– Есть у них разрешение, все подписано, не волнуйтесь, Арина Павловна, – Виктория Феофилактовна приняла изящную позу на фоне выставленного в витрине гранитного барельефа с текстом пирамид – стелы, покрытой иероглифами.

– Я спрашиваю, потому что должна по инструкции. Тут ведь запрещены фото– и киносъемка.

– Они получили разрешение здесь работать. Это все на славу музея, – Виктория Феофилактовна повернулась к Арине Павловне Шумяковой: – Я давно хотела отметить, что вы очень пунктуально и точно исполняете обязанности смотрителя.

Катя заметила, что Анфиса снимает Викторию Феофилактовну, но взор ее то и дело обращается туда, к Ладье Вечности, на фоне которой словно египетская статуя застыла колоритная Василиса. Катя вспомнила ее имя и фамилию – Василиса Одоевцева… да, она из «Приюта любви»… она еще говорила, подрабатывает там уборщицей при кошках… и что-то о двух работах… так, значит, она тут в музее работает смотрителем?

– Ой, простите, можно вас тоже пофотографировать? – закончив со старшим куратором, Анфиса почти взмолилась: – У вас такая неординарная внешность. Получатся замечательные снимки!

Василиса гордо выпрямилась.

– Да я прямо не знаю. Виктория Феофилактовна, это удобно?

Василиса явно жеманничала и кокетничала.

Виктория Феофилактовна снова кивнула. Но не так благожелательно, как в прошлый раз.

– Меня раньше много снимали для журналов. Хотя в советское время журналов мод было мало, но меня снимали часто, – Василиса повернулась в профиль.

– Да, моя дорогая, вы говорили, что в молодости работали модельером на Кузнецком Мосту, – сказала Виктория Феофилактовна.

– Не модельером, я была ведущей… то есть, по-нынешнему, топ-моделью Дома моды на Кузнецком. И меня также снимали для календаря «Советские бриллианты». Специально из Гохрана и с ювелирной фабрики привозили такие вещи на съемку, такие украшения в экспортном исполнении, какой там «Де Бирс», – Василиса достала пудреницу. – Да, было время, жила полной жизнью. Ну все, я готова, съемка пошла!

Анфиса закружила вокруг нее, щелкая камерой.

– Суперкласс!

Катя и Арина Павловна Шумякова созерцали процесс съемки. Арина Павловна оперлась спиной о косяк двери и скрестила на груди руки. Ее никто не собирался фотографировать, и она была этим, как показалось Кате, слегка обижена.

– Я должна вас покинуть, у меня много дел. Вы фотографируйте, работайте спокойно. Все, что вам покажется интересным. Наши сотрудники с удовольствием вам помогут, – Виктория Феофилактовна собралась уходить. – Двери моего кабинета всегда открыты.

– Ой, Виктория Феофилактвона, погодите, пожалуйста, не уходите. Я вот о чем хотела попросить, – Анфиса тут же потеряла к Василисе, как к объекту съемки, всякий интерес. – Выставка называется «Фантомы и легенды ночи». Портреты сотрудников на фоне экспозиции – это прекрасно. Но это лишь несколько снимков. Я бы… то есть, мы с Катей хотели снять что-то необыкновенное, что-то очень интересное, захватывающее… саму суть музея… может быть, какой-то особый экспонат или… я не знаю, что-то связанное с местной легендой, тайной. Ведь музей полон тайн, я знаю, я читала – такая история, такие коллекции. Хотелось бы сделать снимки, которые бы стали основой всей выставки.

Виктория Феофилактовна поправила свою идеальную укладку.

– Ну что ж, музей пойдет вам навстречу. Это будет интересно и полезно, как говорит мой менеджер, в смысле рекламы. Хотя такой музей, как наш, ни в какой рекламе не нуждается. Но сейчас новые времена, новые веяния, всякие там пиар-технологии. Подождите минуту.

Она достала из кармана жакета мобильный и набрала номер.

– Кристина, подойдите, пожалуйста, в Египетский зал, мы тут с фотокорреспондентами. Хочу с вами посоветоваться.

Через две минуты в Египетский зал вошла брюнетка в очках без оправы, в брючном костюме. Та самая… Катя сразу ее узнала. Итак, это Кристина – менеджер музея. Как тот кудрявый красавец ее назвал… Ри, кажется?

– Кристина, как вы считаете, это хороший пиар-ход – показать на снимках выставки к столетию музея процесс изучения экспонатов нашей новой коллекции? – спросила Виктория Феофилактовна.

– Это хороший пиар-ход. Выставляя такие снимки на обозрение общественности, по сути, мы этим заявляем, что коллекция уже у нас, в наших фондах, – голос Кристины звучал спокойно. И не скажешь, что всего полчаса назад она устраивала сцены в музейном коридоре.

– Олег Олегович ведь хотел сегодня вечером продолжить осмотр артефактов?

– Да, он собирался работать с коллекцией.

– Вот и прекрасно. Тогда проводите фотокорреспондентов к нему.

– Но, Виктория Феофилактовна… вообще-то это против правил, это чисто рабочий процесс, и мы… он станет возражать.

– Кристина, вам же ничего не стоит уговорить его, – Виктория Феофилактовна улыбалась. – Это отличный пиар-ход. И это на благо музею. Скажите ему, что это мое пожелание… то есть, мое распоряжение. Открыть «Проклятую коллекцию» для съемки.

– «Проклятую коллекцию»? – Анфиса воскликнула это так громко, как не подобает кричать в музее, она ликовала. – Класс! Вот это здорово, это то, что нужно, это будет основа моей выставки! А почему она «Проклятая»?

Катя вдруг ощутила – вот оно… это мгновение, когда двери музея закрылись, захлопнулись за ними по-настоящему. И они внутри, в недрах. И сейчас, быть может, опустятся еще глубже в это самое Нижнее царство и начнут открывать для себя то, о чем никогда не подозревали прежде, проходя по этим тихим, залитым светом залам.

– Что это за коллекция? – спросила она вслед за Анфисой.

– Кристина вас проводит к нашему куратору отдела Древнего Востока, а по пути расскажет, – Виктория Феофилактовна больше не улыбалась. – Это уникальная коллекция, она недавно поступила к нам, досталась музею в дар.

Старший эксперт при аудиторе Счетной палаты Дарья Юдина сидела в выделенном ей администрацией музея кабинете за столом, на котором громоздилась гора бумаг.

Так всегда при больших проверках. Ее помощник и секретарь уехали, забрав с собой папки с финансовой отчетностью, подлежащей комплексному пересчету объединенной ревизии.

Дарья Юдина осталась работать с теми документами, которые она считала самыми важными и которые не могли покинуть стены музея.

За эти три дня, что Дарья провела здесь, в этих стенах, она возненавидела музей.

Никогда прежде она не думала, что войти сюда и сидеть тут, читать документы и отвечать на вопросы и улыбаться вежливо, слушая чужие ответы, будет так трудно.

Просто невозможно. Нестерпимо!

Очень трудно держать себя в руках. Здесь, в этом месте. Где и была-то она прежде очень, очень давно. И не сохранила об этом месте почти никаких хороших воспоминаний.

Волхонка, Колымажный переулок…

Что это за харя гипсовая вон там в углу – орет, распялив рот в беззвучном крике? А, это гипсовая маска Горгоны Медузы…

Мертвые глаза…

Вопль боли…

Последний вздох…

Кабинет, точнее комната, которую выделили ей в музее для спокойной въедливой работы аудитора – маленькая, тесная, со старинной мебелью и вся заставлена гипсовыми слепками с античных статуй.

Это так называемый «запасник» для не слишком ценных экспонатов.

Гипсовые слепки – в основном с античных торсов. Все, что осталось от многочисленных статуй фризов храмов Эллады. Торсы, торсы, торсы без голов, с отбитыми руками. Изуродованные временем, точно взрывом, но сохранившие в себе невероятную мощь плоти.

Дарья Юдина, оторвавшись от бумаг, созерцала мускулистые мужские торсы. У многих мужское естество покалечено временем, отбито, лишь какие-то осколки – там внизу, куда так и скользит нескромный жадный взгляд.

Но у некоторых фигур – обезглавленных, безруких – ТАМ все как раз на месте. Столько силы мужской, мощи, нерастраченного семени, могучего пыла.

Но все это лишь холодный древний камень. Мрамор, гипс.