Вероятно, именно из этих соображений исходил адвокат.

Все это было совершенно неожиданно, как гром среди ясного неба, однако Сторми сделал вид, будто предвидел все заранее. Поставив портфель на палас перед диваном, он улыбнулся Роберте.

– Неужели нам с тобой уже нужно общаться через адвокатов?

– О чем это ты, черт возьми? – нахмурилась Роберта.

– Вот о нем. – Сторми кивнул на адвоката. Внезапно его охватило сомнение.

– Ты имеешь в виду мистера Рейнольдса? Он здесь, – терпеливо объяснила Роберта, – потому что братья Финниганы объявили себя банкротами, а ты входишь в число их кредиторов.

– Я пришел не вовремя? – спросил адвокат, переводя взгляд с Роберты на Сторми.

– Нет, всё в порядке, – устало покачал головой тот.

Странно, он был разочарован тем, что Роберта не собирается с ним разводиться. Сторми постарался вслушаться в разъяснения Рейнольдса насчет того, в каком плачевном состоянии находится здание бывшего театра в центральной части Альбукерка, которое он вместе с братьями Финнеганами купил в надежде устроить там арт-центр, однако мысли его блуждали в другом месте. Сторми просматривал справки и отчеты, выслушивал варианты, предлагаемые адвокатом, но для себя он уже решил, что вникнет в детали потом, оставшись один.

Оставалось под вопросом, имеет ли он право как прокатчик также владеть арт-центром; к тому же в союзе с Финнеганами он был младшим партнером, поскольку ему принадлежали лишь сорок девять процентов против пятидесяти одного братьев. Эта проблема грозила вылиться в длительные судебные процессы в различных инстанциях, чего Сторми совсем не хотелось. Но, похоже, все сводилось к тому, что, если ему не удастся привлечь крупного партнера, он должен будет или напрячься и полностью выкупить весь бизнес, или обратиться в суд по делам банкротств и довольствоваться тем, что можно будет выручить за театр на торгах.

Однако все мысли Сторми были о разводе. Почему-то эта ложная тревога придала уверенность, которой ему недоставало до сих пор. Он впервые со всей отчетливостью осознал, что конец семейной жизни является чем-то вполне реальным. До сих пор такой исход оставался абстракцией, можно даже сказать, фантазией, и по какой-то глупой причине Сторми полагал, что инициатором развода будет только Роберта.

Но почему?

Он сам может начать процедуру развода. Взять на себя активную роль. Вместо того чтобы ждать, когда с ним что-то случится, может взять инициативу на себя и сделать все сам.

Встав, Рейнольдс протянул ему визитную карточку.

– Полагаю, на этом можно закончить. Если в ближайшие дни у вас возникнут какие-то вопросы – не стесняйтесь, звоните.

– Я переговорю со своим адвокатом, – сказал Сторми, – и он с вами свяжется.

Рейнольдс кивнул.

– Мой телефон и факс есть на карточке.

Проводив гостя до двери, Сторми проследил, как тот сел в свой черный «Бронко», и помахал рукой на прощание. Закрыв дверь, оглянулся на Роберту, стоявшую рядом с кофейным столиком.

Та пристально посмотрела на него.

– Ты действительно решил, что я хочу развода?

– Да, – кивнул Сторми.

Ничего не сказав, она лишь кивнула и с непроницаемым лицом прошла на кухню.

На следующий день Сторми отправился на машине в Альбукерк.

За ночь он практически отказался от своей мечты иметь арт-центр. К тому же эта старая мечта родилась еще тогда, когда он учился в Лос-Анджелесе, где такие заведения были излюбленным местом «золотой» молодежи.

Однако времена изменились, и кабельное телевидение вкупе с видеопрокатом по сути дела прикончили независимые кинотеатры. Сегодня зрителю просто лень выйти из дома и отправиться куда-то смотреть какой-то неизвестный фильм, поскольку он знает, что через шесть месяцев сможет посмотреть этот же фильм по кабельному телевидению.

Проклятие, сейчас люди смотрят фильмы по телевизору гораздо чаще, чем ходят в кинотеатр!

И все же это было грустно.

Остановившись перед зданием, Сторми вышел из машины и в последний раз окинул его взглядом. Теперь, расставшись с проектом, разлученный со связанными с ним надеждами и мечтами, он увидел, что план с самого начала был очень шатким. Район, в котором находился театр, был не торговый, а промышленный: эта перемена произошла лет двадцать назад, когда большинство магазинов переместились из старого центра ближе к окраинам. Не лучшее место даже при свете дня, ну а уж ночью всем, живущим выше черты бедности, появляться здесь просто страшно.

Сторми окинул взглядом порванные маркизы и облупившийся от непогоды фасад. Они с Финнеганами купили здание, но так и не приступили к реставрационным работам. Впрочем, ничего особенно сложного делать бы не пришлось. Посетителям арт-центров нравится убогая, грязная атмосфера. Это отличает их от остальных любителей кино, придавая ощущение исключительности, позволяет им считать себя интеллектуалами, поскольку ради любви к искусству они готовы терпеть лишения.

И все же здание недотягивало до стандартов, а его состояние было слишком запущенным даже для почитателей искусства.

Подойдя к входным дверям, Сторми отпер их и вошел. Вообще-то он должен был оставить ключи в агентстве недвижимости, но ему захотелось взглянуть на своего ребенка в последний раз перед тем, как отдать его в детский дом.

Сторми прошел в фойе, и тотчас же волосы у него на затылке встали дыбом. Это была чисто физическая реакция, биологический импульс, а вовсе не что-то, порожденное сознанием. Какая-то его животная часть инстинктивно почувствовала здесь опасность, и хотя в обыкновенной обстановке Сторми списал бы все на стресс или другие психологические факторы и отмахнулся бы от этого, сейчас он не был до конца готов обойти вниманием такой отклик.

Он вспомнил то, что Кен рассказал про Тома Утчаку и его отца, про то, что происходило в резервации. И снова у него в памяти мелькнул образ ожившей куклы, но он не смог определить, какое именно событие из прошлого породило подобную ассоциацию.

Быть может, где-то в здании есть кукла. Дрожь удвоилась, утроилась, и Сторми неудержимо захотелось развернуться и уйти, поехать прямиком в агентство недвижимости и поскорее отдать ключи. Даже несмотря на то что входная дверь была открыта, в фойе царил полумрак, в углах притаились тени, а лестница на балкон и распахнутая дверь в зрительный зал были наполнены непроницаемым мраком.

Подойдя к билетным кассам, Сторми щелкнул рубильниками, включая свет. Вспыхнули желтоватые лампы, однако им не удалось рассеять мрак.

Мысль о том, что где-то здесь есть кукла-качина – живая кукла-качина, – была абсурдной, и тем не менее отделаться от этого выразительного образа никак не получалось. У Сторми перед глазами стояла эта странная фигура, притаившаяся под прожекторами, крадущаяся за креслами зрительного зала, пробирающаяся за сценой к реквизиторской.

Однако Сторми не был из тех, кто дает волю страху. Если у него только возникало подозрение, что ему страшно, он решительно шел навстречу опасности и вступал в бой. Когда-то давно Сторми испытывал страх перед полетами на самолете. Теперь у него была лицензия летчика-любителя. Когда-то давно он боялся океана. Он совершил морской круиз от Калифорнии к берегам Аляски. Нынешний страх был более узким, более специфическим, однако от этого он не становился более терпимым, и Сторми не собирался уступать страхам, сомнениям и предрассудкам и среди бела дня убегать из своего собственного здания.

Он двинулся вперед, через двустворчатые двери слева от торгового автомата. Перед ним полого уходили вниз ряды красных кресел. И в проходах, и на маленькой сцене под разорванным занавесом все было совершенно неподвижно, однако у него в груди по-прежнему оставался ледяной холодок, и он остановился, обводя взглядом зал.

Ничего.

В здании театра царила полная тишина, звуки проникали только снаружи, и это несколько успокоило Сторми. Не было слышно ни скрипа когтей по бетонному полу, ни тихого шуршания – никаких звуков, которые издавала бы кукла, если бы искала его, охотилась за ним.