Результаты таких наблюдений давали возможность связи со своей агентурой, работающей внутри партизанской базы. Агент закладывал информацию в тайник, расположенный вблизи базы или даже на ее территории (обычно вблизи мусорной свалки или отхожего места, посещение которых вполне объяснимо), или же на марше, в обусловленном месте. Изъятие такой информации возлагалось на егерей спецгруппы, они же и подстраховывали агента по мере возможности. По рации егерям сообщалась дополнительная информация, полученная оперативным путем из других источников. Знание обстановки давало возможность егерям существенно вредить сопротивлению. Не счесть случаев, когда лазутчики, перебравшись за периметр партизанских секрет-постов, убирали из бесшумного оружия партизанских лидеров. Спецгруппы делали налеты на партизанские склады и базы снабжения. Бывали и нападения на крупные партизанские штабы с удачным уловом захваченных документов (мелкие отряды документацию никогда не ведут в конспиративных целях). Но основной задачей была добыча информации, и спецгруппы работали в потогонном режиме захвата живых людей.
Чаще всего это происходило при движении немногочисленной партизанской группы на разведку, диверсию или хозяйственный промысел. Маскировка под лохматыми камуфляжами делала егерей практически невидимыми. Засада ставилась безукоризненно. Ликвидация лишних и захват во всех возможных и невозможных условиях на тренировках отрабатывались до автоматизма. В плен брали того, кто шел сзади — такие быстрее начинают говорить и их легче «отсечь» от основной группы, идущей спереди. Передних расстреливали из бесшумного оружия или вырезали ножами. Все это делалось мгновенно и бесшумно. На тренировках тщательно отрабатывался мгновенный рывок на захват. А в наше время отрабатывается и захват из автомашины, даже по лесу сейчас мало кто ходит пешком.
Следов при захвате не должно оставаться никаких. Взятого «языка» и трупы убитых бегом оттаскивали в сторону подальше. Убитых зарывали и место захоронения маскировали. Пленного допрашивали тут же. Его трясли, пока он не опомнился от стресса. Оперативник, находившийся в спецгруппе, знал, как это делается. В контрпартизанской войне тоже нет запрещенных приемов. Как правило, захваченный крестьянин начинал говорить. Он знал, что ему надо уцелеть вот здесь и сейчас, чтобы его не убили на месте. Еще проще было с теми, кто отпросился у командира на пару дней побыть дома. Или с теми, кто ушел в село на свадьбу, крестины и т. д. — для крестьян это очень важные события и пропустить их нельзя. Таких отслеживали на краю леса и допрашивали в виду собственного дома. Почти всегда задержанные говорили сразу и подробно. В установленный срок они возвращались на базу, но уже в качестве осведомителей спецслужб. Тех, кто молчал — немало было и таких — отправляли в город. По статистике гестапо, в застенках говорил каждый третий. В НКВД, где не велось такой статистики, говорили все.
Частенько языков брали и вблизи партизанской базы. Самым удобным местом для этого были тот же мусорник и отхожее место. Несмотря на предупреждения, изложенные в инструкциях, и изучаемые во всех армиях мира, во всех гарнизонах постоянно повторяют одну и ту же ошибку — о вышеуказанных презираемых и малопосещаемых местах забывают до возникновения в них потребности. Трудно подсчитать, сколько военнослужащих (в том числе и в Советской Армии — вспомните Афганистан) было похищено при выходе по жизненной необходимости.
Точно так же поступали во все времена и с дежурными нарядами секрет-постов: был человек на посту и исчез вместе с напарником, следов никаких не осталось. Бесшумно и бесследно уничтожались разведгруппы, встречавшие на «маяках» людей из города. «Горожан» брали в плен только живыми и только невредимыми. Эти люди знали очень многое. Захват «языка» проводился необязательно методом физического нападения. Во все времена (и сейчас тоже) в ходу были чисто охотничьи способы — петли, капканы, волчьи ямы и другие хитроумные ловушки.
По ходу событий егерям приходилось нападать и на крупные партизанские колонны. Суть этого мероприятия заключалась не в том, чтобы одержать победу, а в том, чтобы сорвать партизанскую акцию, на исполнение которой выдвигалась колонна. Засада при этом готовилась тщательно. Место для нее выбиралось так, чтобы колонна была «зажата» рельефом местности (оврагами, скатами и т. д.) или хотя бы «прижата» с одной стороны и не могла быстро рассредоточиться и развернуться в боевые порядки. Обочина тропы, по которой двигалась колонна, минировалась минами или гранатами на растяжках. Места, мало-мальски годные для укрытия от огня, тоже минировались. В наше время для этих целей используются управляемые мины и мины направленного действия. Место перед позицией егерей минировалось обязательно.
Засаду старались расположить с правой стороны по ходу движения колонны, при этом сидящие в засаде стреляют каждый с правого плеча, не мешают друг другу и каждый максимально закрыт своим укрытием (представьте себя на месте стрелка, чья позиция находится напротив — по левую сторону от колонны; как неудобно будет стрелять с правого плеча с разворотом вправо, как будет вам мешать тот, кто впереди вас, и как вы будете мешать тому, кто сзади). По возможности выбирают место, чтобы тропинка или дорога сворачивала по ходу движения влево. Это позволяет расположить огневые точки егерей и на изгибе тропы, по фронту и к тому же обеспечивает большую свободу маневра спецгруппы при отходе. При этом меньше вероятности выйти на открытое место (тропы, дороги, просеки) и попасть под обстрел.
Если впереди колонны двигалась малочисленная группа — предупреждающее охранение, то ее обычно пропускали вперед беспрепятственно (правда, бывали по обстановке случаи, когда такую группу бесшумно уничтожали и брали пленного, трупы мгновенно оттаскивали в сторону).
Колонна встречалась плотным внезапным огнем из всех стволов, на расстоянии 70–80 метров, не ближе, чтобы из колонны никто не смог добросить до позиции егерей гранату. Партизаны тоже обучены тактике и бросаются не туда, где тихо (там опасность), а туда, откуда стреляют, вслед за броском своей гранаты. Колонна — групповая мишень, и концентрированный огонь по ней из стрелкового оружия плюс срабатывание мин направленного действия оказывают чудовищный эффект. Для создания большей плотности и результативности огня егеря применяли способ стрельбы из автоматов по пулеметному. Чтобы оружие при стрельбе очередями не трясло и не разбрасывало пули, автомат за ремень прихватывают к стволу дерева. Просто и эффективно. Обычно расстреливают один магазин из автомата и короткую ленту из пулемета. Не больше. Весь огневой налет длится 10–15 секунд.
И теперь задача спецгруппы — мгновенно исчезнуть, утащив с собой «языка», если он есть. Надо исчезнуть, несмотря на соблазн пострелять еще. Потому что ответная стрельба начнется секунд через 7–8, а организованное сопротивление наступит секунд через 20–25. Не дожидаясь его, надо уже быть на ногах и убегать по безопасному месту — лощине, оврагу, обратному скату и т. д. Путь отхода должен быть определен и отработан заранее. Один пулеметчик сбоку и с безопасного места (на удалении метров 200 от позиции егерей) прикрывает отход спецгруппы и глушит топот бегущих, потом отходит сам.
Почему старые инструкции предписывали делать именно так? — Нельзя допустить, чтобы в спецгруппе появился хотя бы один раненый. Это означает практически конец выполнения задания. Раненый будет непомерной обузой для егерей, так же, как будут непомерной обузой для партизан их раненые. Самое неприятное на тропе войны для тех и других не голод и отсутствие боеприпасов, а наличие раненых. Это жуткое бедствие в партизанской жизни. Только в низкопробной литературе раненых пристреливают, в реальной действительности их вытаскивают до последней возможности.
Партизанская колонна после шквального огня егерей начинает расползаться в стороны и попадает на мины-растяжки. Отягощенные ранеными и убитыми, потеряв инициативу и время, имея впереди неизвестность, партизаны не способны на результативные действия.
