Услышав шорох, поворачиваюсь. Рука аборигена тянется к девушкам. С быстротой молнии один из поселенцев отрубает ее ударом тесака.

Мисс Мери теряет сознание.

Противник неумолимо теснит нас. Я падаю и вижу над собой занесенную руку с каменным топором — сейчас она обрушится на мою голову.

Но прежде чем орудие смерти опустилось, послышался приглушенный звук. Абориген валится, я вскакиваю, и в тот же момент раздаются выстрелы, заглушающие вопли людоедов. Пули летят справа и слева с интервалами в пять секунд, как будто их выпускает цепь отборных стрелков. Нет ни одного промаха. Четверо справа, четверо слева. Каннибалы дрогнули. Наш маленький отряд, истерзанный и окровавленный, снова сплачивается. Сгущающуюся тьму прорезают яркие вспышки. Противник ничего не может противопоставить этой атаке и постепенно отступает, оставляя все больше и больше убитых. Мы переводим дух.

Прекращается ливень стрел, копий и каменных топоров. Дикари объяты ужасом. Их страшит смерть, настигающая издалека, неизвестное число нападающих, множество выстрелов.

— Кооо-мооо-хооо-эээ!..

Призыв к сбору звучит под гигантскими деревьями — жалобный вопль на сей раз лишен всяких победных интонаций.

Это — сигнал к отступлению. В мгновение ока аборигены исчезают, подобно ночным птицам, вспугнутым утренней зарей.

И действительно, небо на востоке светлеет, принимая светло-голубую окраску. Звезды блекнут.

За зовом дикарей следует радостный крик, но уже на чистом английском языке, который издают восемь мужчин. Они приближаются верхом, в строгом порядке, тесным строем, с оружием на изготовку.

В тропиках, по сути дела, нет ни зари, ни сумерек. Солнце мгновенно выкатывается из золотого облака, и мы видим во главе отряда Эдварда, рядом с ним МакКроули, затем пять поселенцев. Замыкает отряд юный Ричард.

Всадники подскакивают галопом под наше троекратное «ура». Мой храбрый Мирадор присоединяется к общему ликованию, виляет хвостом и радостно визжит.

— Боевая готовность! — командует Эдвард, который, оставаясь в седле, обнимает сестру и сажает ее перед собой. — Нельзя терять ни минуты! Джентльмены, по седлам! Те, у кого нет лошадей, садятся позади всадников. Соберите оружие. МакКроули, возьмите моего дядю. Сэр Харви, садитесь с Ричардом. Будьте внимательны! Здесь больше нельзя оставаться!

Молодой моряк Просто великолепен. Какое хладнокровие! И все же он бледен. Что стало бы с нами, не подоспей его отряд вовремя?

Отдаю свою лошадь Сирилю.

— Бери, мой храбрый друг, и возьми с собой мисс Келли. Ты это заслужил.

Теперь — в лагерь! И благородные чистокровки, несмотря на двойной груз, несут нас, измученных, окровавленных, к оставленным повозкам.

Наступил день. Чудовищный ночной кошмар, изгнанный солнцем, улетучился. Купаемся в лучах светила. Какое блаженство!

Один из англичан скоро возвращает меня к реальной действительности. Это МакКроули, который с тех пор, как отравился, мучительно ищет объяснения непостижимого для него физиологического явления:

— Мой дорогой ученый, объясните, пожалуйста, почему после этой мерзкой воды из источника, отравленного аборигенами, я вижу в темноте почти так же хорошо, как средь бела дня?

— Очень просто. После расширения белладонной зрачка, в сетчатку попадает слишком большое количество лучей. Отсюда усталость, нарушение зрения, невозможность смотреть на яркий свет. Но то, что вызывает неприятное ощущение днем, становится преимуществом ночью. Тот же самый зрачок, расширенный сверх меры ядовитым веществом, пропускает в глаз гораздо большее количество лучей…

— Понял. Действительно любопытно. Белладонна случайно наделила нас свойством видеть, как кошки ночью.

— Совершенно верно, ваше сравнение вполне уместно.

— Какое счастье, что аборигены не знают этой особенности, иначе они напали бы днем.

— Несомненно. Их неосведомленность позволила нам так уверенно действовать в темноте.

— Да, интересное разъяснение. Благодарю.

Наш отряд вскоре прибывает в лагерь.

Туземцы, к счастью, не решились снова совершить нападение. Это великое благо, потому что они могли бы без труда овладеть нашим оставленным богатством, например лошадьми, которых охраняло всего трое раненых.

Мы застали стражей в напряженном ожидании: двое лежали, скрючившись, на траве, третий сидел прямо, готовый открыть стрельбу из пулемета, установленного на лафете. Невозможно, да и нет нужды описывать радость, испытанную ими при нашем возвращении.

Мирадор, гордый своей ролью в ночной драме, разыскал псов-собратьев и сердечно поздоровался с ними звонким лаем. Возможно, он рассказал им о своих приключениях.

После сражения. — Помощь раненым. — Наложение швов и фиксирующих повязок на переломы. — Промывание ран продолжается. — Два санитара. — Новый подвиг Мирадора. — Странные выстрелы из ружья. — Летающая лисица. — Орниторинхус — четвероногое млекопитающее с утиным носом, несущее яйца.

Доктор Стивенсон оказался тысячу раз прав. По Австралии действительно не прогуливаются. Неожиданности, с которыми мы сталкивались в путешествии, следовали одна за другой с головокружительной быстротой на протяжении нескольких дней. И, несмотря на все меры предосторожности, итог экспедиции мог оказаться плачевным.

В настоящее время все живы, хотя несколько человек ранено. Однако у нас нет ни капли воды, чтобы облегчить жажду. Необходимо как можно скорее покинуть это злосчастное место и найти источник или ручей, еще не отравленный аборигенами.

Сопровождаемый четырьмя вооруженными до зубов поселенцами, не знающий усталости, Том отправляется в поиск на свежей лошади. Тем временем впрягаем в повозки несчастных лошадей, которые грустно поворачивают головы к отравленному источнику, вдыхая влажный воздух и не понимая, почему им не дают утолить жажду после таких героических усилий.

Снова приходится надрезать драгоценные корни эвкалиптов, и их благотворный сок, скупо распределяемый между всеми, дает некоторое облегчение.

Трогательная сценка разыгралась перед повозкой наших девушек.

Все еще бледная после страшной опасности, мисс Мери со слезами на глазах от всего сердца благодарит тех храбрецов, которые спасли ей жизнь, рискуя своей собственной.

Сэр Рид, майор, Эдвард и Ричард крепко пожимают нам руки и, позабыв английскую флегматичность, велеречиво выражают горячую благодарность. Мало того. Все по очереди обнимают друг друга с чисто французской экспансивностью[107].

Но как случилось, что генеральный штаб не в полном составе? Где Робартс? И Сириль, который так отличился минувшей ночью? Почему он не идет получить заслуженную награду за свою храбрость?

Робость этих двоих плохо вяжется с их недавней удалью. Создается впечатление: им проще сражаться со свирепыми каннибалами, нежели выдерживать взгляды прелестных глаз, выражающих к тому же нечто большее, чем просто благодарность.

МакКроули показывает в сторону одной повозки, где в тени сидит бравый лейтенант. Он поставил перед собой несессер из телячьей кожи, в котором поблескивают в лучах солнца хрустальные флаконы с серебряными пробками. Тщательно смыв кровь и пот, покрывавшие лицо, Робартс расчесал и надушил свою небольшую белокурую бородку и, забыв о ране на голове, надел новый пробковый шлем взамен потерянного.

Сириль же, наверное, уже в десятый раз расстегивает и застегивает кожаные гетры, пытаясь решить, идут ли они ему.

Почувствовав на себе наши взгляды, молодые люди еще больше смущаются.

— Черт возьми, чем вы там заняты, дорогой Робартс? — кричит майор. — Мы ждем вас обоих.

Лейтенант поспешно встает и подает знак Сирилю. Тот перестает наконец возиться с гетрами.

Оба медленно подходят, как будто у них вдруг отнялись ноги.

Каждый из нас выполнял в бою свой долг, они же инстинктивно чувствуют, что сделали больше других, во всяком случае, стремились к этому, и им кажется, будто истинная причина их подвига известна всем.