Он пожал широкими плечами, и вспышка нежности осветила его суровые черты.

— Полагаю, потому, что ты меня любишь. Криста задохнулась и, хватая ртом воздух, в ужасе уставилась на него.

— Не люблю!

— Криста, ты можешь тешиться волшебными сказками, если тебе так хочется, но прошу тебя, не лги.

— Не люблю, не люблю! — Горячие слезы полились у нее по щекам. — О Господи, люблю! Будь ты проклят! Я люблю тебя! Я не должна была, я не могу, но это ничего не значит. Я потеряла свою мать, потеряла отца, потеряла свой дом. Я могу потерять тебя и выжить.

Хоук сделал шаг к постели, протянул руку, но тотчас овладел собой. Он пришел сюда, чтобы бросить вызов, а не подбодрить. Победить, а не утешить.

— Но ведь дело не в том, чтобы просто выжить.

— Будь проклят!

— Я тоже проклял тебя в зале, когда ты заявила, что не выйдешь за меня. Но, дорогая моя леди, это не тебе решать. Ты поедешь со мной в Винчестер, к королю, и мы посмотрим, что предложит судьба нам обоим.

— А если я не соглашусь?

— Твой сводный брат отдал мне тебя в служанки, в рабыни, во все, чего я пожелаю. Ты поедешь, Криста! Это так же верно, как то, что я стою перед тобой.

Ни за что, Хоук Эссекс!

Слова остались невысказанными. Он может ее принудить, Криста прекрасно понимала это. Если понадобится, он может увезти ее в Винчестер в оковах, как сделал это со Свеном, отправляя его в Уэстолд. Ее гордость взбунтовалась, но бунт подавило любопытство, подкрепленное естественным и простым желанием быть вместе с Хоуком.

В Винчестер — к королю. Бесстрашному воину против датчан и опустошения, которое они несли с собой. Надежда на мир… и любовь.

Итак, в Винчестер — и будь она проклята, судьба!

Ветер надувал паруса кораблей, плывущих прямо на юг, к порту Хэмтен. Там, где сливались реки Итчен и Тест, как раз напротив похожего по форме на ограненный бриллиант острова, перерезанного по всей ширине грядой меловых гор. На этот раз Криста не хотела стоять у руля и с удовольствием наблюдала за тем, как Хоук искусно маневрирует, направляя свой корабль в проход между усыпанным галькой берегом материка и меловыми скалами близкого острова. Солнце золотило густую гриву его волос. Когда он улыбался, зубы вспыхивали ярко-белым блеском на фоне загорелой кожи. Хоук был без рубашки, в одних штанах, потому что даже на воде послеполуденный воздух уходящего лета был приятно теплым.

Вот уже три дня они плыли под парусами при благоприятном ветре, вставая на якорь только по ночам. Три дня Криста любовалась местами, мимо которых они проплывали, с их зелеными долинами, полноводными реками и округлыми меловыми холмами. Изо всех сил она старалась не думать о мужчине, который постоянно был рядом. Хоук ни разу не упомянул об их отношениях. Он, кажется, вообще забыл об этом, и Криста гадала, можно ли это отсутствие внимания или интереса принимать за проявление изощренной стратегии.

Он прикасался к ней, но в этих прикосновениях не было ни чувственности, ни нежного участия, они казались безличными: твердая, сильная рука удерживает ее за локоть во время качки, быстрое движение пальца смахивает брызги со щеки, твердая нога прижимается к ее бедрам, когда они сидят рядом. И так далее, и так далее, ежедневно мириады крошечных сближений, из-за которых Криста постоянно чувствовала себя взвинченной. А были еще и ночи… Хоук настоял, чтобы они спали рядом, всячески доказывая, что спальных мест на корабле мало и потому каждому приходится разделять свое ложе с кем-то еще. Криста по глупости согласилась — как будто нельзя было найти вполне разумный довод для отказа! Надо отдать ему должное, Хоук ее не трогал, но каждое утро она просыпалась подавленной, неизменно обнаруживая, что лежит, тесно прижавшись к нему, и от унижения ее спасает только то, что Хоук крепко спал и, кажется, не замечал ее слабости.

А слабость была, вне всяких сомнений: сладким вином разливалась она по жилам, туманила голову. Сотни, если не тысячи раз Криста ловила себя на том, что любуется своим женихом. Даже великая, как всегда, красота моря не отвлекала, ее притягивала красота мужчины. Он был так совершенно сложен, так мужествен и к тому же наделен естественной грацией движений. И так легко вспоминалось, как она ощущала его в своих объятиях и в своем теле. Криста невольно застонала и быстро отвернулась. Хоук встрепенулся.

— Тебе нехорошо? — ласково спросил он. Криста пробормотала что-то в знак отрицания, но это не удовлетворило Хоука. — Ты уверена? Море становится бурным. Тебя не поташнивает?

— Я не страдаю морской болезнью.

— Это с каждым может случиться, пойми. Я сам страдал от нее однажды, когда мы попали в шторм где-то у берегов Галлии. На борту не было ни одного человека, которому бы не вывернуло наизнанку кишки. Господи, палуба вся была липкая, а уж запах… Фу, прости, вероятно, не следовало рассказывать подобную историю как раз в то время, когда ты себя неважно чувствуешь.

— Я чувствую себя отлично. Во всяком случае, чувствовала, пока ты не стал предаваться своим очаровательным воспоминаниям.

Хоук изобразил на физиономии столь откровенно лицемерное раскаяние, что оно не обмануло бы даже новорожденного ягненка.

— Извини, прошу тебя, Я не привык к женщинам у себя на корабле. Так легко забыться.

— Ты забыл, что я женщина?

Если дать ему хороший пинок, свалится ли он в воду через борт?

— Не в полном смысле слова. Ты просто очень хорошо прижилась тут. Не болтаешь без передышки, не жалуешься на еду. Не требуешь моего внимания. Поверь, — поспешил он добавить, — я считаю это комплиментом.

— И подумать только, что люди превозносят Дракона из Лансенда за его любезное обращение с женщинами! Просто удивительно, что вместо него они не выбрали предметом своих восхвалений тебя.

— Очень мило, что ты так говоришь, но…

— Я ничего такого не говорю!

— Ну прошу тебя, не сердись. Только из-за того, что я не позволил тебе стоять у руля…

— Я не хочу стоять у руля!

— Ты слишком бурно выражаешь свои чувства. Наверное, потому, что посидела некоторое время взаперти. Тебе станет лучше, когда мы приедем в Винчестер. Ты попадешь в общество других женщин, будешь сидеть с ними, вязать на спицах, сплетничать и так далее.

— Знаешь, я могла бы поспорить, что стукни одно из этих весел тебя по черепу, оно бы не оставило ни малейшего следа.

Хоук поднял одну бровь.

— Ты так считаешь? Я в этом не уверен. Оно весьма увесистое. — Он несколько секунд понаблюдал за тем, как Христа тщетно пытается найти достойный ответ, потом расхохотался. И снова посмотрел на девушку таким взглядом, что Криста задрожала. — И ко всему прочему тебя забавно поддразнивать.

— Ко всему прочему? — Криста была сильно рассержена. — Ты имеешь в виду, что ты такой же, как любой из мужчин, находящихся на судне?

Хоук широко улыбнулся. Наклонившись, он произнес, понизив голос до басовитого рокота:

— Любимая, если ты и вправду так думаешь, то нам надо найти еще один уединенный песчаный берег. Или еще лучше, большую кровать в таком месте, где никто не будет нас беспокоить.

Они въехали в Винчестер, когда солнце уже клонилось к закату. Их лошади сошли на берег с баркаса, который вез животных. При первом взгляде на королевский город у Кристы перехватило дыхание. Хоук говорил, что этот город намного больше Хоукфорта, но она и представить не могла, как это выглядит на самом деле. Теперь, когда они ехали верхом по самой широкой и прямой дороге, направляясь к массивным каменным стенам, окруженным огромным двоичным рвом, в котором могла исчезнуть целая армия, Криста пыталась вобрать в себя то, что открывалось ее глазам. При затухающем свете солнца и огнях высоких факелов, установленных через каждые несколько ярдов, все казалось очень необычным. Камни стен еще носили светлые отметины, оставленные зубилом, а тяжелые дубовые ворота сияли бледным сиянием свежего дерева.

— Альфред перестроил Винчестер, — заметил Хоук. Он ехал рядом с Кристой, одетый в черные одежды с золотыми украшениями, — фигура, несомненно, сильная и властная; позади него двигалась в строгом строю охрана, и на поднятых вверх копьях трепетали от ветра флаги с гербом Хоука. — Датчане разграбили город во время правления его отца. От города оставались выжженные руины.