Продолжая традиции перипатетиков, Аверроэс доказывал, что высшей ступенью познания является философия, которая пользуется логическими средствами познания. Низшей ступенью является теология, разъясняющая и комментирующая истины веры и откровения. Это была недвузначная попытка объявить рациональное познание выше познания теологического. Здесь в зачаточной форме заключена развитая позднее теория двойственной истины. Отнесение философии к высшей ступени иерархии познания явно противоречило церковной доктрине, которая оставляла эту ступень исключительно теологии.

Таким образом, распространяющийся аристотелизм стал угрожать не только официальной церковной философии, опиравшейся на платоновские традиции; он прежде всего путем рационалистической интерпретации приводил к подрыву основных догматов католицизма. Перед лицом подобной ситуации церковь не могла остаться равнодушной. Аристотель, особенно в толковании Аверроэса, был своего рода доктринальной ересью, которая не только вызывала брожение человеческих умов, но нередко становилась теоретической основой плебейских движений, с особой силой распространившихся в XII и XIII вв. Ведь не секрет, что одним из идеологов секты амальрикан был именно Давид Динантский — последователь наиболее радикально материалистической, так называемой александрийской линии аристотелизма. О враждебном отношении к этому средневековому мыслителю лучше всего свидетельствует тот факт, что его труды были почти полностью уничтожены церковью. Давиду Динантскому секта амальрикан обязана особенно многим, ибо благодаря ему ее идеология приобрела отчетливо материалистический характер. Вслед за своим идеологом амальрикане провозглашали, что вся действительность является лишь единой протяженной материальной субстанцией, а бог и душа — формы ее проявления. Единственным бытием они считали материальное бытие, являвшееся первичным по отношению к вторичным формам материи. Исходя из пантеистической точки зрения, они отрицали трансцендентного бога.

Поэтому нет ничего удивительного, что церковь очень активно реагировала на распространение аристотелевской доктрины, применяя против ученых и научных центров, где она стала распространяться, определенные запреты и ограничения организационного характера. Уже в 1209 г. провинциальный синод французских епископов в Париже накладывает запрет на изучение трудов Аристотеля. Этот запрет понимается очень широко, он касается как приватного чтения, так и публичной пропаганды естественнонаучной доктрины перипатетиков. Едва лишь минуло шесть лет, как в 1215 г. появляется второй запрет аналогичного содержания, распространяющийся также на Парижский университет, в стенах которого начали преподавать аристотелизм. В отличие от предыдущего этот запрет касался также, вернее, даже главным образом основного произведения Стагирита — «Метафизики», содержание которого в данном случае рассматривалось в естественнонаучном аспекте. Этот акт преследовал цель оказать сдерживающее влияние на интерес к науке у светского духовенства. 1231 год с этой точки зрения представляет определенное novum. Римская курия, отдавая себе отчет в том, что, несмотря на предыдущее двукратное порицание, интерес к Аристотелю не уменьшается, а возрастает, повторяет запрет, одновременно допуская возможность изучения трудов Аристотеля при условии, что они будут подвергнуты исследованию и очищены от всякого намека на ошибки, т. е. лишены всех материалистических элементов. Эти запреты, хотя и не сдержали подлинного интереса к аристотелизму, все же в определенной степени ограничили и приглушили официальную и открытую пропаганду его принципов.

Однако церковь прекрасно понимала, что одни лишь административные методы не принесут желаемых результатов. Поэтому, не отказываясь от запретов, она, если можно так выразиться, теоретически подготавливается к новому доктринальному наступлению, собирая и сосредоточивая в своих руках науку того периода, поспешно актуализируя августинизм, готовя людей, способных использовать и приспособить философское наследие Стагирита для догматических целей религии. Безуспешность административных мер привела к тому, что появилась необходимость довольно радикально изменить стратегию, применявшуюся до сих пор церковью в борьбе с распространяющейся материалистической интерпретацией перипатетической доктрины. Эта новая стратегия основывалась уже не на запрещении читать естественнонаучные произведения Стагирита, не на осуждении его философии; она основывалась на усвоении этой философии, ее приспособлении к потребностям церкви, ее восприятии в духе теологии. Таким образом, речь шла о полном очищении аристотелизма от материалистических элементов, об интерпретации перипатетизма в христианском духе, о подчинении науки — теологии, о доказательстве на основе аристотелевской логики, физики и метафизики того, что наука и вера не противоположны, не противоречат друг другу.

С целью ревизии и исправления трудов Стагирита как главной основы зарождавшихся тогда духовных течений, направленных против христианской ортодоксии, Григорий IX создает специальную папскую комиссию, в состав которой на правах членов и организаторов вошли Симон Отийский, Стефан Прованский и Вильгельм Оксерский в качестве ее руководителя.

Комиссия функционировала с апреля 1231 по 1237 г. Несмотря на семилетнюю деятельность, она не оправдала возлагавшихся на нее надежд. Представляется, что ее неудача была обусловлена идеологическими и методологическими причинами. Лица, назначенные в комиссию, начали работу по истолковыванию аристотелизма, так сказать, с конца, т. е. с логики и этики, в то время как папство прежде всего стремилось притупить антицерковиую направленность естественнонаучной доктрины Стагирита, которая все в большей мере становилась стимулом и философской основой новых интеллектуальных течений. Интерес к естественнонаучным проблемам имел прежде всего идеологическую подоплеку, в то время как сам руководитель комиссии Вильгельм Оксерский, находясь, впрочем, под влиянием Алануса из Лилля, видел свою задачу в том, чтобы дополнить теологию новыми, натуралистическими понятиями, а также согласовать правила логического мышления с принципами мышления теологического. Это шло вразрез с главной целью теологии, а именно с необходимостью трактовки в духе христианства перипатетической доктрины, которая имела явно антицерковную направленность, особенно в толковании Аверроэса и в интерпретации Давида Динантского. Итак, комиссия не справилась с доверенным ей делом, и поэтому папство сочло дальнейшее ее существование бесцельным. Так в 1237 г., после семилетней деятельности, она прекратила свое существование. История комиссии убедила римскую курию, что светское духовенство не в состоянии справиться с вышеуказанной задачей. В этой ситуации задачу приспособления аристотелизма к потребностям церкви было решено доверить ученым из ордена доминиканцев.

Доминиканцы сразу же энергично приступили к католической интерпретации философской доктрины античного мыслителя. Их задачу облегчил Вильгельм из Мёрбека, превосходный знаток греческого языка, доверенное лицо Урбана IV. Принято считать, что роль Вильгельма в указанном начинании сводилась исключительно к правильному переводу трудов Стагирита на латинский язык. Трудно согласиться с этой точкой зрения, представленной главным образом теологизирующими историками схоластической философии. Сторонники ее стремятся доказать, что лишь Фома Аквинский благодаря его гениальности оказался в состоянии приспособить аристотелизм к потребностям теологии. В сущности же дело выглядело несколько иначе. Вильгельм не только осуществил латинский перевод греческих текстов, но и оказал большое влияние на формирование интеллектуальных основ идеологического сознания Фомы.

В чем это влияние выразилось? Во-первых, в латинизации некоторых аристотелевских понятий. Речь идет о том, что некоторые греческие понятия, имеющие у Аристотеля особое значение, Вильгельм выражает при помощи латинских терминов с совершенно иным содержанием. Достаточно назвать хотя бы термин psyche, который у Аристотеля имел если не совершенно иное, то во всяком случае другое значение, чем латинское anima. Хотя это и вопрос перевода, но он самым непосредственным образом связан с идеологическими проблемами, особенно с концепцией человека, его сущности, задач и целей.