Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Я никогда не бывал в Петербурге. Граф взял меня на службу в Ливорно.

– Ничего, побываете. У вас еще все впереди, мой юный друг! Помню, в детстве: идет снег, топится печь… А в Сибири морозы – железо трещит и лопается! Я так скучаю по своей стране. Однако что ж мы стоим? Не соблаговолите, лейтенант, сопровождать меня на прогулку?

Принцесса и Христенек верхом едут по Риму.

– Наш банкир Дженнингс в совершеннейшем удивлении. Признаюсь, и я удивлен не менее. Граф считал, что, заплатив долги Вашего высочества, он тем самым изъявит свою готовность…

Принцесса молчала.

– …изъявит свою готовность содействовать тому делу, о коем вы ему писали. Но вы не только не приняли услуг банкира… я до сих пор не могу передать вам письмо графа. Я просто не знаю, как сообщить обо всем этом Его сиятельству.

– Письмо при вас, лейтенант? – спросила принцесса.

– Да. Граф написал его по-немецки, он не силен во французском, но я могу вам перевести.

– Благодаря образованию, полученному щедротами моей августейшей матери, я понимаю и по-немецки, – улыбнулась принцесса.

Она взяла письмо, торопливо разорвала конверт. По ее судорожным движениям было ясно, как давно ей не терпится его прочесть. Не слезая с лошади, она пробежала письмо глазами. Потом взглянула на лейтенанта.

– Вам известно, о чем пишет граф?

– Да, Ваше высочество.

– Итак, граф зовет меня к себе в Пизу. – Некоторое время она молча ехала на лошади. – Ну что ж, личное знакомство с графом и было моим желанием, – начала она медленно и вновь защебетала: – Ах, мой друг, это восхитительное письмо! И не сердитесь: я не принимала вас отнюдь не оттого, что подозревала в коварстве. Будучи сама по природе открытой, мне невозможно подозревать неискренность в других. Просто болезнь иногда повергает меня в состояние тягчайшей меланхолии. И тогда я начинаю спрашивать себя: если граф искренен со мной, зачем он подослал ко мне этого человека?

И глаза принцессы впились в Христенека.

– Какого человека, – изумился лейтенант.

– Того самого… синьора Рибаса, каковой мне привез письмо от мужа моего… Но послал его граф.

Христенек продолжал находиться в изумлении.

– Граф послал меня, – начал он твердо. – И если у вас есть какие-то доказательства, что граф послал еще кого-то, что граф нечестен, извольте сказать.

– Доказательств нет. Просто я чувствую, – сказала принцесса, не сводя глаз с Христенека.

Но лейтенант был само негодование:

– Я не передам ваших слов графу, ибо он их не заслуживает. Репутация графа известна и безукоризненна. Поверьте, нелегко ему было прийти к такому решению – послужить вам. И отнюдь не несправедливые обиды от императрицы, но желание блага отечества… желание помочь законной наследнице трона…

В глазах Христенека стояли слезы.

– У вас благородное сердце, – с чувством сказала принцесса. – Итак, жалую вам мой орден Азиатского креста. И клянусь: за удачное исполнение этой миссии граф Орлов повысит вас в чине! Итак, майор Христенек, завтра со всем своим двором я выезжаю в Пизу… – И, будто спохватившись, она прибавила: – Да, там заходил этот банкир от графа… Пусть он сегодня снова зайдет.

У дома принцессы стоял большой дорожный берлин, запряженный шестеркой лошадей. Доманский и Черномский руководили слугами. Принцесса в дорожном плаще придирчиво наблюдала за дорожной суетой.

– Архив, – шепнула она Доманскому.

Доманский исчез в доме и вернулся со знакомым большим баулом.

– Я позабочусь о нем, – говорит поляк.

– Пистолеты?

Доманский кивнул, указывая на баул.

– Два положите в карету. И оба заряженные… Вы поедете с вещами в берлине. Я, Черномский, моя камеристка и… – она ласково взглянула на стоявшего поодаль Христенека, – и господин русский майор поедем в карете.

– Лейтенант, – улыбаясь, поправляет Христенек.

– Я обещала вам майора… Учтите, я всегда держу свои обещания.

У дома появился банкир Беллони.

– Вот этот господин сейчас подтвердит. Вам все заплатили? Беллони низко кланяется.

– Боюсь, что не до конца…

– Синьор Доманский… – усмехается принцесса. Доманский молча подходит к Беллони и отвешивает ему звонкую пощечину.

– И передайте всей вашей жадной своре: я всегда плачу по счетам!

Две огромные кареты ехали по Риму. У церкви Сан Карло кареты остановились.

Принцесса вышла из кареты и раздала щедрую милостыню нищим.

– Молитесь за меня, – услышал Христенек из окна кареты ее голос.

При приветственных криках толпы нищих оба экипажа направляются по Корсо к Флорентийской заставе. И покидают Рим.

Орлов: Сиятельная любовь

«Я нанял для нее в Пизе великолепное палаццо…»

Дворец в Пизе.

У огромного окна стоял граф Орлов. Он видел, как ко дворцу подкатили кареты.

«Гонец от Христенека сообщил мне, что с ней едут 60 человек челяди, два поляка и камер-фрау».

Кареты остановились. Христенек помог принцессе выйти из кареты. Из огромного берлина шумно высаживались слуги.

Орлов стоял в конце длинной анфилады роскошных комнат на фоне картины в золотой раме, изображающей Чесменский бой.

«Мне хотелось увидеть ее вот так, неприбранную: в дорожном плаще, после четырех дней тряской дороги…»

Принцесса легкой, летящей походкой стремительно шла сквозь анфиладу дворцовых комнат. И навстречу ей, будто из золотой рамы, из картины Чесменского боя, выдвинулся красавец богатырь в белом камзоле, с голубой Андреевской лентой через плечо, в белом парике…

Поздний вечер в покоях палаццо Нерви. У камина сидели принцесса и Орлов. Разговаривали по-немецки.

– Пришелся ли дворец по сердцу Вашему высочеству?

– Я жила и во дворцах, и в убогих хижинах. И благодарю Господа за всякий кров над головой. Но я ценю, граф, ваши заботы обо мне и о моих людях.

Орлов молча, со странной улыбкой глядел на принцессу.

«Роста она небольшого, и лицо нежное: ни белое, ни черное, глаза огромные, на лице есть веснушки. Телом суха. Да кто же она? Басни про Персию да про Сибирь? Говорит по-немецки, по-итальянски, по-французски. А по-русски – ни звука, принцесса Всероссийская!»

– О чем вы думаете, граф?

– О вас, Ваше высочество… Об удивительной жизни, которую вы мне, рабу своему, поведали.

– И что вы думаете обо мне и о моей жизни?

– Не думаю – гадаю: кто вы, Ваше высочество?

Она очаровательно улыбнулась и спросила мягко и нежно:

– Не верите, граф, моему рассказу?

– Смею ли я, жалкий раб, верить или не верить? Сибирь… Персия… Санкт-Петербург и Багдад… История чудеснейшая.

– Не более, чем ваша, граф, – улыбнулась принцесса. – Вы, вчерашний сержант, и ваш брат, пребывавшие в ничтожестве, в один день становитесь чуть ли не властелинами великой страны? Или отец мой, жалкий полуграмотный сельский певчий, женится на дочери Петра-императора? А сама ваша нынешняя государыня? Нет, нам надо привыкнуть, мы живем в век чудес. Ничтожная немецкая принцесса Софья становится императрицей Екатериной, убив…

Она будто что-то вспомнила и смущенно замолчала.

– Вы хотели сказать, Ваше высочество: убив мужа своего? Белые от бешенства глаза смотрели на нее в упор.

– Не она, милая, это я убил его. Вот этой рукой задушил… – шептал он, протягивая к ней руку.

Его лицо приблизилось к ней, и она увидела страшный шрам – от рта до уха. Бешеные глаза надвинулись… Они близко, совсем близко… И он поднял ее, как пушинку, на воздух. И она задохнулась в этих стальных руках.

– Не знаю, кто ты, – шептал он по-русски, – но люба ты мне… И она покорно закрыла глаза.

25
{"b":"176619","o":1}