(Придворные встают.) Ах, добрый день, ваше высочество. Что-то вы сегодня бледноваты.

Царевич (медленно, после долгой паузы). Мне нужны перемены в атмосфере.

Князь Павел (с улыбкой). Самое что ни есть революционное заявление. Ваш августейший батюшка крайне неодобрительно относится к любым реформам в России, даже в том, что касается показаний термометра.

Царевич (с горечью). Мой августейший батюшка полгода держал меня узником в этом дворце. Нынче утром он внезапно разбудил меня, чтобы я посмотрел, как вешают каких-то несчастных нигилистов. Мне стало тошно от кровавого зрелища, хотя редко приходится видеть, как люди храбро идут на смерть.

Князь Павел. Когда вы дорастете до моих лет, то поймете, что на свете есть мало более простых вещей, чем недостойно жить и достойно умереть.

Царевич. Вы думаете, достойно умереть так просто? Тогда наглядный урок ничему вас не научил, как бы много вы не знали о недостойной жизни.

Князь Павел (пожимая плечами). Опыт — это название, которое люди дают своим ошибкам. Я не совершаю ошибок.

Царевич (с горечью). Нет. Преступления — это больше по вашей части.

Князь Петрович (обращаясь к царевичу). Царь вчера очень тревожился из-за вашего позднего появления на балу, ваше высочество.

Граф Рувалов (со смехом). Наверное, он решил, что нигилисты ворвались во дворец и унесли вас.

Барон Рафф. Если бы они сделали это, вы пропустили бы чудный котильон.

Князь Павел. И превосходный ужин. Грегуар редко превосходит сам себя в изготовлении салата. Вы будете смеяться, барон, но приготовить хороший салат гораздо сложнее, чем подделать бухгалтерские счета. Для приготовления отменного салата надо быть блестящим дипломатом. В обоих случаях задача одинаковая: нужно точно знать, сколько масла смешать с уксусом.

Барон Рафф. Повар и дипломат — прекрасная аналогия! Если бы у меня был сын-дуралей, я бы сделал его поваром или дипломатом.

Князь Павел. Как видно, ваш отец придерживался иного мнения, барон. Но, поверьте, вы неправы, принижая кулинарное искусство. Кулинария — основа для культуры. Единственное бессмертие, которого я желаю для себя, — изобрести новый соус. Мне никогда не хватало для этого времени, но я чувствую в себе силы... да, чувствую силы.

Царевич. Вы определенно упустили свое призвание, князь Павел. Звание первоклассного повара устроило бы вас больше, чем орден Святого Духа. Но видите ли, вы не смогли бы с честью носить белый передник; он бы слишком быстро испачкался от нечистых рук.

Князь Павел (с поклоном). Вы забыли? Как они могут быть чисты — ведь я верой и правдой служу вашему батюшке.

Царевич (с горечью). Вы хотите сказать, что верно и преданно расстраиваете его дела. Вы — злой гений в его жизни! До вашего появления в нем еще оставалось немного любви. Вы ожесточили его сердце, отравили его душу вашими коварными советами, сделали его ненавистным для собственного народа, превратили его в того, кем он стал — в тирана!

Князь Павел (невозмутимо). Вижу, ваше высочество, вы действительно желаете перемен в атмосфере. Впрочем, я сам был старшим сыном в семье. (Закуривает сигарету.) Я знаю, как туго приходится, когда батюшка никак не хочет помереть ради того, чтобы сделать приятное своему отпрыску.

Князь Петрович (обращаясь к барону Раффу). Глупый мальчишка! Если он и дальше будет так невоздержан на язык, его отправят в изгнание или сделают с ним что-нибудь похуже.

Барон Рафф. Это верно. Что за ошибка — быть искренним!

Князь Петрович. Это единственная глупость, барон, которой вы никогда не совершали.

Барон Рафф. Вы же понимаете, князь, у человека есть только одна голова.

Князь Павел. Мой дорогой барон, ваша голова — последнее, что кому-нибудь захочется отнять у вас. (Достает табакерку и предлагает князю Петровичу понюшку табака.)

Князь Петрович. Благодарю вас, князь! Спасибо!

Князь Павел. Очень изысканно, не правда ли? Я получаю его прямо из Парижа. Впрочем, при этом вульгарном республиканском строе все приходит в упадок. Cotelettes a l’imperiale[4], разумеется, исчезли вместе с Бонапартом, а омлеты сгинули вместе со сторонниками герцога Орлеанского. La belle France[5] лежит в руинах, князь, из-за дурных нравов и еще более дурной гастрономии. (Входит маркиз де Пуаврар.) Ах, маркиз! Надеюсь, ваша супруга в добром здравии?

Маркиз де Пуаврар. Вам лучше знать об этом, князь; вы чаще видитесь с ней.

Князь Павел (с поклоном). Наверное, я вижу в ней больше, чем вы, маркиз. Ваша жена действительно очаровательная женщина: она чрезвычайно остроумна и насмешлива. Когда мы остаемся наедине, она неустанно говорит о вас.

Князь Петрович (смотрит на часы). Что-то его величество сегодня немного запаздывает.

Князь Павел. Что с вами, мой дорогой Петрович? Кажется, нынче немного не себе. Надеюсь, вы не разругались со своим поваром? Что это будет за трагедия для вас; вы растеряете всех своих приятелей.

Князь Петрович. Боюсь, мне не выпадет такая удача. Вы забываете, что деньги по-прежнему останутся при мне. Но в одном вы ошибаетесь: мы прекрасно ладим с шеф-поваром.

Князь Павел. Значит, вы получили известия от кредиторов или от мадемуазель Веры Сабуровой? Такие письма составляют более половины моей корреспонденции. Впрочем, не тревожьтесь. Я нахожу самые возмутительные листовки от так называемого исполнительного комитета, разбросанные по всему дому. Но читать их выше моих сил — слишком уж дурной стиль.

Князь Петрович. Вы опять неправы, князь. Нигилисты почему-то оставили меня в покое.

Князь Павел (в сторону). В самом деле! Мир мстит бездарности безразличием.

Князь Петрович. Я потерял вкус к жизни, князь. После завершения оперного сезона, я неизменно становлюсь жертвой ennui[6].

Князь Павел. La maladie du siecle![7] Вы жаждете новых треволнений, князь? Давайте посмотрим... вы уже дважды были женаты. Допустим, вы попробуете влюбиться для разнообразия.

Барон Рафф. Мне непонятен ход ваших мыслей. Что за непостижимая натура!

Князь Павел (с улыбкой). Если бы моя натура была устроена по вашему разумению, а не по моим потребностям, боюсь, я был бы очень жалкой личностью.

Граф Рувалов. Кажется, в жизни нет ничего, над чем бы вы не могли насмехаться.

Князь Павел. Ах, мой дорогой граф, жизнь слишком важная вещь, чтобы всерьез рассуждать о ней.

Царевич (отходит от окна). Натура князя Павла едва ли представляет большую загадку. Он заколет кинжалом своего лучшего друга ради того, чтобы написать эпиграмму на его надгробии.

Князь Павел. Parbleu![8] Я скорее потеряю лучшего друга, чем злейшего врага. Вы же знаете, чтобы иметь друзей достаточно быть всего лишь добродушным простаком. Но когда у человека не остается врагов, его по праву можно считать подлецом.

Царевич (язвительно). Если считать врагов мерой величия, то вы настоящий исполин, князь.

Князь Павел. Да, ваше высочество, я знаю, что в России меня ненавидят больше всех... разумеется, после вашего батюшки. Кстати, ему это не слишком нравится, но я вполне доволен, уверяю вас. (Ожесточенно.) Мне нравится проезжать по улицам и наблюдать, как всякий сброд злобно косится на меня из углов. Это дает почувствовать, что у меня есть власть в России. Один против миллионов! Кроме того, у меня нет стремления стать народным героем и быть увенчанным лаврами в одном году и побитым камнями в следующем. Предпочитаю мирно умереть в своей постели.