Через какое-то время командир корабля пришел и сказал мне, что, к сожалению, ничего из моих вещей не привезли, но их доставят на следующем почтовом судне. Он сделает мое пребывание на борту настолько комфортным, насколько возможно, и в качестве особой привилегии позволит мне гулять по палубе кормовой части один час утром и один во второй половине дня.

Вскоре я сообщил охраннику, что хочу пойти в туалет, после чего он призвал двух других охранников, которые пришли с привинченными к оружию штыками и проводили меня, причем один шел в шаге впереди, другой в шаге сзади. Во второй половине дня командир корабля пришел еще раз и спросил, есть ли у меня какие-то просьбы. Я объяснил ему, что отношение ко мне на его корабле я считаю оскорбительным, и оно полностью отличается от отношения на «Гэмпшире», который доставил меня из Порт-Саида на Мальту. Немыслимо, чтобы к взятому в плен английскому офицеру относились так недостойно на борту немецкого боевого корабля. Командир объяснил, что необычно суровые условия содержания являются результатом строгих приказов относительно моей транспортировки в Англию. На следующее утро он сообщил мне, что с этого времени, когда я выходу из своей каюты и возвращаюсь в нее, меня будет сопровождать только один охранник. Он стал более дружелюбным и предоставил мне материалы для чтения, а также обеспечил меня одеждой и туалетными принадлежностями, Я не могу пожаловаться на размещение или питание.

Меня информировали, что меня везут в Англию. 16 октября после короткой остановки для загрузки угля в Гибралтаре, мы прибыли в Плимут. Двое английских армейских офицеров и унтер-офицер пришли, чтобы забрать меня с корабля. У тюрьмы мне велели выйти, и там меня проводили в камеру, предназначенную для простых солдат. В ответ на мой вопрос, является ли это обычным размещением для офицера, мне сказали, что больше нет свободных помещений. Мне предоставили возможность поговорить с начальником тюрьмы, которому я высказал свои возражения: отношение ко мне является нарушением традиций и положений Гаагской конвенции. Более того, к военнопленному английскому офицеру, в особенности моего ранга, в Германии относились бы совсем по-другому. Он сказал, что попытается подготовить для меня помещение. Через некоторое время он вернулся и попросил меня дать честное слово, что я не попытаюсь предпринять побег, потому что без этого он не может разместить меня в менее надежном помещении. Я не стал давать слова. Если он считает камеру подходящим местом размещения, то мне придется в ней оставаться. Однако я буду жаловаться через американское посольство. Начальник тюрьмы повторил, что без моего честного слова он больше ничего не может сделать. Тем не менее, через какое-то время меня проводили в комнату в административном здании, которое располагалось во дворе, окруженном высокой стеной. Мою комнату запирали на ночь, и мне пришлось сдать один ботинок, чтобы побег стал еще более затруднительным. Перед окном взад и вперед ходил часовой. Несколько раз за ночь мне в лицо светили фонарем, чтобы удостовериться, нахожусь ли я на месте. В этой тюрьме меня держали два дня. 18 октября меня доставили на железнодорожную станцию, а оттуда отправили в Киворт».

В сентябре 1917 года Мюллеру удалось сбежать. Вскоре его поймали и в ноябре 1917 года приговорили к пятидесяти шести дням одиночного заключения.

Из-за серьезно ухудшающегося физического состояния — он страдал от приступов малярии с тех пор, как служил в тропиках на крейсере «Сиадлер» — фон Мюллера выпустили из заключения в Великобритании в январе 1918 года, доставили в Роттердам и интернировали в Нидерландах. Обеспокоенный мыслями о том, как штаб Военно-морского флота Германии оценил его командование «Эмденом» во время последнего сражения, фон Мюллер, после того как дал честное слово, получил отпуск, чтобы съездить домой, в родной город Бланкёбург, в Гарце.

Насколько другой оказалась страна, которую разрешили посетить командиру корабля «Эмден» в начале 1918 года! Энтузиазм августа 1914 прошел. Воспоминания о славных деяниях «Эмдена» стерлись из памяти. Его родину преследовали призраки Вердена ^[34]и Ютландии ^[35], массовых сражений, которые произошли на западе, с использованием автоматического оружия и газа, мятеж на флоте, восстания на фабриках по производству боеприпасов и голод блокады. И теперь в войну вступили Соединенные Штаты. Отчаянная война немецких подводных лодок пошла на спад. Лишения и жертвы изменили страну и ее людей. Бьющий ключом патриотизм ушел в прошлое. Страна боролась за выживание в условиях неопределенной политической ситуации.

Газеты едва ли упомянули о возвращении когда-то знаменитого командира корабля «Эмден». Зачем беспокоиться? Разве последние выжившие не вернулись домой несколько лет назад? И в любом случае, разве командира звали не Мюке? Теперь в Военно-морском флоте имели значение только подводные лодки. Принесет ли массированное весеннее наступление результаты до того, как американцы двинут свои огромные ресурсы и силу войск на запад? Как скоро после падения России можно будет отвести немецкие войска с восточного фронта, и как скоро украинский урожай пшеницы можно будет использовать, чтобы накормить голодную Германию? Это были важнейшие вопросы, на которые не находилось ответов. Командир корабля «Эмден», все еще заключенный, только в отпуске, должен был практически украдкой пробираться к месту своего рождения, отпущенный потому, что дал взявшим его в плен честное слово.

Но штаб Военно-морского флота не забыл о нем. В конце 1917 года, когда возвращение фон Мюллера казалось вероятным, Военно-морской флот запустил в действие планы по его награждению самой высокой наградой за доблесть, орденом «За Заслуги». Этот самый знаменитый из немецких командующих должен получить награду, в особенности теперь, когда Железным Крестом первой степени массово награждались рядовые первого класса, которые уничтожали гусеницы английских танков, и сержанты, возглавлявшие штурмовые бригады, которые брали вражеские траншеи.

Штаб Военно-морского флота представил заявку в Военно-морской Кабинет императора, в юрисдикции которого находились повышения, вопросы личного состава и награждения. 18 января 1918 года глава Военно-морского Кабинета, адмирал фон Мюллер — не имеющий родственных связей с командиром корабля «Эмден» — ответил на заявку осторожным запросом:

  «Перед тем, как я представлю вашу просьбу о награждении орденом «За Заслуги» императору для принятия решения, могу ли я попросить вас прояснить несколько беспокоящих меня вопросов?

1. Разве не было ошибкой появление у Кокосовых островов?

2. Можно ли с военной точки зрения и с точки зрения судоходства обосновать сажание «Эмдена» на мель?

3. Полностью ли командир корабля сохранял честь флага, когда — по всей вероятности, чтобы спасти жизни экипажа — поднял белый флаг?

4. Не было ли у командира корабля возможности уничтожить корабль и его орудия, чтобы ничего не попало в руки врага?

Я также буду благодарен вам за краткий и графический отчеты о последнем сражении легкого крейсера «Эмден», которые послужат дополнительными данными для представления императору».

Эта холодная реакция удивила штаб Военно-морского флота, который тем не менее продолжал продвигать просьбу. Еще одно прошение о благоприятном решении было направлено в Генеральный Штаб.

На это адмирал фон Мюллер отреагировал еще более холодно. В письме от 6 февраля 1918 года он намекал, что если бы командир корабля «Эмден» не был таким популярным, то ему пришлось бы отвечать перед военным трибуналом за свою последнюю операцию и гибель крейсера. Только по милости императора он избежит этой болезненной процедуры. Тем не менее, раздраженный штаб Военно-морского флота не отказался от своей позиции. 15 марта

1918 года, начальник штаба, адмирал фон Холцендорф направил следующее письмо адмиралу фон Мюллеру:

«Сэр, я передаю с этим письмом отчет командира легкого крейсера «Эмден», относящийся к высадке на Кокосовых островах и сражении с австралийским крейсером «Сидней». В нем вы найдете ответы на четыре вопроса, которые поставлены в вашем письме от 18 января 1918 года. К этому я добавляю в частности следующее: