– Дежурная совсем близко, – слабо вступила в разговор Ася.

– Я должна подготовиться к экзамену, – на ходу придумала Марина (она хотела почитать на ночь Сименона). – У нас сессия на носу, сами знаете. И у тебя опять нет рецепта. Снотворное так просто не дадут!

– Попроси, дадут! Я не смогу уснуть, – настаивал Евгений Павлович. – Ты ведь знаешь, я давно не засыпаю без лекарств.

– Сходи, Маринушка! – снова попросила Ася.

– Опять новый наезд? Ну почему я?! Почему не Аринка?! – закричала вдруг Марина, не взглянув на удивившуюся сестру. – Почему вечно я да я?!

– Вот вам и попугайчики-неразлучники! – съязвил Евгений Павлович. – Ничего себе дружные сестрички! Услышал бы кто-нибудь – не поверил.

– Папа прав, Марина, – начала длинную тираду Ася, но кончить не успела.

– Уговорили! – грубо оборвала ее дочь. – Но если не дадут без рецепта, я не виновата! Предупреждала!

– Надоело всю жизнь быть амортизатором, – тихо обронила Ася ей вслед. – Тяжелая и неблагодарная должность…

Сердито схватив сумку, Марина вылетела на темную улицу.

Фонари оплывали, как свечи в вечернем теплом тумане после недавнего дождя, едва размазывая, по надоевшей им обязанности, тускло-бесцветные полоски и пятна света. Было пустынно и тихо. Босоножки неприятно шлепали по влажному асфальту, и Марина вновь с раздражением вспомнила о порванных застежках. Она дошла до метро и остановилась, рассматривая припаркованные вдоль тротуара машины. Очень хотелось иметь престижное авто, что-нибудь этакое, крутое, какую-нибудь иномарочку, которые уже стали понемногу появляться вокруг, вызывая к себе самое пристальное внимание. Но отец смог разориться, и то совсем недавно, на вшивые подержанные допотопные «жигули» древней модели. И то хлеб, хотя говорить о подобном авто в приличном обществе невозможно. Арина, та всегда, чуть что, начинала нервничать и торопливо нашептывать сестре на ухо, чтобы та поменьше трепалась и распространялась о деталях. Сплошная невезуха…

Недавно они с Аринкой попали под машину. Нет, это, конечно, громко сказано: Марина вообще отделалась синяками, а вот у Арины была сломана ключица. Водитель шел на красный и сбил их прямо на переходе. Отец был вне себя и пообещал засадить негодяя за решетку. Подал в суд. Но водитель – какой-то торговец из Подмосковья – задарил и подкупил всех судей, судебных исполнителей, адвокатов, прокуроров… Ему ничего больше не грозило, сбивай себе людей дальше. Мать тогда сказала: да Бог с ним, Бог ему и судья, не нужно больше вмешиваться. А у отца долго после случившегося болело сердце, он сосал валидол, не спал ночами, кричал на кухне за завтраком, что не может быть, не должно быть на свете такой несправедливости, жаловался по вечерам соседу… Не может, не должно… Кто знает, что может и что должно…

Марина пошла медленнее, никуда не спеша. Она неохотно плелась вдоль ярко мерцающего проспекта, с трудом переставляя ставшие непослушными ноги и думая об одном и том же.

Ну сколько можно слышать от отца, что у них нет денег? Сколько можно ходить в этом старье, которое вынуждены донашивать они с сестрой?! Просто противно… Хорошо еще, что до сих пор холостой, свободный от всяких обязательств брат-геолог часто подбрасывал Марикам на мелкие расходы. Мать без конца болела, бабушка старая… Невезуха… Выскочить бы замуж за богатенького Буратино, вроде соседского сына, и жить у мужа на содержании… Но того вообще в городе не видать, да и другие тоже на дороге не валяются. Прямо хоть останавливайся и кричи во весь голос посреди проспекта: хочу богатого!

Сейчас Марина больше всего завидовала сестре, спокойно лежащей с книгой на диване. Потом вдруг вспомнила, как отец неожиданно легко и быстро превратился в старика, ссутулился, стал даже меньше ростом, все чаще и чаще жаловался на сердце. Лицо отца казалось постоянно напряженным и вымытым до белизны, словно сделанным из слоновой кости. О чем он все время размышлял, что его угнетало? И эти дурацкие, бессмысленные ежевечерние курения с соседом Макар Макарычем на лестнице… Пустая говорильня… Что они находят для себя в этом тупом стоянии у темного окна, на холодной площадке, возле мусоропровода, освещаемые только редкими, хилыми вспышками чахлых сигарет? Почему отца не тянет так в свою квартиру, к жене и дочкам, как к нечестному соседу, живущему на грязные деньги сына?…

Марина подошла к аптеке и остановилась. Дверь была заперта. На звонок пришлось нажимать долго: то ли его плохо слышали в глубине аптеки, то ли аптекарь лег отдохнуть. Наконец он вышел отворить: старенький, седенький, с шаркающей походкой, рожденный сказкой Каверина, придумавшего аптеку «Голубые шары». А потом у писателя появилась чудесная «Верлиока»…

Когда-то именно отец приносил в дом книги, много книг, и мать порой сердилась, что нельзя заставить все стены книжными полками и вообще-то есть библиотеки. Отец приохотил Мариков к чтению и познакомил с книгами Каверина, который, как они долго считали, написал только «Двух капитанов».

Марина объяснила аптекарю, что ей нужно. Он долго, пристально рассматривал покупательницу, словно не сразу понял смысла ее слов.

– Я не имею права давать лекарства без рецепта, – медленно произнес он. – Но уже поздно, и вы пришли одна. Сейчас так опасно ходить вечерами…

Марина собралась доложить старичку, что это ее выгнали на ночь глядя любящие родители, но передумала. Небрежно бросив блестящую пластину лекарства в сумку, Марина нехотя потащилась домой.

Точно так же оплывали свечками в тумане фонари и шаркали об асфальт мокрые разорванные босоножки. Сейчас отец выпьет таблетку и уснет… И мама тоже заснет, уставшая, привычно зажав ладонью правый бок, где все время ноет печень.

Лифт Марина почему-то вызывать не стала, боясь нарушить случайное хрупкое равновесие и обеспокоить соседей. Осторожно, на цыпочках поднялась по лестнице и остановилась на площадке возле мусоропровода, где вечно стояла коробочка с окурками. Посмотрела в грязное темное окно. Брезгливо пожала плечами. Что она здесь забыла? А все-таки, почему отца каждый вечер так тянет сюда, к соседу, из своей нормальной, чистой квартиры? Зачем эти ежевечерние откровения? Да и о чем можно столько разговаривать? Все по уму…

Марина прижалась плечом к немытой, сто лет не крашенной стене. Подслушать бы отца и соседа как-нибудь ненароком… Надо будет подговорить сестру.

Марина стояла и стояла, не торопясь домой. Не понимая самой себя, своих поступков и ощущений. Она вообще больше ничего не понимала. Мать, отец, бабушка, брат, они с сестрой… Что все это значит? Для чего и зачем? Сосед с его паршивым сыном… На секунду перед ней возникло печальное лицо отца с четкими, глубоко запавшими, словно вбитыми временем в кожу морщинами возле рта. Отцу все время нужны таблетки… А у мамы так часто приступы холецистита…

Марина намертво прилипла к пыльной стене.

Было тихо и пахло табаком.

– Ты чего призадумалась? Сестра Арина…

Приехала-таки, как предупреждал Володя.

Марина села на стул, церемонно сложив на коленях руки. Почему люди обожают выспрашивать и говорить? Почему бы им не помолчать малость, не подумать о себе и своей жизни? Но вот – не подумать…

У сестры тоже жизнь не задалась. Но по-другому. И как права оказалась мать, которая всегда грустила, глядя на Мариков, этих своих попугайчиков-неразлучников, всюду и всегда ходивших крепко сцепившись пальцами! И детей у Арины не было.

Сестра жила волшебно-сказочно. Она считала, что все всегда делает хорошо и правильно, а потому у нее в доме вечно высилась груда немытой посуды, пока сестра увлеченно, в который раз, рассматривала свои украшения и наряды, читала детективы, бессмысленно пялилась в телевизор…

– Давай я вымою, – однажды предложила Марина.

– Вот еще! – фыркнула Арина. – И думать не смей! Вот кончится в доме вся чистая посуда, тогда тот, кому понадобится есть и пить, и вымоет. Метод замечательный! Очень тебе советую перенять.