Конечно, она не могла не помнить. Он обнимал ее за талию, склоняясь все ближе и ближе к ее лицу. Говорил одновременно яростно и пылко:

   - О, прекрасная лилия, - говорил. - Вы огорчены, я знаю, преступной несправедливостью, допущенной сегодня...

   А она смеялась, стараясь объяснить бестолковому, что нисколько не огорчена тем, что прелестное колье досталось Марии-Терезии, а изумительный перстень - Луизе Лавальер. Да, и разве могло быть иначе?

   Он настаивал:

   - Разрешите мне исправить эту оплошность. Иначе она будет омрачать мне воспоминания об этом празднике. Позвольте преподнести вам дар, достойный вашей красоты.

   Он снял с пальца перстень с огромным изумрудом и протянул ей.

   - Я хочу, чтобы вы утешились. Я желаю, чтобы этот перстень напоминал вам о том, что есть на свете великолепные, чудесные, богатейшие края, где вам еще не довелось бывать. Аллах велик. Возможно, он приведет вас туда, где ваша красота всегда будет по достоинству оценена.

   Ей так и не удалось тогда убедить его в том, что главное, что ей теперь необходимо - добраться, наконец, до своей комнаты и уснуть. Она не приняла дара, отговорилась тем, что перстень этот так же восхитителен, как и велик. Она не сможет носить его без боязни потерять. А это расстроило бы ее значительно более того, что она не выиграла сегодня в лотерею.

   Мужчина не почувствовал иронии. Только, раззадорившись еще больше, воскликнул:

   - Что тогда хотела бы получить в подарок прелестная роза?

   Она прошептала:

   - Ваш кинжал. Я была бы в восторге, если бы ваше превосходительство подарили мне кинжал.

   Она знала, что оружие для жителей Востока священно. Она мечтала поставить его в неловкое положение, И очень надеялась, что он отпустит ее, наконец. Но Мохаммед Али Юсуф оказался более французом, чем она предполагала. Он улыбнулся, мягким движением коснулся оружия, висящего на поясе.

   - Этот кинжал слишком тяжел для вас, так же как, увы, и велик перстень. Но я обещаю вам прислать другой - который будет вам удобен.

   Клементина утомленно взглянула на Мориньера.

   - Я вспомнила. Что еще вы хотите от меня?

   Мориньер довольно кивнул. Продолжил без промедления:

   - Я хочу предложить вам путешествие. Долгое путешествие. В ту самую страну, воспоминания о которой хранятся в вашей комнате, в небольшой шкатулке красного дерева, что стоит на камине. Я хочу предложить вам отправиться со мной в Константинополь.

   - Зачем? Что я буду там делать?

   - Бывают ситуации, в которых женщине легче добиться нужного результата, чем лучшему из дипломатов. В особенности, когда дело касается мужчин.

   - Другими словами, вы предлагаете мне роль шлюхи?

   - А это уже - как вам будет угодно, мадам, - холодно заметил Жосслен де Мориньер. - Все будет зависеть от вашего ума и ловкости.

   Филипп сделал несколько шагов от окна:

   - Послушайте, Жосс, вы говорили...

   - Все, что я говорил вам, остается в силе, и я не вижу необходимости повторяться. А потом, графиня может выбирать. Ведь с вашей стороны уже поступила парочка предложений, которые, я уверен, не выветрились из хорошенькой головки вашей жены. И она ими непременно воспользуется, если мое предложение покажется ей невозможным.

   Он незаметно улыбнулся. Не стал напоминать, что еще не было ни слова сказано о девочке, из-за которой собственно Клементина и выслушивала сейчас все эти предложения, одно щедрее другого.

   Как он и предполагал, Клементина не замедлила задать ему вопрос.

   - Хорошо. Мы вернемся к обсуждению этих щекотливых деталей после. А пока не соблаговолите ли сказать мне, в чем моя выгода? Меня не так беспокоит моя судьба, как...

   - А выгода, собственно, в том, - перебил он ее, - что вы сможете взять с собой вашу дочь. Вы сможете воспитывать ее по своему усмотрению, вы сами будете жить, если не так, как вам бы хотелось, то, уж во всяком случае, так, как сможете. А ведь и это немало?

   - Хорошо. Но как же я поеду? Насколько я могу себе представить, вряд ли в Константинополе можно найти европейских женщин, чье положение могло бы меня прельстить?

   - Это не так, - ответил мягко. - Вы не дослушали до конца.

   Мориньер бросил быстрый взгляд на Филиппа. Тот смотрел на них в смятении. Не верил своим ушам, слушая переговоры этих двух незнакомых ему людей. В какой-то момент он готов был вмешаться. Но Мориньер не дал ему такой возможности. Поднялся, чтобы размять затекшие ноги. Положил руку на плечо друга, заговорил снова.

   - Филипп, помнится, ты позволил своей жене выбирать, и она теперь вольна делать тот выбор, который ее устраивает, не так ли?

   - Да, но ты не сказал, что для этого ей придется...

   - Мадемуазель де Керуаль, насколько я помню, тоже выполняла подобные поручения, - вдруг вступила в разговор Клементина. - И не без успеха.

   - Мадемуазель де Керуаль не замужем. И она вольна распоряжаться собой, как ей заблагорассудится. А вы носите мое имя. И я не позволю...

   - О, Филипп, - она с недоверием и ужасом смотрела на мужа. - То, что вы говорите - невозможно. Чудовищно. Вас не волнует то, что случилось с моей жизнью! Вас волнует имя? А что такое имя - если за ним не стоит человек, личность?

   - Что такое имя?? - взревел граф де Грасьен. - С ним мои предки шли на смерть. Это имя до сих пор с уважением произносили и мои друзья, и мои враги. Вы же оставляете мне от него одни лохмотья, и смеете утверждать, что оно для вас ничего не значит?!!

   - Тише, дорогие мои, я примирю вас.

   Жосслен де Мориньер обернулся к Клементине.

   - Сударыня, согласие, которое вы только что дали...

   - Я его еще не давала...

   - Вы его дали, - мягко возразил Мориньер. - Но, чтобы вам обоим было проще, у меня есть кое-что еще.

   Он, словно волшебник, достал из рукава камзола сложенный лист бумаги, увидев который Клементина побледнела, а Филипп покраснел.

   - Королевская печать, - прошептала Клементина.

   Что она ей несет?

   - Жосслен, вы не сказали мне, что получили письмо от его величества? - с укором воскликнул Филипп.

   - Не сказал. Потому что я его не получал. Послание предназначено для вашей жены. А она не могла вам об этом сообщить, потому что сама только что узнала о его существовании. - В его словах было столько резона, что к ним не могли бы придраться самые взыскательные судьи.

   Мориньер протянул письмо Клементине. Она взяла его осторожно, едва превозмогая вновь охватившее ее волнение. С трудом справилась с печатью.

   "Мадам де Грасьен, которая не однажды доставляла Нам радость своим очарованием и которая столь же часто находилась так близко к тому, чтобы вызвать Наше неудовольствие.

   Мадам!

   Велико было Наше разочарование, когда много месяцев назад вы по желанию вашего супруга и, увы, с Нашего соизволения покинули Вашего Короля. Тем более велико Наше огорчение сейчас, когда Мы узнали о тех трудностях, что постигли вас.

   Нам следовало, зная вашу импульсивную натуру, приказать вам не покидать Парижа. Тогда, может быть, вам удалось бы избежать того, что так усложняет теперь вашу жизнь. С другой стороны, Мы довольны этим, ибо это дает Нам шанс получить для Короны верного слугу, столь же предусмотрительного и дипломатичного, сколь и очаровательного.

   Мы отдельно говорим о предусмотрительности, ибо известный вам человек, ваш друг, убедил Нас, что ваша натура претерпела значительные изменения. А это качество чрезвычайно потребуется Вам на том поприще, которое Мы имеем вам предложить.

   Мадам!

   Вам предлагается незамедлительно прибыть в Фонтенбло вместе с вашими сложностями, чтобы принять титулы и честь, которые Мы вам гарантируем. Надеемся вскоре увидеть вас здоровой и счастливой при Нашем дворе. Будьте готовы к тому, что вам нескоро придется вернуться в Грасьен. Надеемся также, что изменения, которые последуют в вашей жизни будут радовать вас более, чем огорчать.