Эту цитату необходимо снабдить уточняющим комментарием. Во-первых, греки в действительности называли не земли, а именно тиверцев и уличей «Великая Скуфь». Во-вторых, В. Битнер считает нейроев, или невров, описываемых у Геродота, балтами, а современные ученые во главе с Б. А. Рыбаковым — славянами.
Однако в свете того, что современной исторической наукой выявлено два очень важных факта относительно древней истории балтов, а именно их поздний выход к Балтийскому морю, где до них на землях современной Литвы и Латвии, как убедительно доказывал Шахматов (о чем ниже) жили древние славяне, и особые контакты между фракийскими языками и балтийскими, выявленные недавно филологами, теория В. Битнера о том, что жители Белорусского Полесья невры были балтами, выглядит плодотворной для дальнейшего изучения. Впрочем, историки Б. А. Рыбаков, А. Д. Вальцов и др. видят в неврах венедскую группу славян, и лишь андрофагов относят к балтам. Если бы балты изначально жили на современных землях Прибалтики, их контакт с фракийцами мог происходить только через посредство славян, отрезавших бы их, в таком случае, от ареала фракийцев. Однако лингвисты говорят о непосредственных контактах. Антропологи же размещают балтов между славянами и германцами, для которых они долгое время служили буфером.
Интересно, что для древних литовцев белорусское население — это гуды, то есть готы, пришельцы с севера, откуда, собственно, и пришли в Прибалтику германцы-готы, хотя теперь расселение этих племен обратное, и литовцы живут севернее белорусов. Уход готов из Прибалтики вместе со славянским населением на юг, через земли невров, каким-то образом вынудил их уйти на север к Балтике, где они поглотили остатки готского и славянского населения и стали предками литовцев и латышей. Об этом этапе становления балтийских племен рассказывают и их самые древние предания.
Вернемся непосредственно к скифам. Действительно, В. Битнер подметил удивительный и необъяснимый факт. Вроде бы скифы были более тысячи лет южными соседями славян, а славянам о них никогда и ничего не было известно. Ни эпос, ни легенды не отразили даже поверхностного знакомства славян с чуждым ему иранским племенем. Наши летописи в самой их самобытной части, не испытавшие влияния античной учености, не ведают в прошлом чуждого нам огромного и могущественного племени по соседству. Факт более чем удивительный! И еще, как уже отмечалось, в славянских языках можно отыскать множество параллелей с санскритом, языком индийских арьев, и фактически нет заимствований из иранской группы индоевропейских языков.
Это тем более поразительно, что, по признанию многих историков, скифы-пахари, по их мнению несомненные праславяне, принадлежали к единому культурно-бытовому миру царских скифов, кочевников, но влияние последних почему-то совершенно не отразилось в лексике, хотя, казалось бы, естественно должно было иметь место проникновение иранских слов, связанных с бытом и военным делом. Однако этого не происходило. Почему? Ведь такое влияние обязательно бы происходило, если бы скифы разговаривали на североиранских диалектах. И ведь единая скифская материальная культура на северных землях Причерноморья и Приднепровья существовала тысячу лет. А языковых заимствований нет. Убежденные «иранисты» в отчаянии хватаются за три слова в русском языке, которые якобы заимствованы из иранских диалектов, у скифов: «собака», «топор» и «хорошо». Тут же приводятся их славянские эквиваленты: «пес», «секира», «добро». Но кроме неуклюжей попытки оторвать славянское лексическое наследие от общего индоевропейского словарного фонда эпохи единства в этой попытке более ничего заслуживающего внимания усмотреть невозможно.
Все эти несуразности улетучиваются как утренний туман под лучами восходящего светила, если спокойно, со смирением и без псевдоученой гордыни признать, что правы были наши предки, правы были и византийские ученые мужи, когда видели в скифах тех, кем они всегда были, — славян. Для ученого византийского мира, для наших средневековых летописцев это был факт, не требующий никаких специальных комментариев. И то, что византийцы называют русское войско Святослава в X веке тавроскифами, это не дань античной литературной традиции, как стараются это представить некоторые, это просто констатация факта, который в империи Ромеев не вызывал никаких сомнений.
Тавроскифы — это не вычурная фигура речи византийских историков, а безусловная историческая реальность. Есть и древний грузинский пергаментный манускрипт об осаде Царьграда русскими в 626 году (войском князей Лахерна и Лалоха), в котором говорится: «Осада и штурм великого и святого града Константинополя скифами, которые есть русские». Вопреки сложным построениям Б. А. Рыбакова в его книге «Геродотова Скифия», где наш, без кавычек, выдающийся историк доказывает славянство скифов-пахарей и искусственно отрывает от них царских скифов, отец Истории Геродот четко заявляет, что все скифы, и царские в том числе, называли себя сколотами, а не только скифы-пахари, как считает Рыбаков, и все сколоты говорили на одном языке. Мифический царь этих сколотов Таргитай, прародитель царских скифов, фигурирует в самом архаичном пласте русского былинного эпоса под именем Тарха Тарховича. В России была и старая боярская фамилия Тарховых. Этимология этнонима «сколоты» совершенно верно возводится Б. А. Рыбаковым к культу солнечного диска у славян — «коло». Кроме того, филологи выстраивают цепочку преемственной связи этнонимов: «сколоты», «скальвы», «склавины», «словене».
Но самое интересное, что группа новгородцев, поселившаяся в XVI веке среди саамов, на самом севере современной Норвегии, принесла местным оленеводам не только православную веру, но и само название: сколты. И эти сколты до сих пор считают себя отдельным народом, неразрывно связанным с русской государственностью, не смешиваясь ни с норвежцами, ни с саамами, ревностно чтят память Иоанна Грозного, даровавшего им права на эти северные земли. В этнониме «сколты» слышится нечто, что отколото от единства, как в древности сколоты могли воспринимать своих полубожественных предков, отколовшихся от Солнечного бога-прародителя. Вспомните «Слово о полку Игореве», где русичи воспринимают себя даждьбожьими внуками, внуками Солнечного бога.
Историк А. Д. Удальцов считал, что автохтонное население Поднепровья никогда не менялось, лишь видоизменялся этноним этого единого народа: сколоты-паралаты, затем споры-спалы, затем поляне. Алазонов Геродота вальцов считал предками южной ветви славянства. Еще раз возвратимся в Геродотову Скифию. Когда царь скифов царских и остальных подвластных скифов, Арианта, повелел каждому подданному принести наконечник стрелы, чтобы посредством такой своеобразной переписи населения узнать истинное количество скифов, то число наконечников потрясло воинственного царя. Он повелел отлить из них священный котел и поставить в центр своей земли. Этот географический центр с этого момента приобретал значение священного центра не только Скифии, но и универсума в глазах скифов. И вот что удивительно. Котел этот был установлен в земле скифов-пахарей. Здравый смысл подсказывает, что царь не стал бы ставить столь священную реликвию в землю хотя и подчиненных, но чужеземцев. Скифы царские и скифы-пахари были одним народом сколотое, что, несомненно, доказывается всем антропологическим материалом, как мы уже убедились, скифов Крыма и Приднепровья.
В. В. Битнер приводит и еще один значимый довод в пользу идентичности славян и скифов. Довод этот может показаться ненаучным, но он имеет свою ценность в свете уже высказанной нами мысли, которая принадлежит Освальду Шпенглеру и развивалась в дальнейшем философом-традиционалистом Юлиусом Эволой. Очень важно визуальное восприятие человека человеком, при котором на подсознательном уровне подчас иррационально происходит молниеносное безошибочное определение «свой — чужой» по внешним этногенетическим признакам. И это неудивительно. Антропологи изучают кость — мертвую материю. Человек — существо живое, одухотворенное, и его раса есть в известном смысле совокупность всех духовно-психических и физических элементов и свойств его природы.
