- Но кто тогда...

   - А, - махнул рукой Поль, - да все деревни будут петь вам славу за смерть этого ублюдка. Вот хотя бы взять отца вашей горничной, Большого Жиля. Видели вы его? Он одним ударом быка наземь сшибает! И он никогда не откажется нам помочь... Или мельник... Да мало ли мужчин в ваших землях!

   В конце концов, Клементине пришлось согласиться.

   После недолгих переговоров роли были распределены.

   Пьер и Большой Жиль взялись убрать за пределы замка тело Лагарне.

   Поль, который возрастом и комплекцией более других был похож на капитана королевских драгунов, должен был вывести коня из замка. Не испытывая никакой неловкости, он влез в одежду капитана Лагарне и даже, приплясывая на месте, очень похоже изобразил его походку. Клементина взглянула на него неодобрительно, но промолчала. Она понимала, что не имеет права укорять его за шутовство. Никого из них. Ведь теперь слуги будут делать самую грязную, самую отвратительную работу. И рисковать - свободой и, может быть, даже жизнью.

   Глава 20. Ужин

   Спустя полчаса Клементина вернулась в свою комнату.

   С облегчением упала на кровать. Все обошлось. Напряжение, так долго мешающее ей дышать, начало отпускать.

   Клементина закрыла глаза, восстанавливала в памяти картины.

   Вспомнила, в каком потрясении был Одижо, когда она привела его к подземному ходу. Обнял за плечи, долго смотрел ей в глаза. Потом произнес тихо:

   - Клянусь, я никогда не воспользуюсь этим знанием во вред вам и вашему дому.

   Она кивнула.

   - Хорошо. Теперь уходите.

   Он не ушел.

   Проводил Пьера и вернулся.

   - Я должен удостовериться, что все образуется. Потом, обещаю, я исчезну, и вы меня больше не увидите.

   Клементина кивнула - только чтобы показать, что услышала.

   Она уже и не знала, радуют ее эти слова или огорчают. С Одижо, как это ни страшно ей было признавать, в ее жизнь кроме тревоги, от которой она, разумеется, мечтала избавиться, наконец, вошла привычная с детства доброта и простосердечность. В нем была та самая простота провинциала, которая в значительной степени была свойственна и ей. Для Одижо, - по крайней мере, Клементине стало так казаться, - всякое слово имело единственный, самый главный, образующий смысл. Для него все было очевидно. За мыслью всегда следовало действие, за поступком - воздаяние.

   Его неожиданное признание тогда смутило ее.

   Она спросила его, уверен ли он в выбранном им пути.

   Он ответил:

   - Однажды, поняв, какую силу привел в движение, я готов был отступить. Но побоялся. Испугался, что эту перемену убеждений сочтут предательством.

   Он сказал тогда это так просто и легко, что она не могла ему не поверить. Подумала только: "Филипп никогда и ни за что не признался бы, что чего-то боится. Не только не выговорил. Не рискнул бы подумать. Нашел бы тысячу других причин и объяснений, но только не страх - не обычный, человеческий страх".

   На ум тут же пришли слова другого человека, того, о ком она и вспоминать не желала - Мориньера.

   Будто снова услышала, как тот сказал спокойно, когда в смятении рассказывала она ему о преследующих ее кошмарах: "Ничего никогда не боятся - только глупцы".

   Ответила Одижо после некоторой паузы:

   - А разве идти против своих убеждений - не худшее из предательств?

   Он взглянул на нее задумчиво. Промолчал.

   Все закончилось, слава Богу. Все утряслось.

   Но она никогда не забудет, как испугалась, когда полдня проведшие в сумраке погреба солдаты вдруг высыпали толпой во двор.

   Поль верхом на коне Лагарне только готовился выехать за ворота. И, разумеется, драгуны, едва к этому времени державшиеся на ногах, увидели его. Увидели, да, к счастью, не разглядели.

   Они стояли и смотрели, как всадник, который без сомнения был их капитаном, исчезает за воротами крепости.

   - Что случилось? - галдели драгуны, пытаясь понять сквозь пелену винных паров, застилающую разум, что заставило Лагарне, не говоря им ни слова, броситься в темноту надвигающейся ночи.

   - Капитан Лагарне сказал, что он выяснил, где прячется этот ваш Одижо, - серьезно ответил Флобер, стоящий среди них и тоже провожающий долгим взглядом всадника. - Господин капитан был сердит, что нашел вас пьяными, и сказал, что завтра разберется с каждым из вас. А с этим молокососом, сказал капитан, он справится и один.

   В ожидании выволочки драгуны, хмурясь, незаметно разбрелись по своим палаткам.

   Потом сидели у костров, грелись, недоуменно переговаривались. Они не знали, как должны теперь поступить. Ждать ли возвращения капитана в лагере? Или все-таки ехать следом за ним? Но куда? Все представлялось им очень странным.

   Клементина чувствовала себя такой измученной, что собралась лечь спать раньше обычного. Но Тереза в ответ на ее просьбу подать ей халат вдруг качнула головой, помялась, потом выдохнула:

   - Госпожа, я приготовила вам платье к ужину. Господин Одижо просил непременно быть. Он... он сказал, это очень важно.

   Клементина не выказала удивления. Поднялась, переоделась, спустилась вниз.

   В зале, в креслах у камина, расположились Ларош с Бриссаком. Перье о чем-то негромко говорил у окна с отцом Жозефом.

   Она направилась к огню. Завидев госпожу, Ларош и Бриссак вскочили, вытянулись, приветствовали ее, но было очевидно, они недовольны. Более того, они едва сдерживали гнев.

   - Что случилось? - спросила Клементина - Что у вас с лицами, господа?

   Оба молчали, уткнув взгляды в пол.

   - Где господин Флобер?

   - Ваш новый друг, госпожа, - Ларош с заметным трудом удерживался в границах вежливости, - отправился в гости к драгунам, которые, словно обделавшиеся в неположенном месте щенки, ждут теперь у своей конуры хозяина с плеткой. Дождутся ли - вот вопрос! - он испытующе посмотрел на нее. - Мы же, я и господин де Бриссак, находимся тут, по всей видимости, для того только, чтобы исполнять ваши фантазии: носить за вами по дворам корзины с морковью, сопровождать вас на прогулках, помогать сматывать нити в клубок... Черт побери, чем еще, в самом деле, могут заниматься люди военные? А вы так давно не фантазировали! Приказывайте, госпожа! Иначе мы начинаем чувствовать себя в вашем доме лишними.

   Она выслушала его до конца. Потом обернулась к замершим у окна:

   - Я прошу вас, Перье... И вас, отец мой... Подойдите сюда. Мне нужно вам кое-что сказать.

   Когда все собрались, она медленно обвела их взглядом.

   - Я хочу просить вас всех - и вас, которые находятся сейчас здесь, и всех тех, кто теперь заняты в доме. Каждого. Я прошу передать это всем. Мне, графине де Грасьен, сейчас более чем когда-либо, нужны ваша помощь и поддержка. Я понимаю ваше недовольство, господин де Ларош. И ваше, господин де Бриссак. Более того, я чувствую свою перед вами обоими вину. Если вам будет угодно, позже я выслушаю каждого из вас и дам свои объяснения. Но сегодня я прошу вас еще немного потерпеть. День, может быть, два. Я очень хочу, чтобы потом, когда все окончательно вернется на круги своя, мы не растеряли взаимное уважение и сумели бы остаться друзьями.

   Она улыбнулась слабо:

   - Я же со своей стороны обещаю более не просить вас, господин де Ларош, заниматься моей корзинкой для рукоделия.

   Пресловутая корзинка для рукоделия, заполненная до краев нитками для вышивания и пряжей, с самого появления Клементины в доме стояла бездвижно на верхней полке камина. Только Тереза время от времени стирала с корзинки пыль, перебирала сложенные в ней принадлежности для шитья и вязания. Вздыхала - что ж хозяйка так безразлична к таким исконно женским занятиям? Все бы ей читать да читать...