Пища оказалась простой, но многообразной: кусок жестковатого мяса, вареная картошка с подливкой, репа, большая порция маринада, толстый ломоть хлеба с маслом. Все это было сервировано на оловянном блюде с каемочкой. Были еще тарелка меньшего размера с большим куском пирога с черной смородиной и эмалированная кружка с кофе.

Пейдж не представляла себе, как она голодна. Она умяла значительную часть обеда и хорошую порцию пирога, закончив свою одинокую трапезу несколькими чашками горячего крепкого кофе. Кофеин никогда не мешал ей заснуть – на самом деле он производил на нее совершенно противоположное действие.

Лампа отбрасывала тени по углам, но ее мягкий свет был успокаивающим и теплым. К тому времени, когда Пейдж опустошила третью чашку кофе, она с трудом открывала глаза. Она не имела представления, сколько сейчас времени, однако приглушенные звуки мужских голосов и шаркающих ботинок внизу утихли, в окно она могла видеть звезды на небе.

Она снова придвинула стол к двери, разделась и натянула ночную рубашку. Рубашка ощущалась мягкой и приятной.

Немного поэкспериментировав, она выяснила, что, поворачивая рычажок у лампы, можно уменьшить огонь до того, что он только мерцает.

Интересно, вернется Арман за тарелками сегодня или оставит их здесь до утра? Потом она решила, что ей это абсолютно все равно. Она слишком устала, чтобы беспокоиться об этом.

Забравшись под простыню, Пейдж завернулась в одеяло и закрыла глаза.

Она окунулась в сон тут же, как в черную бездонную дыру.

– Мадам? Мадам, уже утро, просыпайтесь.

Веселый голос Армана, стук в дверь и скрип ключа в замке разбудили ее. Горькое разочарование вызвало у нее слезы на глазах, где-то в глубине сознания она верила, что проснется в спальне в доме своего брата, на своем месте и в своем времени.

Вместо этого в окно врывался свет и пение птицы, а на столе рядом с остатками пищи стояла лампа. Видимо, за ночь все горючее в ней сгорело.

Пейдж чувствовала себя так, словно руки и ноги у нее налиты свинцом, когда она попыталась двигаться, она испытывала вялость, даже сесть и то требовало усилий. Долгое путешествие по прерии, жара и пыль и тряска в этом проклятом фургоне сделали свое дело, так же, как и стресс, вызванный открытием, где и в каком времени она оказалась.

– Войдите, – хрипло произнесла она, хотя гораздо больше ей хотелось сказать: «Пошел прочь!»

Арман нес в одной руке кувшин с горячей водой, а в другой кофейник.

– Который час?

– Шесть, мадам, – проинформировал ее Арман.

Он пожелал ей доброго утра, собрал со стола тарелки, оставшиеся от вчерашнего обеда, и направился к двери.

– Сейчас принесу завтрак, – пообещал он ей с улыбкой.

Она вылезла из постели, как старуха, больная артритом. В тазу оставалась вода со вчерашнего вечера, она подошла к окну и выплеснула ее. Пусть будет хуже тому, кто, быть может, стоит там внизу.

Умывшись и одевшись, она почувствовала себя чуточку лучше, хотя ей очень не хватало горячего душа, флакона шампуня, зубной щетки и тюбика зубной пасты. Одевая в то же самое нижнее белье, юбку и блузку, она вся передернулась. Зеркала в комнате не было, но, может, это и к лучшему. Она могла себе представить, как выглядят сейчас ее волосы, которые и в лучшие-то времена не поддавались щетке.

Она должна что-то предпринять насчет одежды и предметов личной гигиены, а также достать себе нижнее белье – это совершенно очевидно. Но как?

Стук в дверь знаменовал появление завтрака. Однако принес его не Арман. Доктор Болдуин плечом открыл дверь и поставил поднос на стол. Не произнеся ни слова, он повернулся и бросил на нее теперь уже знакомый ей оценивающий взгляд, и Пейдж с трудом удержалась от того, чтобы нервно пригладить свои непричесанные волосы.

По какой-то причине ей очень не хотелось, чтобы он видел ее неприбранной и взъерошенной. Это вынуждает ее ощущать себя ущербной, сказала она себе, встречая с вызовом его взгляд и поднявшись во весь свой рост, не обращая при этом внимания на то, что она босая.

– Доброе утро, мисс Рандольф. Надеюсь, вы хорошо спали и у вас было все необходимое?

Голос его звучал бесстрастно.

– Нет, у меня нет всего, в чем я нуждаюсь, благодарю вас. Помимо дюжины разных необходимых вещей, мне действительно нужна щетка для волос, – ответила она, и сама поняла, что в ней кипит раздражение.