И далее:
«Оборону 35-й батареи, аэродрома и пристани наши бойцы держали до утра 3 июля, ожидая прихода катеров, подводных лодок и самолетов, но так как ничего не было, оставшиеся политработники и командиры стали организовывать отряды и с боем прорываться в горы. Так, например, командир 55-го дивизиона майор Буряченко с группой 200 бойцов и военкомом 114 дивизиона, политруком Донюшкиным с группой в 250 человек повели свои отряды на прорыв на Балаклаву.
По данным военкомов, начальников политотделов соединений и частей остались неэвакуированными 32 480 человек. Осталось начсостава 2813 человек. Младшего начсостава и рядовых 29 667 человек. С личным составом осталось 470 политработников, в том числе 10 из Политуправления ЧФ.
Прибыло на Кавказ начсостава 559 человек. Младшего начсостава и рядовых 1116 человек»[305]. (Указан только действующий состав. — Авт.).
Некоторые пояснения. При изложении событий 1–12 июля учитывалось, что участники в своих воспоминаниях изложили их из-за давности времени с неточной последовательностью по времени действия по дням. Встречающиеся несоответствия по времени, как правило, устранялись при личном общении, но во многих случаях такой возможности не было, и поэтому ряд ценных фактов соотносились приближенно к тем или иным дням событий, что должно быть устранено в дальнейших исследованиях.
Чтобы лучше представить обстановку, в которой воевали защитники Севастополя в последние дни обороны на подступах и у самой 35-й батареи в течение 1–2 июля 1942 года и в последующие дни, стоит обратиться к воспоминаниям одного из активных защитников города, члена группы Особого назначения ЧФ В. Е. Гурина, в которых очень точно подмечены многие особенности тех тяжелых дней, дополняющие отмеченное исследовании:
— на всей береговой кромке на глубину до 300 метров плотной массой от бухты Стрелецкой и до 35-й батареи был сосредоточен весь автотранспорт;
— над пропастью круч обрывистых скал были спущены вниз через 50–100 метров закрепленные веревочные канаты, по которым лазили бойцы на отдых, располагаясь на террасах и в углублениях берега моря;
— внизу у берега моря бойцы роют лунки для поступления в них соленой воды, которую они пьют, утоляя жажду. Пить таким способом слабо опресненную воду неприятно, но другого выхода нет;
— заняв на подступах к мысу Херсонес на открытой местности круговую оборону, бойцы укрепляют окопы, а в районе 35-й ложной батареи используется старый земляной оборонительный вал, но, к сожалению, наша оборона простреливается со всех сторон артиллерией противника, минометами, не говоря об авиации противника;
— раненых скопилось в Камышовой и Казачьей бухтах более 18 тыс. человек;
— у многих бойцов и командиров было трофейное оружие и боеприпасы к нему, немецкие рожковые автоматы, гранаты, фугасы шли в дело с нашим громким «ура»;
— авиация противника беспрерывно висела над нами, бомбя и сбрасывая агитационные листовки, в которых предлагалось прекратить бессмысленное сопротивление и сдаваться в плен, уничтожая евреев и комиссаров;
— несмотря на все трудности, бойцы упорно дрались и никто не проявлял трусости;
— из числа легкораненых и оставшихся без командиров бойцов ими и другими командирами были собраны отряды и направлены для осмотра и укрепления террас, на которых отдыхали бойцы и командиры;
— бойцы поднимались на оборону с воспаленными глазами, безразличные ко всему происходящему. Малодушные кончали жизнь — стрелялись, бросались с круч в пропасть, разбиваясь и калечась;
— сотни трупов были прибиты волнами к берегу моря, а так как убирать их было некуда, зловоние стояло в воздухе страшное[306].
После ухода с рейда 35-й батареи сторожевых катеров и тральщиков 2 июля 1942 года по инициативе старших командиров было принято решение организовать массовый прорыв обороны противника в направлении Ялтинского шоссе. Как это происходило, рассказывает участник прорыва начальник Особого отдела НКВД 142-й Отдельной стрелковой бригады И. М. Харченко:
«После того, как ночью прибыл корабль для эвакуации, на который с трудом попало немного смельчаков, была взорвана 35-я морская батарея. Надежды на спасение пропали. Выйдя на берег, заметили скопление бойцов и командиров человек триста. А когда приблизились, увидели, что выступает полковник. После уточнения оказалось, что это был начальник артиллерии 25-й Чапаевской дивизии полковник Гроссман. Перед отрядом добровольцев была поставлена задача: перед рассветом 2 июля сделать прорыв в сторону Балаклавы. Все понимали на что идут. Принимал участие в этом прорыве лично я, мой заместитель А. И. Зарва и другие работники отдела. Отряд численностью, примерно, в триста человек тихо продвигался к линии прорыва, а когда приблизились на расстояние человеческого голоса, то по сигналу зеленой ракеты двинулись вперед. Встреченный шквальным огнем пулеметов, минометов и артиллерии отряд понес большие потери. Погиб мой заместитель Зарва. Попав в большую воронку при беге, где лежал уже один раненый, мы несколько раз выглядывали из нее и при свете ракет было видно большое количество лежащих трупов на поле боя»[307].
В этой атаке участвовал один из организаторов этого прорыва член группы Особого назначения ЧФ В. Е. Гурин. Он подтверждает, что прорвать трехэшелонную оборону противника удалось немногим. Потеряв много бойцов, пришлось с боем отойти на старые позиции[308].
Еще 1 июля авиация противника стала бомбить расположенный вдоль берега автотранспорт, сбрасывая на него зажигательные бомбы. От горения автомашин вокруг все заволокло черным, удушливым дымом, и бойцы стали надевать противогазы, у кого они были, считая, что фашисты проводят газовую атаку.
Позже немецкие снайперы просачивались в район сгоревших автомашин и оттуда стали уничтожать наш командный состав. Старший лейтенант Г. Воловик подтверждает, что действительно на рассвете 2 июля после ухода катеров какой-то командир в плащ-палатке с орденом Ленина на груди призывал всех, у кого есть оружие и боеприпасы, присоединиться, чтобы пробиться в горы через Балаклаву[309].
Как писал политрук пулеметной роты 3-го стрелкового батальона 142-й отдельной стрелковой бригады П. Т. Герман, дни с 1 по 4 июля были сплошной обороной. Так запомнилось. С наступлением темноты отчаявшиеся люди с криками «ура!» рвались на врага и на какую-то сотню метров, другую оттесняли его, а с утра враг гнал нас к району 35-й береговой батареи. Начались массовые опускания к воде, под скалы. Цель у всех была одна — дождаться кораблей для спасения, а их не было. О том, что оборона прекращается, я ни от кого не слышал. Оборонявшиеся сами по себе с винтовками продолжали удерживать эту узкую полоску вдоль берега. Связи между частями и даже внутри нашего батальона не стало.
Был случай, когда разбитую противотанковую пушку какие-то артиллеристы приспособили на подпорках и через ствол навели на самоуверенный вражеский танк, уверенный, что у нас нет артиллерии, единственным выстрелом подожгли его. Какая это была радость для всех! Мы это видели!
Второй случай. Над всеми нами открыто летал двукрылый вражеский самолет. Не спеша, медленно, на бреющем полете, не стреляя. Наши из всех винтовок палили по нему, и все бесполезно.
А какой-то моряк стрельнул по нему из противотанкового ружья, и самолет бултыхнулся в море на виду у всех. Ликование наших бойцов было неописуемое! Забылось на какое-то время наше безысходное положение.
В одну из ночей подходил какой-то корабль и на расстоянии стал спускать шлюпку, которая подошла близко к берегу. К ней бросилась масса людей. Шлюпка отошла. Вслед ей поплыли многие, несколько человек взобрались на прибрежную скалу-камень и застрелились или застрелили друг друга с возгласом: «За Родину, за Сталина!» Враг бросил в темноту бухты несколько мин и люди мгновенно оставили место скопления.
