Первое, что меня поразило – лица людей. Я никогда не видела, чтобы у мужчин были обведены глаза. Оказывается, это угольная пыль. От ежедневного монотонного труда в подземелье она оседает на веки и не смывается годами, а может и вообще никогда. У шахтеров взгляды мучеников. Сами о себе говорят, что живут хорошо, «вон, в соседних областях, говорят, совсем работы нет, люди спиваются».
Главная достопримечательность города – музей Достоевского. В местной церкви венчались Федор Михайлович и Мария Дмитриевна. История любви писателя в новокузецкой интерпретации выглядит убого и даже нелепо. В деревянном домике на краю города собраны старинные вещи разных времен и народов, на стенах ксерокопии писем. Ни одной личной вещи писателя нет и в помине, что немудрено: он побывал здесь трижды, в общей сложности – двадцать два дня. Если учесть, что в те времена не существовало скоростного транспорта, и, соответственно, Достоевский вынужден был останавливаться на всех крупных станциях подолгу – в Тюмени, в Омске, в Новосибирске и так далее, – то эти города могут открыть такие же музеи.
В главном книжном магазине Новокузнецка спрос на классику нулевой. Продавщицы объясняют это каникулами. А вот в учебное время года спрос традиционно возрастает на все, что предписано учебной программой. «И Достоевский там есть», – заверили меня.
Мы идем по улице. Мой знакомый поэт Дмитрий Хоботнев, уроженец этого города, рассказывает, что Новокузнецк криминализован до невозможности, вечерами на улице гулять не принято, да и не хочется. А в это время мимо нас проносят женщину на носилках: с сердцем стало плохо, она, как и я, здесь впервые.
Новосибирск – в самом деле город науки.
Здесь все проникнуто книжной культурой. В книжных магазинах многолюдно, много иностранцев, которые приобретают литературу в больших количествах, в том числе и на других языках. Продавщица поясняет, что за рубежом книги в твердой обложке и таком же переплете стоят дорого. Не каждый может себе позволить купить, скажем, собрание сочинений Гюго, а тут, пожалуйста, за семьдесят три доллара все творчество знаменитого француза в обложке с золотым тиснением!
Город богатый, но зарплаты в сфере образования, науки и культуры смехотворны, гонорары за статьи в областных СМИ ничтожны; например, за стихотворение на первой полосе платят двадцать рублей. За эту сумму в Новосибирске можно купить кедровую шишку, которые продают бабушки возле железнодорожного вокзала. На каждом углу банки предлагают кредиты. Даже в аэропорту перед самой взлетной полосой, когда уже пройден досмотр, бойкие юноши настойчиво советуют оформить кредитные карты. Они доверчиво улыбаются и почти интимным шепотом спрашивают вас о месте проживания, зарплате, членах семьи, наличии автомобиля… Создается впечатление, будто просто собирают информацию о людях. Для чего? Зачем?
Тюмень – город не просто богатый, а очень богатый. Но только для тех, кто приближен к бюджетному пирогу. Эти люди мелькают на экранах, издают килограммовые книги и преподают в местном университете. Остальных принято не замечать. Книги, изданные на бюджетные деньги по блату, красотой слова, как правило, не отличаются. Открываю наугад детскую книжку и читаю, как Мечта говорит девочке: «А теперь пойдем реализовываться вместе». Представила, читаю ребенку это чудное слово «реализовываться». Если в прежние времена тюменские журналисты представляли, как правило, оппозицию, то теперь в поисках заработков весь пыл сошел на нет. Свет в окошке – мой бывший коллега по «Комсомольской правде» Виктор Егоров. Он создал сайт под названием «Цветной бульвар», где просто рассказывает о жизни города и области, как она есть. Успех у него огромный. Люди давно устали от однообразных СМИ, где в каждом номере по 4–5 фотографий губернатора и свиты с описанием их грандиозных достижений за счет налогоплательщиков. Что в Тюмени действительно стоит посетить – это храмы, места молитвенных подвигов священников, чутких, внимательных и в высшей степени тактичных. Куда бы меня жизнь ни забрасывала и в каких бы обстоятельствах я ни оказывалась, я всегда сумею отличить выпускника тобольской духовной семинарии от любой другой. Впрочем, не только я, но и многие из тех, кому известна духовная школа Сибири. В Свято-Троицком мужском монастыре хранятся мощи Филофея Лещинского, обратившего в православную веру коренные народы – ханты и манси. Волею судьбы я с сыном принимала участие в прославлении святого и перенесении его мощей в монастырь из Вознесенско-Георгиевского храма, где их под полом прятали от советской власти. Это было неописуемо. Тишина, тысячи зажженных свечей, легкий ветерок и молитва на одном дыхании. Даже мой непоседа сын, и тот вел себя тихо. Впрочем, в ответственный момент он меня удивил, подошел к раке и голову наклонил и шепчет: «Филофей, ну, пожалуйста, сделай так, чтобы у меня по английскому вышла тройка и не надо было в каникулы в школу ходить». Я ребенка одернула. Меня кто-то поправил, мол, он же с верой просит. В тот же день сын пошел сдавать английский, и ему за четверть поставили четыре…
Три часа езды от Тюмени, и перед вами село Покровское – родина Григория Распутина. Лично я здесь была несколько раз. Это особенное место, его надо понять. С одной стороны, все просто – заплатил за билет, сходил в музей, поставленный в огороде на месте дома, снесенного большевиками.
Когда-то я брала интервью в соседнем районе у одной долгожительницы; гляжу, в избе вдоль стены лежит бревно, хорошо отполированное, покрытое лаком. Естественно, интересуюсь: что это? Оказывается, бревно – часть дома Григория Распутина. Когда большевики постановили разобрать дом, односельчане тут же по бревнышку растащили, и правильно сделали, потому что решено было распутинское гнездо сжечь. А люди спасенные бревна хранили, полировали и утверждали, что они удачу приносят, потому как от дома мученика. Говорят, что перед тем, как податься в Москву, Григорий принял на себя подвиг юродства. Помнится, я тогда у женщины спрашивала, знала ли она Распутина, она отвечала, что сама-то нет, а вот ее мать знакома была с ним, рассказывала, суровый был мужик, не улыбался, песен-шуток всяких не любил, лук ел как яблоки.
Многие посетители стараются что-нибудь от распутинской ограды отщипнуть – «на счастье».
Не знаю, почему, но Екатеринбург не люблю. Красивый, ухоженный, богатый город, но что-то в нем есть резкое – не мое. Я помню его еще Свердловском, мы туда студентами приезжали на китайский рынок, чтобы купить одежду подешевле, шли мимо Ипатьевского дома, туда и обратно… О том, что здесь убили царя, узнала случайно. Помню чувство безысходности. Дом почти на лобном месте, спрятаться невозможно, первая мысль была, что в Сибири бы такого не произошло, тоболяки или тюменцы обязательно бы помогли царю бежать. А тот дом был огорожен высоким глухим забором. Я глянула через узкий проем в штакетнике и увидела, как мужчина в строительной каске во дворе напротив крылечка справляет нужду…
А еще мы фотографировались на фоне дома, но снимки почему-то не получились.
Много позже я посетила Екатеринбург с сыном, на месте снесенного Ипатьевского дома красовался великолепный храм, так и называющийся «Храм-на-Крови». По-прежнему возникает в этом месте чувство горечи и беспросветного одиночества, хочется сесть на ступеньки, уйти в себя. Но увы: напротив – витрины бутиков, реклама банков, логотип американского напитка. Россия, где ты? Ау!
Вопрос сына, за что царя убили, вернул меня в реальность. Тогда моему мальчику было меньше десяти лет, и рассказывать ему о «красных» и «белых» не имело смысла. Детству нужен понятный язык, и я, собравшись, начала говорить, как когда-то его прапрабабушку вместе с родителями из родного Смоленска сослали в Ханты-Мансийский округ только за то, что имели слуг, лошадей, земли, строили церкви.
– А того, кто был богаче, тех вообще убивали, – объясняю я, подстраиваясь под детскую логику.
Мальчик задумчиво молчит. И хорошо, что не спрашивает, когда поедем в Смоленск, там, в родовом гнезде купца Крылова (моего прадеда), расположен известный коммерческий банк.
