– И на что же вы жили все эти годы? – спросила я.

Севастьянова, не подумав, брякнула:

– На деньги, которые платил мне Милехин за то, чтобы я не виделась с Олесей.

– И как долго он платил? – неподдельно заинтересовалась я.

– Пока Олесе не исполнилось восемнадцать лет, – ответила горе-мамаша.

– А последние четыре года на что вы жили?

И тут до Клеопатры дошло, что она сболтнула лишнее. Она рассмеялась неестественным смехом и неожиданно предложила:

– Не хотите ли чаю?

– Спасибо, нет, – честно ответила я.

Вообще-то я бы не отказалась попить и даже поесть, но не делать же это в компании сомнительных людей, да еще на их территории!

– Так все же – где вы работали последние четыре года? – вернулась я к основной теме.

– Подрабатывала в разных местах, – раздраженно ответила женщина. – Сейчас существует тысяча способов заработать, надо лишь приложить ум.

– Олеся вам когда-нибудь рассказывала о своем парне по имени Елисей?

Клеопатра Валентиновна искренне удивилась:

– У нее был парень? Никогда бы не подумала! Чтобы Милехин уступил дочь другому мужчине?

– В каком смысле «уступил»? – нахмурилась я.

– Ну, вот так вот, – многозначительно играя глазами, уставилась Севастьянова на меня.

– Я не поняла, вы что, хотите сказать…

– Ходили разные слухи, – поджала губы Клеопатра Валентиновна.

– Какие слухи?

– Вы же понимаете, что точно я утверждать не могу – Олеся не делилась со мной. Но… Как-то раз обмолвилась, что спала с ним. Так, намеком…

– Дочь? С отцом? – поразилась я, очень сомневаясь в достоверности этой информации.

– А что? Милехин – он такой, – Клеопатра Валентиновна все больше распалялась. – Для него нет ничего святого. Вы знаете, с кем он сейчас живет?

– С женой.

– С женой, – презрительно передразнила Клеопатра Валентиновна. – Со шлюхой он живет. Эта его нынешняя Кристина училась в одном классе с Олесей.

– Вот как? – не переставала удивляться я.

– Да, а вы что, думали, что Милехин – святой, а я – опустившаяся женщина? – с вызовом воскликнула хозяйка. – Он и раньше любовницу имел, она к нему от мужа бегала. Да и вообще, донжуан еще тот. А вы думаете?

Она смотрела на меня с вызовом, как будто я виновата в ее неудавшейся женской судьбе и нынешнем незавидном положении.

– Я ничего не думаю, просто пытаюсь разобраться, – спокойно ответила я.

– Вы, конечно, осуждаете меня?

– Я никого не осуждаю. Мне чужд оценочный подход, – заявила я.

– Это как? – попросила уточнить Севастьянова.

– А так – сыщик, равно как и психолог, не имеет право на осуждение или одобрение. Мне нужны факты, из которых я складываю потом картину происшедшего.

Клепа посмотрела на меня с недоверием.

– Так вы не можете утверждать, что между Олесей и ее отцом были такие же отношения, как и между вами? – Я решилась на провокацию и обвела руками пространство, в котором находились хозяйка квартиры и Вовик. И увидела, как зарделись щеки неудавшейся актрисы.

– Моя личная жизнь – это мое дело, – пробормотала она в сторону.

– Никто и не спорит, – быстро парировала я. – Тем не менее я жду ответа на вопрос.

– Я не могу утверждать на сто процентов, – чеканя слова, ответила Севастьянова. – Но вы проверьте – там не все так чисто, как может показаться. Милехин – еще та птичка… Правда, Вовик?

Она потрепала своего альфонса за щеку. Тот отодвинулся и посмотрел на Клепу с укоризной.

– У вас есть фотография дочери? – спросила я.

– Где-то есть. Сейчас поищу.

Мне не нужна была фотография Олеси – у меня уже была та, что дал Алексей Привольнов. Мне нужно было, чтобы Севастьянова удалилась. Едва Клеопатра вышла из комнаты, я попросила Вовика:

– Будьте добры, принесите стакан воды.

Альфонс, помедлив и оглядев меня ставшим уже привычным масленым взором, вышел. А я мигом подлетела к серванту и, выхватив фотографию из-за стекла, сунула в сумочку, после чего снова села на место.

Когда молодой герой-любовник появился со стаканом воды в руке, я угрожающим тоном сказала:

– Слушай, Вовик, я сейчас уйду. А ты через пять минут найдешь предлог и выйдешь на улицу. Я буду тебя ждать. Если не выйдешь – пеняй на себя: упеку тебя в тюрьму.

Глаза Вовика от страха стали круглыми, как у ребенка.

– А что я такого сделал? – спросил он испуганно.

– Там узнаешь, – уклончиво ответила я.

Тут вернулась Клеопатра с фотографией в руках.

– Вот. Олеся подарила. Правда, здесь ей всего четырнадцать лет.

Я взяла в руки фотографию. На меня смотрела красивая светловолосая девочка с большими синими глазами. На обороте было написано: «Милой мамочке от Олеси. Люблю».

– Можно мне взять фотографию?

– Бога ради, – ответила Севастьянова.

Я убрала фотографию в сумочку, присовокупив ее к портрету странной парочки. Решив, что для первой беседы узнала предостаточно, поспешила уйти. Впрочем, я была уверена, что мне предстоит побеседовать с этими людьми еще, может быть, не один раз.

Я вышла на улицу и стала ждать, не сомневаясь, что Вовик явится: то, что совесть в нем нечиста, очевидно, и мои угрозы явно возымели действие. Теперь нужно лишь грамотно воспользоваться своим психологическим преимуществом.

Я не ошиблась: не прошло и трех минут, как Вовик вышел из подъезда. Он выглядел еще более испуганно и жалко, чем в квартире. Остановившись рядом со мной, он настороженно спросил:

– Чего вам от меня надо?

– Во-первых, скажи мне свое имя.

– Вова… Владимир Кутепов.

– И не стыдно тебе, Владимир, такому здоровому парню, находиться на содержании у женщины, да еще пожилой? – язвительно спросила я.

– Всяк живет как может, – небрежно ответил Вовик. – Я ее не просил. Она сама навязалась.

– Вот что, Кутепов, – сказала я. – Выбирай: или ты сейчас чистосердечно мне во всем признаешься, или я тебя арестую и устрою очную ставку со свидетелями.

– Да что я натворил-то? – испуганно закричал Вовик. – В чем мне признаваться-то?

– Свидетели утверждают, что осенью ты не давал прохода Олесе Милехиной, приставал к ней. Что тебе было от нее нужно?

Щеки Вовика порозовели:

– Она мне нравилась. Как женщина.

– А ты ей?

Кутепов смутился. В принципе он мог бы и не отвечать, поскольку ответ был достаточно очевиден.

– И что же, она тебя отшила?

– Ну, в общем, да, – Кутепов смотрел в асфальт и ковырял в нем ботинком.

– Ты что делал в тот момент, когда Олесю убили?

Владимир сразу поднял глаза.

– У меня полное алиби. Совершенное, – суетливо произнес он. – Мы были вместе с Клепой дома. Смотрели телевизор. Так что… Я абсолютно ни в чем не виноват. Да и зачем мне все это? Я совершенно не способен убить человека! Это совсем не в моем стиле!

– Скажи мне, пожалуйста, Вовик, на что же вы с Клепой жили последние четыре года? – вздохнув, спросила я.

– Не знаю. Я живу с ней всего год, – ответил Кутепов. – Это ее дело, где брать деньги. Я ничего не знаю. Может, у Олеськи.

– Это как? – удивилась я.

– Ну, она приходила к нам раз в месяц, тайком от отца, – зачем-то понизив голос, сказал Кутепов. – Они о чем-то шептались с Клепой, потом она пила чай и уходила. Может быть, оттуда и деньги.

– А почему Олеся приносила деньги?

– Да не знаю я, – отмахнулся Кутепов. – Клепа все равно вам ничего не скажет. Да и не имеет это значения. Посудите сами: если деньги были от Олеси, зачем нам убивать ее?

Я была вынуждена признать, что в данном случае Вовик прав: если по каким-то причинам Олеся помогала деньгами своей опустившейся матери, то убивать ее не было никакого резона.

– Ну ладно, – не сбавляя волевых ноток в голосе, сказала я. – А насчет Олеси и ее отца – это что, правда?

– Черт их знает, – пожал он плечами. – Думаете, мне есть до этого дело?

– Ну, тебе же нравилась Олеся…

– Ну и что? Я что, должен интересоваться, с кем она там еще спит, что ли?