Вскоре я познакомился с нашим временным поверенным в делах доктором Реттингером, о котором молва широко разнесла, что он состоит в большой дружбе с англичанами, в частности с английским послом в Москве Криппсом, по личному предложению которого его и прислали в Москву. Я понял, что за многими нашими делами постоянно, как тень, стоит Англия.

Андерс тоже очень быстро завязал отношения с англичанами. Еще накануне первых переговоров с советскими властями он посетил начальника английской военной миссии в Москве генерала Макфарлана, с которым очень подружился и которого просил прикомандировать к командованию польских вооруженных сил своего постоянного представителя, что, конечно, вскоре и было сделано. Через д-ра Реттингера Андерс познакомился и с послом Криппсом.

В это же время обнаружилась первая интрига Богуша. Он посоветовал своему приятелю Реттингеру приложить усилия к тому, чтобы еще до приезда в Москву посла Кота добиться каких-либо политических успехов. По мнению генерала, как, впрочем, и многих других высокопоставленных лиц, не следовало отдавать предпочтение вопросам срочным, важным, а нужно было стараться лишь обеспечить себе «личные успехи», к чему эти люди всегда стремились, часто путем интриг и происков и всегда в ущерб общему делу. Так, военное соглашение, в понимании Богуша, должно было явиться его большим личным успехом.

В сущности, первую деловую беседу с советскими представителями по военным вопросам Андерс провел лишь 16 августа — через два дня после подписания соглашения. Беседа была краткой и носила вступительный характер. Были затронуты вопросы организации польских частей в СССР. На этой встрече Андерсу сообщили, что в лагерях для бывших польских военнопленных содержится около двадцати тыс. рядовых и свыше тыс. офицеров. Они должны были стать костяком при формировании первых польских частей в Советском Союзе.

Примерно 20 августа Андерс назначил меня своим адъютантом. С этого момента я стал принимать участие во всех важных совещаниях, заседаниях и других собраниях и встречах — как польских, так и польско-советских. Мой новый статус адъютанта Андерса не регламентировался какими-либо определенными обязанностями. Я делал все, что мне поручалось, включая представительство его особы, а иногда и замещение генерала. Я писал приказы, составлял речи, ездил на совещания, вел протоколы и даже переписку генерала, как служебную (в том числе секретную), так и личную (иногда даже сугубо личную). Жил вместе с Андерсом и выполнял много обязанностей, замещая его. Профессор Кот так определил мое положение при Андерсе: «В течение двух лет Климковский являлся адъютантом, секретарем, архивариусом, казначеем и ближайшим поверенным генерала Андерса».

Для облегчения моей работы, имевшей самый разнообразный характер, я получил от Андерса письменную доверенность следующего содержания:

Такую же доверенность имел и начальник штаба армии полковник Окулицкий.

Это были далеко идущие полномочия, дававшие мне полную самостоятельность в решении различных вопросов. Вместе с тем мое положение позволяло теперь обстоятельно познакомиться с совокупностью проблем, связанных с нашим пребыванием в Советском Союзе. Я был также уполномочен отдавать от имени генерала приказы, чем никогда, однако, не пользовался.

Тем временем все больше самых разных людей приходило к Андерсу то по личным, то по общим вопросам. Близкие знакомые бывали почти каждый день то на завтраке, то на обеде. Вечера Андерс резервировал для себя. Но завтраки и обеды вскоре приобрели известность. На них ежедневно собиралось до десяти и более человек. Угощения было вдоволь. Самые изысканные блюда, причем в неограниченном количестве, всегда были в распоряжении собеседников, количество всевозможных напитков также было немалым. Ставшие популярными приемы у генерала получили наименование «сеансов обжорства».

19 августа в Генеральном штабе Советской Армии состоялось широкое совещание по вопросу организации польских вооруженных сил в СССР. На этом совещании было принято решение сформировать две пехотные дивизии и один запасный полк. Это было очень мало, хотя решение и сопровождалось оговоркой, что если наплыв людей возрастет, то будет обсужден вопрос об организации новых частей. Формировать дивизии предполагалось по образцу советских, но в уменьшенном составе (по одиннадцать тыс. человек в каждой). На этом же совещании было решено, что обе дивизии получат полный комплект советского вооружения уже в процессе формирования[46]. Кроме того, были назначены офицеры связи Советской Армии ко всем польским частям.

Во второй половине августа вышли на свободу генералы Карашевич-Токаржевский, Ярнушкевич, Пшездецкий и многие другие.

Но тогда же начались и первые интриги и происки. Развернулось соперничество вокруг должностей. Непрекращающиеся интриги становились какой-то эпидемией, сводившей на нет самые лучшие намерения и парализовавшей все наши усилия. Момент благородного порыва у наших высокопоставленных лиц быстро прошел, и началось взаимное «пожирание», обливание друг друга грязью и т. п. Наши «благородные патриоты» стали транжирить время и силы на междоусобную войну. Каждый старался вырыть яму другому, погрязая в отвратительнейших склоках.

Все меньше говорилось (если не считать, конечно, официальных речей) о неотложных делах, о существе вопросов и все больше — о должностях, званиях и почестях.

Первыми столкнулись Андерс и Токаржевский. Последний чувствовал себя глубоко оскорбленным тем, что не он, а именно генерал Андерс стал командующим польскими вооруженными силами в СССР. Токаржевского больше всего задевало, что он, старший по званию генерал и «создатель подпольной армии в Польше», был так недооценен и обойден. К тому же между обоими генералами велась и старая вражда. Сейчас каждый из них считал, что пришло время отыграться друг на друге, наступил самый подходящий момент рассчитаться со злейшим врагом.

Вскоре участились начиненные массой подробностей разговоры о прошлом Андерса. Они весьма компрометировали генерала, о котором, правду говоря, довольно много слухов ходило еще в Польше.

Генерал Андерс, сын помещика немецкого происхождения, воспитанный в русских школах, привык с ранней молодости к беззаботной и вольготной жизни. Он не мог примириться со скромными условиями, в которые его ставила военная служба. Стремясь пополнить свой личный бюджет и одновременно получить возможность войти в среду польской аристократии, он начал заниматься конным спортом и с этой целью обзавелся собственной конюшней скаковых лошадей. Вскоре это занятие переросло в азартную привычку, стимулируемую алчностью. Новое увлечение требовало крупных денежных сумм и риска. Поэтому Андерс стал содержать свою частную конюшню на казенном фураже. Это было началом. Первый крупный скандал на этой почве разразился в конце 1929 — начале 1930 года в Бялокрынице, где полковник Владислав Андерс командовал бригадой, а своих скаковых рысистых лошадей содержал в конюшнях 12-го уланского полка. Командир полка подполковник Рупп подал командованию Люблинского военного округа рапорт, в котором обвинил полковника Андерса в злоупотреблениях и потребовал возмещения стоимости фуража, израсходованного на его лошадей. До суда дело, конечно, не дошло, чему в значительной мере способствовал тогдашний начальник интендантской службы генерал Даниэль Конаржевский. Все окончилось переводом командования бригады с полковником Андерсом и его лошадьми из Бялокрыницы в Броды. А подполковник Рупп, осмелившийся обвинить своего начальника в злоупотреблениях, был выпровожен в отставку.

Второй скандал произошел у Андерса уже в Бродах, в связи с продажей им экипажа, принадлежавшего хозяйственной части 22-го уланского полка, и присвоением полученной суммы. История была тем пикантнее, что Андерс, получивший тем временем повышение в звании, приказал вернуть обратно им же самим проданный экипаж и передать ему, как командиру бригады, для личного пользования. Дело попало во Львовский военный округ. Между тогдашним командующим этого округа Токаржевским и Андерсом произошло серьезное столкновение. В результате Андерс был в дисциплинарном порядке переведен на такую же должность в Барановичи. Это было уже второе дисциплинарное перемещение, но само дело и на сей раз замяли. Стремясь как-то поправить свои дела, Андерс решил попытать счастья на политическом поприще и стал подвизаться в студенческих кружках корпорации «Аркония». Тогда же начались его первые политические выступления.