- Слава Богу, вы проснулись, госпожа! - явившаяся, наконец, Тереза, замерла за ее спиной - еще несколько часов назад едва заметные синяки теперь выглядели просто ужасно.

   - Помоги мне переодеться.

   Когда Тереза освобождала ее от ночной сорочки, старалась не охать. Оказавшись нагой, долго смотрела на себя в зеркало.

   - О, мадам! - заплакала вдруг Тереза. - Как же это может быть?! Как он только мог?

   - Хватит причитать! - рассердилась. - Принеси таз и наполни его водой. Мне надо вымыться.

   Посмотрела на Терезу. Усмехнулась.

   - Филипп пригласил лекаря. Я должна быть к его приходу в порядке. Да и... перенеси колыбель в мою комнату. И вели принести сюда кровать для Полли.

   - Но, госпожа, девочка будет мешать вам. Она плачет ночами. Ее приходится подолгу укачивать.

   - Дорогая, ты, должно быть, помнишь, что это не первый мой ребенок...

   Клементина отвернулась к окну, показывая, что разговор окончен.

   Филипп хочет, чтобы ее осмотрел лекарь? Он желает, чтобы она продемонстрировала тому следы его удивительного внимания? Что ж, она готова!

   Когда приехал лекарь, Клементина встретила его в одной из проходных комнат наверху.

   - Заходите, господин Мобеж, - она с видом крайне утомленным опустилась в кресло, жестом приглашая мужчину последовать ее примеру. - Присаживайтесь. Я прошу прощения за свой ужасный вид. Но...

   Клементина вздохнула, захлопала ресницами, закусила губу, будто бы с трудом справляясь с волнением.

   - Мне так неловко.

   Ее чуть не стошнило от собственной манерности, но она героически продолжала:

   - Но вы же знаете, женщины после родов всегда дурно выглядят. И плохо себя чувствуют.

   - Да, - г-н Мобеж конфузливо закашлялся, никак не мог отвести взгляда от свежего синяка на тонкой руке, - ваш муж пригласил меня осмотреть вашу милость. Он волнуется о вашем самочувствии. Заботится о вас.

   - О, да, - Клементина непонятно улыбнулась. - У него есть причины. Вы же знаете, мужчины так нетерпеливы в амурных делах. А Филипп... Понимаете, мы так давно не виделись... Г-н Мобеж, - она смущенно коснулась пальчиками его рукава, - я прошу вас, - ее ясные глаза наполнились слезами, - я прошу вас, объясните моему мужу, что мне некоторое время после родов нужно... побыть одной.

   Она потупила взгляд, скрывая мстительных чертиков.

   Господин Мобеж заметно покраснел.

   - Да, да, конечно, - он сделал несколько неуверенных шагов в сторону двери, - пойдемте, графиня, в вашу комнату, я осмотрю вас. И, конечно, обязательно сегодня же, или в самое ближайшее время, поговорю с вашим мужем.

   Клементина представила себе предстоящий разговор лекаря с Филиппом. Усмехнулась незаметно.

   У самых дверей она столкнулась с входящим в комнату Мориньером.

   Тот весело блеснул глазами, приветствовал прошествовавшего мимо него лекаря легким поклоном. Насмешливая улыбка, расцветшая на его лице, показывала, что, как минимум, самое интересное место в разговоре он точно не пропустил.

   Словно в доказательство, Мориньер прошептал, едва расстояние между ним и Клементиной максимально сократилось:

   - Браво, моя дорогая графиня! Браво!

   Клементина растянула губы в притворной улыбке и проследовала мимо горделивой походкой королевы.

   Глава 31. Принять решение

   Был вечер. Разговор длился уже не первый час. И Мориньер начал потихоньку терять терпение.

   - Дрянь, какая она дрянь! - Филипп шагал из угла в угол, вызывая головокружение у наблюдавшего за его передвижениями Жосслена. - Ты представь себе, каким идиотом я выглядел, когда этот толстый Мобеж, краснея и заикаясь, пытался меня убедить, что мою несчастную женушку нужно на некоторое время оставить в покое. Ей, оказывается, нужно прийти в себя и подождать с любовными утехами. А я, негодяй и мужлан, калечу измученную родами женщину своими домогательствами.

   - Негодяй и мужлан? Он так и сказал? - Жосслен лениво стряхнул воображаемую крошку с колена. - Каков мерзавец!

   - Оставь свои насмешки, Жосслен. Мне нет никакого дела до этого лекаришки. Но как представлю себе, как сегодня он расскажет обо всем этом своей жене, а уже завтра вся округа, все поместные крестьяне будут жалеть эту паршивку... Как я буду выглядеть?

   - Но, дорогой мой, согласись, что синяки на ее теле - твоих рук дело. И как она должна была объяснить их появление?

   Мориньер тяжело засмеялся.

   - Во всяком случае, теперь ты выглядишь просто чересчур пылким мужчиной, что, уж конечно, значительно лучше, чем выглядеть ревнивцем. Хотя, должен сказать, что, прослышь король о твоих проделках, он не похвалил бы тебя.

   Филипп остановился. Взглянул на Мориньера:

   - Жосс, я и представить прежде не мог, что когда-нибудь подниму на нее руку. Но тогда... вчера... я мог бы убить.

   Жосслен де Мориньер встал и потянулся.

   - Тем более, ты должен быть благодарен своей жене. Ведь она спасла твою репутацию. Не рассказывать же ей, в самом деле, всей округе, что муж ее напился, как свинья, и бросился с кулаками на нее и с ножом - на ребенка.

   Он говорил непринужденно, даже как будто легкомысленно, но глаза его внимательно следили за реакцией друга.

   Филипп покраснел от досады.

   - Это не мой ребенок. И скоро все вокруг только и будут говорить о том, что я - рогоносец!

   - Если ты сам не будешь вопить об этом на каждом углу, возможно, и все остальные промолчат, - Мориньер зло сощурил глаза. - Ты меня утомляешь, Филипп. Я уже говорил тебе, всегда есть выбор. Ты можешь устроить скандал, наказать ее, и, таким образом, во всеуслышание заявить, что ты, в самом деле, несчастный обманутый муж. А можешь признать ребенка и спокойно жить всеми уважаемым человеком с любимой женой до самой старости.

   Филипп подскочил.

   - Как ты не поймешь?! Я не могу с ней жить. Я не могу ей больше доверять. Она предала меня. Что же касается этого отродья...

   - Стоп, друг мой. Стоп. "Отродье" - чудесная девочка с материнскими глазами. И она станет любить тебя, как отца, если у тебя достанет ума не утверждать обратное. А твоя жена - разве не оценит она твое благородство, сохрани ты сейчас ее падение в тайне?

   - Возможно. Наверное. Но я... Что делать мне? Я-то буду вечно помнить о ее неспособности хранить верность.

   - А кто из нас способен? Вот, к примеру... - Мориньер невинно распахнул глаза навстречу мечущемуся Филиппу. - Где ты был сегодня весь день? Я не мог дождаться тебя, чтобы предложить партию в шахматы.

   Филипп отвел взгляд.

   - Это совершенно не твое дело.

   - Само собой.

   Засмеялся.

   - Логика, дорогой мой друг, была и остается неоспоримым твоим достоинством!

   *

   Филипп проснулся с сильнейшей головной болью. Долго приходил в себя. Пялился в перекрестье балок над кроватью. Боялся шевельнуть головой. Вспоминал - что там было с ним вчера вечером?

   Сначала они долго беседовали с Мориньером. Даже спорили, кажется. Он, Филипп, извинялся.

   Он помнит - он спросил:

   - Я был груб с вами. Отчего вы не вызвали меня тогда же?

   Мориньер рассмеялся:

   - Вы едва стояли на ногах, мой дорогой. Было бы глупо, согласитесь, лишиться друга, оттого только, что в трудную для него минуту мое самолюбие оказалось уязвлено неприветливым словом.

   Филипп оскорбился:

   - Вы самоуверенны. Вы не сомневаетесь, что одержали бы надо мной верх?

   - А вы сомневаетесь? Если вы не могли быть сдержаны в речах, то как вы можете думать, что вам удалось бы победить в деле, требующем холодной головы и трезвого расчета?

   Собственно, Мориньер был прав. Но правота его в этот раз невозможно бесила Филиппа. И, в конце концов, не выдержав этого труднопереносимого сочетания раздражения, обиды и чувства вины, он опять напился.