Дени молчал, опустив голову.

   Мориньер улыбнулся незаметно:

   - Месть, Дени, - штука опасная. Она не облегчает душу. Она ее губит. Но давайте вернемся к этому разговору позже. А сейчас ешьте.

   Он пододвинул ребенку миску с еще теплыми булочками, принесенными Жаннет.

   Мориньер усмехнулся. Имя смазливой служанки он выяснил благодаря маленькому кавалеру.

   Когда та принесла в комнату ароматную сдобу, малыш с такой уморительной серьезностью поблагодарил девушку и поинтересовался, как ее зовут, что девица пришла в восторг. Она засмеялась, представилась, соорудив наскоро что-то вроде реверанса, и едва удержалась от желания ущипнуть ангелочка за щеку. Отказалась от этой мысли, встретив насмешливый и одновременно предостерегающий взгляд мужчины. Опустила глаза, выскочила за дверь.

   - Если вы наелись, Дени, ложитесь спать, - приказал он, заметив, что ребенок начал зевать и тереть глаза.

   - Можно мне взять булочку с собой, сударь?

   - Не стоит, - покачал головой, - в кровати должно спать.

   Ребенок огорченно вздохнул, но все же спорить не стал, полез в постель.

   Мориньер тоже с облегчением бросился в кровать и тут же провалился в сон.

   Проснулся довольно скоро - от шлепанья босых ног по каменному полу. Не двинулся - наблюдал сквозь ресницы, как малыш, всхлипывая и дрожа, заполз осторожно на самый краешек его кровати, неловко поерзал, потом, осмелев, забрался под одеяло и ткнулся холодным носом ему в бок. Мориньер обнял ребенка, решив оставить выяснение причин посягательства на его постель на утро. Мгновенно уснул вновь.

   За завтраком, наливая мальчику принесенного Жаннет свежего, теплого молока, спросил строго:

   - Отчего, Дени, вы не спали в своей кровати?

   - Сударь, мне приснилось... Мне приснилась матушка-настоятельница. Она... она... - малыш захлопал глазами, какое-то время молчал и вдруг залился слезами.

   Мориньер помедлил, замерев с кувшином в руке. Потом поставил перед ребенком кружку с молоком. И вышел из комнаты.

   Глава 18. Флобер

   Клементине казалось, что в ее землях, наконец, наступило спокойствие. Несколько недель не было ничего слышно об Одижо. Не видно было и солдат. Поговаривали, что драгуны по-прежнему стоят в Молинаре, испытывают терпение его хозяев. Но большая часть солдат все же ушла в города. И теперь выжидала там.

   Вилланы вернулись к своим обычным занятиям. Работали на участках около своих домов и на господских полях. Поливали огороды, пололи, снова поливали. Дожди в это лето будто забыли об их крае. Крестьяне с тоской смотрели на тонкие, чахлые стебли пшеницы. Ухаживали за виноградниками. Надеялись на виноград. Гадали об урожае, молились, чтобы он был хорошим.

   Клементина потихоньку успокоилась, оттаяла. Снова полюбила прогулки. Ходила к Жиббо. Та занималась с ней: учила разбираться в травах, готовить лечебные отвары и мази.

   Говорила:

   - Будешь мне дочерью.

   Клементина улыбалась: дочерью - так дочерью. Внимательно запоминала все, что говорила ей о растениях старуха-колдунья. Она очень хорошо помнила, как спасалась травами в Новом Свете. Кто может сказать, когда эти знания пригодятся снова?

   Снова стала ходить по деревням. Разговаривала со своими крестьянами, носила им гостинцы. Сама тоже время от времени получала подарки: то гуся к праздничному столу, то круг свежего, только испеченного, ржаного или ячменного хлеба с отрубями, то лепешки с жареным луком или копченостями.

   Клементина любила простую деревенскую еду. Не гнушалась она и репой с брюквой, и морковью с капустой. Сеньорам благородных кровей не полагалось есть то, что растет в земле. При дворе овощи вообще были не в почете. Там питались, по большей части, птицей и фруктами. Но Клементина с огромным аппетитом ела рагу из мяса с овощами, которое готовила Аннет. И вспоминала детство. В замке ее отца тоже очень уважали овощное рагу.

   Верные воины Клементины, которых иногда она по-прежнему брала с собой, несли за ней все эти съедобные дары и качали головами - знали б они, чем им придется заниматься на службе.

   В этот жаркий день, - солнце стояло высоко, и небо было безоблачно, - Клементина шла к молодой Фантине Ларно, которая накануне родила сына. Она несла измученной молодой мамаше несколько монет, чтобы та могла купить что-нибудь для себя и своего малыша.

   Шла одна. Ей до смерти надоело бурчание ее недовольных охранителей. В конце концов, чего она может еще бояться после того, как победила самого Одижо? Она и предупреждать о своем уходе не стала. Дождалась, когда сойдет роса, да и пошла.

   Вышла за ворота, свернула на узкую тропинку, заросшую стелющейся травой, разулась, радостно зашагала по молодой зелени. Она так любила ходить босиком, ступнями чувствовать тепло земли, брести по шелковистой траве, пропуская тонкие травинки между пальцами ног.

   Так, босая, она дошла до первых хижин, улыбнулась копошащимся на огородах крестьянам, прошла дальше - прямо к дому Фантины. Крестьяне при виде госпожи распрямлялись, поддерживая спины выпачканными в земле руками, здоровались, прятали в уголках губ добродушные усмешки.

   - Чудна наша госпожа, - говорили. - Нам обувки не хватает, а она свою, господскую, мягкую да удобную, снимает, чтобы босыми ногами по травам-муравам шаркать. Вот хозяин - тот господин. Как приедет в замок, как начнет дома объезжать, так все верхом, в светлых сапогах да перчатках из тонкой кожи, одет с иголочки. Не спустится, не сойдет с коня. Посмотрит только горделиво, спросит, все ли в порядке да как урожай - да и стегнет жеребца, до следующего двора - чтоб побыстрее.

   Клементина, и в самом деле, в иные дни мало походила на госпожу. И сегодня, собравшись к Фантине, она надела сшитое Терезой "крестьянское" платье, взяла в руку небольшую кожаную сумку-кошель, стянутую кожаным же шнурком. На сгиб руки повесила связанные между собой мокасины - она привезла их с собой из Новой Франции. И пошла.

   Шагала весело, ступала по обочине дороги, где трава не была примята, а земля - не разворочена колесами телег, размахивала сумочкой, в которой были припасены гостинцы для тех сорванцов, что старательно попадались ей на пути.

   Мать Фантины, увидев ее на пороге своего дома, отчего-то засуетилась, сделала нерешительно шаг в глубину дома, затем, точно опомнившись, кинулась навстречу.

   - Добрый день, госпожа. Вот не ждали - не ведали! Вот радость какая! Здоровья вам, госпожа!

   Крестьянка всплеснула руками.

   - Здравствуй, Жанна, - Клементина недоуменно смотрела на возбужденную женщину. - Как себя чувствуют твои дочь и внук? Ты не хочешь мне их показать?

   - Да, конечно, госпожа, - под натиском шагнувшей вперед Клементины Жанна отступила в сторону. - Конечно. Проходите.

   После залитого солнцем двора внутри казалось очень темно. Но Клементина хорошо ориентировалась в доме, поэтому она спокойно толкнула следующую дверь и остановилась на пороге.

   Прямо перед ней стоял высокий темноволосый мужчина. Смотрел на нее испытующе. Молчал.

   Казалось, в доме вдруг ударил жесточайший мороз. У Клементины в момент заледенели пальцы.

   Она чувствовала присутствие застывшей за ее спиной Жанны. Фантина замерла у колыбели, прижимая к груди запеленутого в неотбеленную тряпку младенца, который один надрывался, совершенно не обращая внимания на оцепеневших взрослых.

   Первой пришла в себя Клементина.

   - Вот как?.. Господин Одижо? Может быть, вы объясните, что вас вновь привело в эти края?

   Бернар Одижо оглядел стоящую перед ним женщину. Оценил ее наряд. Медленно скользнул взглядом по ее лицу, шее, по груди, прикрытой белой, расшитой шелковыми нитями, шемизеткой, по мокасинам в ее руках и остановил, наконец, взгляд на босых ступнях, выглядывающих из-под платья.