– Послушай, ты ведь, судя по твоим собственным словам, – с раздражением вмешался Барбонтин, – в нашу страну приехала, чтобы изучать испанскую литературу, вот и не суй свой нос в этнические и политические проблемы.

– Теперь все изменилось: ваши проблемы коснулись меня лично, и, поскольку дело зашло так далеко, я требую, чтобы вы подумали о моей безопасности. Я не хочу каждую минуту жить в страхе.

Клементе откинулся на спинку стула.

– Вопрос твоей безопасности я уже решил. Я дам тебе охрану до аэропорта. Немедленно возвращайся в Японию.

11

Во французском ресторане «Руайяль» подавали первосортное шабли.

Рюмон Дзиро наклонил бутылку над бокалом. Еще не принесли и половины блюд, а Рюмон в одиночку уже выпил почти всю бутылку.

Кайба Кивако преувеличенно хмурилась:

– Ты пьешь совсем как раньше. Надо же и меру знать, этим ядом только здоровье себе испортишь.

– Любовь к спиртному у меня в крови. К тому же, если бы спиртное было ядом, я уже давно был бы мертв, – ответил Рюмон, а заведующий международным отделом Хамано забеспокоился и, как фокусник, ищущий исчезнувшую карту, стал то расправлять, то снова складывать салфетку на столе.

Одновременно с должностью председателя рекламного агентства «Дзэндо» Кивако занимала также и пост советника в информационном агентстве Това Цусин. И хотя в обеих компаниях были свои президенты, в действительности, власть находилась в руках Кивако – прямой наследницы основателя обеих компаний и одного из главных акционеров. По слухам, даже зять ее, Кайба Рэндзо, человек, которому не было нужды опасаться за свое будущее, не смел перечить Кивако.

Поэтому не было ничего странного в том, что Хамано, даже будучи членом совета директоров, не находил себе места от смущения, слыша, как Рюмон не церемонясь говорит с этой самой Кивако.

– Если бы ты был мне сыном, – проникновенно продолжила она, – ты бы у меня быстро бросил эту привычку. В нашей семье не везет с мальчиками, и если бы у меня был такой сын, как ты, я уж так тобой дорожила бы…

В статье, которую Рюмон когда-то читал в одном из журналов для бизнесменов, было написано, что основы компаний «Дзэндо» и Това Цусин заложил дед Кивако, человек по имени Кайба Сюнсай. Однако разрослись обе компании благодаря Номияма Сохэй – отцу Кивако, журналисту, приходившемуся зятем основателю. Сюнсай угадал в нем недюжинные способности и принял в род Кайба, женив на своей единственной дочери Сино.

У Сохэй и Сино был сын, который должен наследовать имя, однако он погиб на Тихоокеанской войне, когда ему было лет тридцать пять, и наследницей стала его младшая сестра Кивако.

Сохэй выбрал в качестве зятя и наследника Игараси Кёскэ, занимавшего высокий пост в информационном агентстве Това Цусин, и женил его на Кивако. Кивако в молодости училась в Париже, и между ней и Игараси, который в то время заведовал парижским отделением фирмы, были какие-то отношения.

У Кивако и Кёскэ сыновей тоже не было, и уже в третий раз пришлось брать в семью наследника со стороны, на этот раз им стал Хирано Рэндзо, женившийся на их единственной дочери Мисаки.

Таким образом, для продолжения рода Кайба уже на протяжении трех поколений пришлось брать наследников из других семей – Сохэй, Кёскэ и Рэндзо. Однако и у Рэндзо и Мисаки на данный момент была единственная шестнадцатилетняя дочь, и если ничего не изменится, когда-нибудь придется снова прибегнуть к тому же способу…

Все это, насколько помнил Рюмон, и было написано в прочитанной им статье.

Муж Кивако, Кёскэ, был почти на одиннадцать лет старше ее и умер уже больше десяти лет назад. С тех пор обе компании, «Дзэндо» и Това Цусин, легли на плечи Кивако и ее зятя Кайба Рэндзо.

– Скажи-ка мне, – сказала Кивако, когда обед уже почти закончился, – а какое у тебя сегодня было дело к Хамано?

Рюмон вытер губы салфеткой.

– Я скоро собираюсь в Испанию, вот и зашел к вам посоветоваться о разных делах.

Кивако моргнула.

– Да что ты, в Испанию?

– Именно так, госпожа председатель, – вставил Хамано. – Господин Рюмон едет в Испанию, чтобы найти японца, сражавшегося там добровольцем во времена гражданской войны.

Рюмон чуть не прищелкнул языком от досады. Ему хотелось пнуть Хамано под столом ногой. Кивако смотрела на него с восхищением.

– Испанская гражданская война, говоришь? Это так интересно! Я помню – давным-давно, когда я училась в Париже, о ней ходило много толков. Расскажи-ка мне о своей поездке поподробнее.

Трудно сыскать человека более любопытного, чем Кивако. Пока все не узнает, в покое не оставит.

Рюмону ничего не оставалось, как рассказать в общих чертах всю историю.

Не дождавшись, пока Рюмон договорит, Хамано снова вмешался:

– Чтобы помочь господину Рюмону в его работе, я предложил ему познакомиться с главой нашего отделения в Мадриде. Это мое самовольное решение, но я надеюсь, что и вы его одобрите.

– Лучше прими решение и закажи что-нибудь подходящее на десерт, – сказала Кивако, не поворачиваясь к нему.

Хамано покраснел и украдкой сделал знак бою подойти.

– Ну, – продолжила разговор Кивако, – у тебя есть надежда найти этого бывшего добровольца?

– Я буду доволен, если мне хотя бы удастся установить, жив он еще или нет. Если повезет, может, найду что-нибудь из оставшихся от него вещей.

– А разрешение на командировку?

– Уже получил. Заверенное печатью директора Кайба.

Кивако сложила ладони с театральной почтительностью.

– Неужели? Поздравляю. Желаю удачи.

Рюмон горько усмехнулся:

– Вы меня прямо как уходящего в поход солдата провожаете.

Хамано вымученно засмеялся.

Пожалуй, эта откровенность, с которой Рюмон говорил с Кивако, отражала степень близости, которую он всякий раз чувствовал при встрече с ней.

Почему-то рядом с Кивако Рюмон всегда вспоминал мать.

Воспоминания эти были вовсе не приятные, совсем наоборот – они были весьма болезненны.

Его мать звали Кадзуми, и она умерла, когда ему было два года, причем ей тогда было всего двадцать пять. Воспитывала же его бабушка – мать Сабуро, его отца.

Когда ему исполнилось двенадцать, отец женился вторично – произошло это почти одновременно со смертью бабушки, – на этот раз на женщине на двенадцать лет моложе его.

Нельзя сказать, что мачеха, Михоко, плохо относилась к нему – она вообще не отличалась особой сердечностью и со всеми держала дистанцию.

Она не хотела детей, и к приемному сыну особого интереса не проявляла.

Для ребенка в переходном возрасте подобное отношение пережить было нелегко. Чем взрослее становился Рюмон, тем ощутимее делался разрыв между ними.

Самое тяжелое испытание ему пришлось пережить незадолго до поступления в университет.

Его отец, Сабуро, сказал, что хочет поговорить с ним. Начав с предисловия, что сын

«все равно когда-нибудь все узнает», отец поведал ему, что его мать, Кадзуми, была лишь гражданской женой Сабуро. Рюмон, которому еще не исполнилось и двадцати, испытал сильнейший шок, у него просто земля ушла из-под ног.

На десерт подали дыню.

Съев кусочек, Кивако проговорила:

– И когда же ты уезжаешь?

Рюмон тоже положил кусок дыни в рот.