Сразу же после посадки все прожекторы были вновь погашены. Самолет заправился бензином, и при вспыхнувшем на минуту освещении мы взлетели, взяв теперь курс прямо на Каир.

Здесь Андерс задержался на несколько дней уже как инспектор армии.

Он провел смотр воинских частей, в частности Карпатского уланского полка, командиром которого был майор Бомбинский, противник Сикорского и в то же время большой приятель Андерса, позже ставший при нем офицером для поручений. Впоследствии этот полк был опорой Андерса.

Андерс опять нанес ряд визитов местным английским представителям и вел с ними переговоры. Затем министр Кэйси пригласил его на обед, а у генерала Окинлека состоялось официальное совещание по вопросам, связанным с организацией Польской армии. На прощанье Андерс получил заверение, что польские части, оставшиеся в Советском Союзе, тоже будут эвакуированы на Ближний Восток и войдут в состав английской ближневосточной группы войск.

Англичане, как и раньше, принимали Андерса весьма сердечно и оказывали ему большие почести, чем окончательно привлекли его на свою сторону.

После нескольких дней пребывания в Каире мы на английском самолете направились в Тегеран, где тоже провели несколько дней. Андерс посетил военные и гражданские лагеря, побывал в госпитале и т. д. Кроме того, он нанес ряд официальных визитов английским и иранским властям, в том числе шаху Ирана. Затем мы взяли курс на Ташкент, а оттуда уже на автомобиле вернулись в Янги-Юль.

На следующий день после нашего приезда состоялось торжественное чествование Андерса. Генерал Богуш распорядился отслужить по случаю благополучного возвращения командующего польскими вооруженными силами благодарственный молебен, на который был выведен весь местный гарнизон при полном боевом снаряжении. После богослужения состоялся парад, а затем званый обед. Андерс и Богуш обнимались специально для фотографа, чтобы остались «исторические» свидетельства.

Теперь Андерс уже не скрывал своих планов вывода польских частей из пределов СССР. В беседах на эту тему принимали участие генералы Токаржевский, Богуш, Раковский и ряд полковников во главе с Окулицким, Рудницким и Висьневским.

Пока Андерс находился в Лондоне, в Советский Союз прибыли новые группы офицеров из Англии, сообщившие множество новостей о том, что делается «в свете». Это были офицеры, в большинстве своем враждебно относившиеся к правительству Сикорского и поддерживавшие Соснковского. Одним из его наиболее ревностных сторонников был полковник Рызинский. Прибывших офицеров распределили по различным частям, так что они могли охватить своим влиянием всю армию.

Медико-санитарные условия, в которых оказался личный состав частей, были прямо-таки ужасными. В районах дислокации свирепствовала эпидемия тифа. В подразделениях начали шириться заболевания сначала сыпным, а затем и брюшным тифом. Когда же наступила жара, на нас подлинным бедствием обрушились дизентерия, потом желтуха и малярия. Все госпитали были переполнены, для размещения больных использовали самые различные помещения, сооружали полевые лазареты из палаток. Больных приходилось считать не сотнями, а тысячами[67].

Андерс приказал подготовить специальные справки о количестве людей, умерших в результате вредных климатических условий. Он хотел доказать, что дольше выдержать в столь неблагоприятном районе нельзя, что необходимо как можно скорее вывести из этих мест всю армию. При этом он совершенно забыл об одном: ведь не кто иной, как он сам, лично выбрал эти места, хотя его и предупреждали, что придется столкнуться с серьезными трудностями.

Болезни свирепствовали, а обещанные английские лекарства не поступали. Тем не менее солдаты продолжали обучаться, части становились более организованными и лучше подготовленными.

В середине апреля состоялся выпуск курсантов в школе подхорунжих, и молодые офицеры разъехались по частям, внося в их жизнь оживление своим энтузиазмом и неуемной энергией.

Поскольку постоянно твердилось, что армия будет моторизованной, во всех подразделениях с большим рвением приступили к подготовке водителей. Из-за недостатка транспортных средств для обучения водителей теории почти в каждой дивизии пришлось разобрать несколько старых автомобилей.

Курсы водителей закончило несколько сот человек. После теоретической подготовки проводилась практическая езда. Лучше всего с этой точки зрения дело было поставлено в штабе в Янги-Юле, где курсы работали по всем правилам. Хорошо также налажено было обучение в 5-й дивизии, где подготовкой водителей занимался каждый полк. Примерно так же обстояло дело и в 6-й дивизии, немного хуже — в 7-й, но это, вероятно, потому, что она находилась в наиболее тяжелом положении в смысле заболеваемости. Во всяком случае, за несколько месяцев части подготовили около двух с половиной тыс. водителей, и это впоследствии очень пригодилось[68].

В Янги-Юле были созданы также два подразделения специального назначения. Одно из них, под командованием ротмистра Збигнева Кадача, называлось батальоном «С». Задуманный как батальон парашютистов, он насчитывал четыреста тщательно отобранных и исключительно хорошо подготовленных людей. Это была образцовая войсковая единица. Вторым таким формированием являлся разведывательный дивизион армии, которым командовал ротмистр Фрольковский. Он был создан на базе эскадрона, находившегося в личном распоряжении командующего армией. Этот дивизион был подчинен мне как офицеру для поручений и насчитывал 360 человек. Он также был прекрасно обучен и состоял из отборных офицеров и солдат. Оба эти подразделения уже на территории Ирака были реорганизованы в полки. Разведывательный дивизион армии, ставший 12-м бронеавтомобильным полком, командиром которого был назначен я, придали 3-й Карпатской дивизии, а батальон «С», преобразованный в 15-й бронеавтомобильный полк, перешел в 5-ю дивизию.

Наряду с обучением и подготовкой солдат и офицеров к боевым действиям Андерс все чаще стал требовать от местных гарнизонов рапортов о состоянии частей. Такие рапорты, «препарированные» командирами, были насквозь лживыми, сознательно искажали правду[69]. Три с половиной тысячи человек, о которых в конце мая генерал доложил как об умерших в связи с плохими условиями жизни в лагерях, стали жертвами политики и самого Андерса. Это были те, кого бросали с одного места в другое, не проявляя о них ни малейшей заботы, не обеспечивая им сколько-нибудь сносных условий существования. Кроме того, лагеря, которые изображались как рассадники болезней (хотя это в какой-то мере было правдой), по существу являлись спасением для десятков тысяч людей. Если бы таких лагерей не было, то к маю 1942 года количество погибших составляло бы не три с половиной тысячи, а по меньшей мере пятнадцать тысяч человек. Эти лагеря были, пожалуй, единственной опорой и спасением для всех тех людей, которые по приказу наших военных и гражданских властей стекались в них со всех концов Советского Союза.

Рапорты командиров нужны были Андерсу для того, чтобы использовать их для давления на Лондон с целью добиться содействия последнего в быстрейшем выводе польских войск из СССР. Кроме того, Андерс хотел таким способом обеспечить себе известного рода алиби: создать впечатление, что он был вынужден пойти на такой шаг, как вывод войск на Ближний Восток, иначе-де погибли бы все. Подобные разговоры он вел с разными офицерами штаба и частей, сея таким способом тревогу и беспокойство. В результате атмосфера в войсках резко ухудшилась. Теперь армия с нетерпением ожидала эвакуации. Уже не было и речи о том, чтобы сражаться на Восточном фронте. Думали лишь о том, как бы поскорее покинуть пределы СССР.

В такой напряженной и нервной атмосфере дело доходило до эксцессов, вызываемых безответственными действиями некоторых наших людей. Так, например, один из наших офицеров сорвал советский флаг, вывешенный в связи с местным советским праздником. Отношения с советскими властями стали не только напряженными, но прямо-таки угрожающими. К Советскому Союзу и Красной Армии с нашей стороны почти официально стала проявляться враждебность.