Кеччо вновь замолчал. Слушатели уже начали понимать, к чему он клонит, но не решались даже подумать о том, что он озвучит их мысли.

– А потом вы вернули часть налогов, которые ранее сняли, – продолжил Кеччо.

– Это ложь! – прервал его Джироламо. – Налоги вернул совет!

Кеччо пожал плечами, иронично улыбнулся:

– Я хорошо помню, как все происходило. Вы созвали старейшин, объяснили ваши трудности и предложили вернуть налоги. Я только забыл, напомнили ли вы, что можете просто отдать приказ, раз уж править городом вас назначил наместник Христа на земле. А теперь вы предлагаете нам слушать звуки труб и топот солдат на площади? Не думал, что такое количество охранников в зале заседаний унижает ваше достоинство.

Он оглядел солдат, задумчиво поглаживая бороду.

– Продолжай! – нетерпеливо воскликнул Джироламо, начавший злиться.

Кеччо, пока говорил, обрел уверенность, которая поначалу вроде бы покинула его. Он вежливо улыбнулся на возглас графа.

– Я сразу же перехожу к главному. Вы вновь ввели налоги, которые сами же и отменили, то есть отняли дарованные вами же блага. Город скоро почувствует эффект этих изменений. Его процветание уже подорвано, и не вызывает сомнений, что через несколько лет город придет в то самое состояние, в котором вы его и нашли. И кто знает, возможно, все будет даже хуже, чем в прошлый раз.

А теперь вы предлагаете горожанам оплачивать те налоги, которые вы сняли с крестьян. Вы послали за мной, чтобы узнать мое мнение на этот счет, и сейчас вы его узнаете.

Откажитесь от увеличения налоговых сборов. Во имя народа я умоляю вас отменить налоги, которые вы ввели вновь четырьмя годами раньше, и вернуться к тому счастливому состоянию, в котором пребывал город в первые годы вашего правления. – На мгновение он замолчал, протянув руку к графу, потом торжественно добавил: – Или Джироламо Риарио, великолепный правитель Форли, может разделить судьбу семьи Орделаффи, которые правили городом два столетия, а теперь в поисках пристанища.

Присутствующие ахнули. Всех потрясла отвага Кеччо. Джироламо застыл на троне. Его глаза расширились, лицо стало пунцовым. От ярости он, похоже, потерял дар речи. Пытался заговорить, но слова застревали в горле, и с губ срывались только нечленораздельные звуки. Солдаты и придворные удивленно переглядывались. Они не знали, что делать или думать. Смотрели на своего господина, но он ничем не мог им помочь. И горожане пребывали в недоумении, попеременно испытывая удивление, ужас, страх, удовольствие. Они не могли понять…

– О, Джироламо! – продолжил Кеччо, не обращая внимания на поднявшийся в зале шум. – Я говорю все это не из неприязни к вам. Выйдите к своим подданным и взгляните на их беды собственными глазами. Не верьте тому, что говорят вам придворные, не ведите себя так, будто город, которым вы управляете, захвачен у врага и его можно грабить в свое удовольствие. Вы поставлены над нами, чтобы оберегать нас от опасностей и помогать в наших нуждах.

Вы здесь чужак и не знаете этих людей, как знаю их я. Они могут быть верными, мирными, покорными, но не отнимайте у них денег, заработанных тяжелым трудом, или они поднимутся против вас. Форли никогда не поддерживал угнетателей, и если вы попытаетесь поработить граждан, берегитесь их гнева. Неужели вы думаете, что эти солдаты пойдут против народа? Вы так уверены в своих солдатах? Они выступят на вашей стороне против своих отцов и братьев, против своих детей?

– Замолчи! – Джироламо вскочил с трона, угрожающе вскинув руку. Он кричал, чтобы заглушить голос Кеччо. – Замолчи! Ты всегда был настроен против меня, Кеччо. Ты ненавидел меня, потому что я превзошел тебя в щедрости. Между мной и моими подданными никогда не возникало трений, но ты начал настраивать их против меня!

– Вы лжете! – воскликнул Кеччо.

– Я знаю тебя, Кеччо, и твою гордыню! Как Сатана пал из-за гордыни, так, возможно, падешь и ты, несмотря на свои богатства и власть. Ты думал, что ты мне ровня, а теперь, осознав, что я твой правитель, оскаливаешь зубы и проклинаешь меня. И, клянусь Богом, убьешь меня, если сможешь!

Хладнокровие оставило Кеччо, он замахал руками, закричал на Джироламо:

– Я возненавидел тебя, потому что ты стал тираном города. Разве все эти люди не мои братья, не мои друзья? Разве мы с детства не жили вместе, как раньше жили наши отцы и деды? И ты думаешь, я отношусь к ним так же, как и к тебе – чужаку? Нет и нет. Я ничего не говорил, пока ты брал деньги у богатых. Ты знаешь, какие суммы я одалживал тебе, и все по доброй воле. Мне не нужно от тебя и ломаного гроша – можешь оставить все. Но раз уж ты начал отбирать у нас последнее, раз взялся за бедняков и нуждающихся, чтобы отбирать то малое, что у них есть, я уже не могу молчать. Ты не должен облагать сборами этих людей! А для чего тебе понадобились их деньги? Для твоей безмерной, просто безумной расточительности, чтобы строить новые дворцы, чтобы облачаться в роскошные наряды, чтобы скупать бриллианты и драгоценные камни для своей жены.

– Не трогай мою жену, – прервал его граф.

– Чтобы ты мог сыпать золото в руки паразита, который сочиняет тебе хвалебный сонет. Ты приходил к нам и просил денег. Мы давали их тебе, а ты транжирил их на балы и гулянки. Этот наряд, который сейчас на тебе, сшит из наших богатств. Но ты не имеешь права брать у людей деньги для таких низменных целей. Ты не их господин, ты их слуга, их деньги – не твои, а вот твои – их. Твой долг перед Богом – защищать их, а вместо этого ты их грабишь.

– Замолчи! – взорвался Джироламо. – Не желаю больше тебя слушать. Ты оскорбил меня, как не оскорблял никто, и этот поступок не останется безнаказанным. Ты считаешь себя всемогущим, Кеччо, но, клянусь Богом, ты узнаешь, у меня могущества побольше твоего! А теперь уходите вы все! С меня хватит. Уходите! – Он нетерпеливо махнул рукой, а потом, с перекошенным от ярости лицом, вскочил с трона и выбежал из зала.

Придворные последовали за своим господином, но солдаты остались, застыв в нерешительности. Эрколе Пьячентини посмотрел на нас, потом что-то вполголоса сказал капитану стражи. Я подумал, что они обсуждали незамедлительный арест Кеччо, и Джироламо такая их решительность, несомненно, понравилась бы, но Кеччо окружали друзья и, чего бы ни хотелось Эрколе и капитану стражи, они не посмели реализовать свои желания, потому что Эрколе первым покинул зал заседаний, а за ним, подчиняясь приказу, последовали и солдаты, похожие на свору побитых собак.

Тут уж радость друзей Кеччо выплеснулась из берегов. Я и сам, едва он закончил говорить, пожал ему руку со словами «Отличная работа».

Теперь он стоял среди горожан, счастливый, гордясь впечатлением, которое произвела его речь, и тяжело дышал. Успех опьянил его.

– Друзья мои, – ответил он на звучащие со всех сторон похвалы, и голос его чуть дрожал, чувствовалось, что говорит от чистого сердца, – что бы ни случилось, я буду продолжать отстаивать ваши права, и я готов отдать жизнь за справедливость и свободу.

Тут у него перехватило дыхание от нахлынувших эмоций, и продолжить он не смог.

Одобрительные крики зазвучали с новой силой, а потом людям, похоже, стало тесно в стенах зала заседаний, и они выплеснулись на площадь. Там еще точно не знали, что произошло во дворце, но им уже стало известно, что Кеччо выступил против графа, и тот, разозлившись, покинул совещание. Удивительные слухи распространялись в толпе. Одни говорили, что уже засверкали мечи и чуть не началась битва. Другие – что граф попытался арестовать Кеччо. Третьи – что арестовал и бросил в подземную темницу. Все это только будоражило толпу.

Когда появился Кеччо, толпа взорвалась громкими криками «Браво!», «Отличная работа!» – послышалось со всех сторон. Охватившее толпу возбуждение нарастало с каждой минутой. Люди обезумели. Распиравшая их энергия требовала выхода. Одно слово, и они штурмом взяли бы дворец графа или разнесли бы здание, которое занимали сборщики налогов. Разгоряченная толпа окружила нас, не давая пройти. Бартоломео Моратини протолкался к Кеччо.