Вслед за боевыми установками и машинами с боезапасом двигалась зенитно-противотанковая батарея. Сомин стоял на крыле, держась одной рукой за дверку кабины, подавшись всем корпусом вперёд.

Грузовики с пехотой и тягачи, полевые орудия, полковые миномёты, фургоны, радиостанции, снова грузовики с пехотой — все это двигалось по дороге в несколько рядов — сплошная человеческая река. Рядом бежала другая река — мутный, всклокоченный Абин. Обе реки катились прямо на север — к станице Абинской. Горы остались позади. Они подымались величественной синей грядой за спиной наступающей армии, а впереди лежал свободный простор равнины. Ворота в кубанские степи были открыты.

ГЛАВА XI

«ГОЛУБАЯ ЛИНИЯ»

1. КУБАНСКАЯ СТОЛИЦА

Кубанская столица — Краснодар — переживала первые месяцы после освобождения. Город, ещё заваленный щебнем, изрытый воронками, медленно приходил в себя от пережитых потрясений. Многие большие дома на главной улице — Красной — были взорваны при отступлении гитлеровских войск. Тавровые балки, причудливо изогнутые и исковерканные, торчали из провалов стен. Обвалившиеся перекрытия и простенки лежали внутри разрушенных зданий, уже поросшие травой, которая как будто стремилась скрыть от глаз эти безобразные груды. Трава рвалась отовсюду. Она пользовалась любым промежутком между штукатуркой и ржавым железом, чтобы выскочить наружу. Бледно-зеленые стебельки вставали щёточкой над булыжником и между тротуарными плитами. Бурьян вымахнулся по верхам стен, лишённых кровли, и над искорёженными крышами, лежащими прямо на земле.

Может быть, именно благодаря обилию зелени и цветов мрачная и жестокая картина раздавленного, окровавленного города казалась не такой страшной. За зеленью бульваров не видны были обшарпанные фасады и чёрные дыры окон. Белая акация, которая так украшает южные русские города, цвела и здесь. По вечерам её сильный медвяный аромат брал верх над запахом бензина и горелого машинного масла, характерным для любого населённого пункта, лежащего на пути к фронту.

Ещё не пришло время, когда дома обрастут дощатыми помостами и розовый свежий кирпич ляжет на изломы почерневшего старого кирпича, опалённого войной. Однако уже сейчас город пытался наладить нормальную жизнь. С утра гудела рыночная площадь. Полотняные полосы, прибитые четырьмя гвоздями у дверей домов, сообщали наскоро написанными неуклюжими буквами о том, что здесь находится булочная или столовая, юридическая консультация или аптека. По расчищенным рельсам улицы Красной прошёл первый трамвай. За ним бежали мальчишки, а сердитый кондуктор совсем по-мирному грозил им пальцем с задней площадки.

С утра до вечера люди переполняли главные улицы, магазины, скверы, недавно открывшиеся советские учреждения, где подчас не хватало не только столов, но и сотрудников. У каждого из жителей города обнаружилось множество неотложных дел. Люди вышли из состояния скованности, освободились от страха, вырвались на свежий воздух, как та зелёная трава, что пробилась среди развалин. Женщины, молодые и пожилые, мужчины постарше и подростки обоего пола торопились наверстать время, вырезанное из жизни многомесячным оцепенением фашистской оккупации, рамками комендантского часа, распоряжениями властей, всегда заканчивавшимися одной и той же угрозой: «Расстрел». Клочки этих белых листков, которыми были заклеены все углы и афишные тумбы, ещё оставались кое-где, как пятна смертельной болезни на теле выздоравливающего.

Молодые мужчины в гражданской одежде почти не встречались на улицах Краснодара. Война уже давно надела на них гимнастёрки и кирзовые сапоги и забросила с берегов Кубани в другие города, к другим рекам. Зато в Краснодаре можно было увидеть тысячи мужчин в гимнастёрках и кителях — уроженцев Сибири и Ленинграда, Баку и Алма-Аты, Кавказа, Алтая и других мест нашей большой земли. Попадались и женщины в военной форме — главным образом врачи и сестры из многочисленных госпиталей. Их узнавали по маленькой золотой чаще на погонах, из которой аллегорическая змея пила напиток мудрости.

Статная черноволосая девушка, остановившаяся у центрального сквера, не имела этой эмблемы. Её помятые полевые погоны были украшены стремительными молниями — знаком военных связистов. Девушка не отрывала взгляда от дома на противоположной стороне улицы. На воротах чернели острые готические буквы: «Feldskommandatur», перечёркнутые накрест двумя энергичными мазками красной краски. Повыше той же краской было написано: «Хозяйство Назаренко».

Когда у открытого окна второго этажа появился смуглый, нестарый ещё человек с генеральскими погонами на летней гимнастёрке, девушка рванулась вперёд и побежала через улицу. Она хотела что-то крикнуть, но в это время окно закрылось. Тогда она решительно подошла к калитке в воротах и стукнула по ней кулаком. Калитка приоткрылась. Пожилой солдат вышел на тротуар и укоризненно покачал головой:

— Ну, сколько раз тебе надо объяснять? Генерал занят. Шестнадцатый раз говорю. И какие у тебя могут быть дела к генералу?

— Да поймите вы, — начала девушка, наступая на солдата, — мне надо…

— Ничего я не обязан понимать! Не имею права пускать посторонних, да ещё, так сказать, женского рода.

— Вот чудак! Какая же я посторонняя? Вы хоть выслушайте меня, а то, честное слово, будет хуже!

Лицо солдата выразило неподдельное страдание:

— И что за напасть на меня навалилась! Уйди, говорят тебе, а будешь скандалить — прямо в Особый отдел! Ясно?

У ворот затормозил изрядно потрёпанный «виллис», весь в комуфляжных жёлто-коричневых пятнах. Из машины вышли двое моряков: высокий капитан 2 ранга с Золотой Звездой Героя и коренастый подполковник береговой обороны.

— Людмила! — радостно закричал подполковник. — Вот так встреча!

— Владимир Яковлевич! Вы здесь?! — девушка кинулась к морякам, но, круто остановившись на полдороге, резким движением оправила гимнастёрку под флотским ремнём и поднесла руку к пилотке: — Товарищ гвардии капитан второго ранга! Радист третьего класса сержант Шубина прибыла для прохождения службы.

Арсеньев пожал руку девушки и быстро прошёл в калитку. Вероятно, он очень спешил.

— Ты как сюда попала? — спросил Яновский, который искренне обрадовался встрече со своей верной сиделкой. Людмила от волнения не могла вымолвить ни слова. Окно второго этажа снова распахнулось, и оттуда прозвучал голос Назаренко:

— Заходи, Владимир Яковлевич! Что, знакомую встретил?

— Иду, товарищ генерал! — отозвался Яновский. — Ты меня жди, Людмила. Мы быстро. И поедем с нами в полк. Документы оформим потом. Хочешь?

Не дожидаясь ответа, он прошёл во двор, по-молодому взбежал на второй этаж и вошёл в кабинет генерала.

Разговор с генералом Назаренко был действительно краток.

— Участок у вас нелёгкий, — сказал генерал, подходя к карте. — Как обычно! — добавил он с едва заметной усмешкой. — «Голубая линия» проходит так…

Широкая синяя полоса на карте отмечала систему долговременной обороны противника, прикрывающую Таманский полуостров.

— Западнее станицы Крымской — первая линия. Будете действовать здесь!

Арсеньев и Яновский вынули свои карты.

— Поддерживаете старых знакомцев — поливановцев, — продолжал генерал. — Противник располагает крупнокалиберной артиллерией. Много авиации. Против вас — тоже старые знакомые — танковая дивизия СС — та самая, с которой имели дело под Егорлыком. Начало артподготовки назначено на пять ноль-ноль.

Генерал сел за стол:

— Попрошу вас поближе. Садитесь. Вот общая схема огневых средств противника. Схему вашего участка возьмёте в штабе. Надеюсь, моряки-разведчики уточнят её в ходе боя.

Получив боевую задачу, Арсеньев и Яновский вышли к своей машине. Людмила ждала их.

— Ну, теперь рассказывай по порядку, — Яновский уселся на заднее сиденье, — садись сюда! Вещи твои где?

— Какие там вещи! — рассмеялась Людмила. — Я сама себе не верю, что встретила вас.

Она рассказала, как пошла учиться в школу связи на бодистку, а потом перешла на отделение, готовящее полевых радистов.