21 августа. 7.50. Десять минут назад расплавился модуль. Отсюда обломков не видно, но горький, кислый запах, просочившийся во влажный тропический воздух, я чую. Нашла в скале расщелину, что-то вроде неглубокой пещеры, она покуда защитит меня от динозавров. Расщелина прикрыта густыми зарослями цикадофитов[63], да и вообще она слишком мала, крупные хищники сюда не влезут. Но рано или поздно мне понадобится еда, и что тогда? Оружия у меня нет. Сколько может продержаться одинокая, практически беспомощная женщина, очутившаяся на рукотворном обитаемом спутнике меньше пяти сотен метров в диаметре в компании стада весьма энергичных и голодных динозавров?
Я твержу себе, что на самом деле ничего такого не происходит. Только вот убедить себя никак не получается.
Я спаслась, но меня все еще трясет. Не могу выбросить из головы тихое, странное, словно хихикающее бульканье, которое принялся издавать начинающий перегреваться миниатюрный накопитель энергии. За какие-то четырнадцать секунд мой милый модуль превратился в обугленную груду сплавившегося утиля — вместе с передатчиком, запасами пищи лазерным пистолетом и всем остальным. Если бы не тот предупреждающий смешок накопителя, то и я, хорошенько поджаренная, валялась бы сейчас среди обломков. И это еще в лучшем случае.
Стоит закрыть глаза, и мне мерещится мирно дрейфующий на орбите всего в каких-то ста двадцати километрах отсюда спутник Вронски. Какое прекрасное зрелище! Стены мерцают, точно платина, гигантское зеркало собирает солнечный свет и направляет его в иллюминаторы, сельскохозяйственные спутники вертятся вокруг Вронски крохотными лунами. Кажется — протяни руку и дотронешься. Постучишь по оболочке, прошепчешь: "Помогите мне, прилетите за мной, спасите меня". Но с таким же успехом я могла бы сидеть сейчас не на соседнем с Вронски искусственном спутнике в поясе Лагранжа, а где-нибудь на Нептуне. Способа взмолиться о подмоге нет. Как только я покину эту расщелину, я отдам себя на милость динозаврам, на каковую, понятно, рассчитывать не приходится.
Начинается дождь — искусственный, как и практически все на этом острове Динозавров. Но мокрой от него становишься совсем как от настоящего. Мокрой, холодной и липкой. Фу.
Господи, что же делать?
8.15. Дождь пока прекратился. Через шесть часов он пойдет снова. Удивительно, каким удушливым, сырым и густым стал воздух. Дыхание превратилось в тяжкий труд, легкие словно поросли плесенью. Я скучаю по чистому, свежему, вечновесеннему воздуху Вронски. Во время предыдущих визитов на остров Динозавров климат меня мало заботил. Но, конечно, тогда меня надежно защищал личный модуль, настоящий мир в мире, полностью автоматический, независимый, саморегулирующийся, изолированный от всех контактов с окружающей средой и ее обитателями. Этакий странствующий где мне угодно глаз, невидимый, неуязвимый.
Могут ли меня тут учуять?
Обоняние ящеров считается не особо острым. С нюхом у динозавров получше, чем у крокодила, но до кошки им далеко. К тому же сейчас здесь ужасно воняет горелым. Но от меня наверняка исходит запах страха, а это сигнал. Пусть я уже немного успокоилась, но что творилось тогда, когда я отчаянно выбиралась из плавящегося модуля… Спорю, феромоны разлетелись по всему острову.
Шелест в зарослях. Что-то идет сюда!
Длинная шея, маленькие, как у птицы, ноги, тонкие цепкие ручки. Беспокоиться не о чем. Всего-навсего струтиомим[64] — изящный динозаврик, хрупкое, похожее на птицу существо едва ли двух метров ростом. Влажные золотистые глаза серьезно взирают на меня. Ящер вертит головой, как страус, — щелк-щелк, словно размышляет, не подойти ли ему поближе. Кыш! Иди заклюй стегозавра[65]. Отстань от меня.
Продолжая пощелкивать, струтиомим удаляется.
Первый раз в жизни стояла так близко к живому динозавру. Хорошо хоть, экземпляр попался не из крупных.
9.00. Хочется есть. Чем же мне тут питаться?
Говорят, жареные почки папоротников не так уж и плохи. А как насчет сырых? Однако очень много растений, будучи приготовленными, съедобны, в противном же случае ядовиты. Никогда раньше не задумывалась о таких вещах. В конце концов, нам, живущим в наших маленьких асептических средах, не требуется особых знаний о дикой природе. Как бы то ни было, прямо перед расщелиной на кусте цикадофита висит мясистая, съедобная на вид шишка. Поскольку вариантов нет, попробую ее сырой. Едва ли я сумею зажечь огонь трением одной палочки о другую.
Чтобы добыть шишку, потребовалось поработать. Кручу, верчу, тяну, рву — есть! Совсем не такая сочная, как казалось. Скорее резиновая, будто жвачка. Впрочем, довольно вкусная. К тому же, возможно, содержит полезные углеводы.
Шаттл прилетит за мной не раньше чем через тридцать дней, а до тех пор никто не станет меня искать, да что там — обо мне и не подумают. Я предоставлена самой себе. Какая тонкая ирония: мне отчаянно хотелось убраться с Вронски, (бежать от всех этих споров и пререканий, маневров и манипуляций, бесконечных собраний и распоряжений, взаимных финтов и притворства, от всего мерзкого политического дерьма, в котором тонут ученые, ставшие администраторами. Тридцать дней благословенного одиночества на острове Динозавров! Наконец-то прекратится тупая пульсация в голове, разламывающейся от ежедневных стычек с директором Сарбером. Снова чистая наука! А потом — крушение, и вот я здесь, прячусь в кустах, гадая, что произойдет раньше: то ли я умру от голода, то ли кто-то проголодавшийся сожрет меня.
9.30. В голову приходит забавная мысль: а не саботаж ли это?
Смотрите, в течение длительного времени мы с Сарбером враждуем из-за открытия острова Динозавров для туристов. В следующем месяце должно состояться решающее голосование коллектива. Сарбер говорит, что, проводя экскурсии и, возможно, изредка сдавая остров киностудиям, мы сможем каждый год зарабатывать миллионы и направлять их на расширение исследований. Я утверждаю, что это риск как для динозавров, так и для туристов, разрушение научных ценностей, безумие и торгашество. В душе персонал согласен со мной, но Сарбер смущает народ цифрами, громогласно суля небывалые прибыли. Страсти кипят, Сарбер в ярости — как же, ему возражают! Он почти не скрывает своего отвращения ко мне. Ходят слухи, сфабрикованные с расчетом на то, что они доберутся до меня: что если я не перестану препятствовать директору, он положит конец моей карьере. Все это, конечно, брехня. Пусть он и выше меня по должности, но реальной власти надо мной у него нет. А эта его вчерашняя вежливость! (Вчерашняя? А кажется, будто прошла вечность.) С елейной такой улыбочкой говорит, что, мол, надеется, во время моей исследовательской поездки на остров я передумаю. Желает мне всего хорошего. Не испортил ли он мой энергоблок? Полагаю, это не трудно, если хоть немного разбираешься в технике, а Сарбер разбирается. Поставил какой-нибудь таймер, чтобы пробить изоляцию. Никакого вреда острову, всего лишь быстрая локальная катастрофа: взрыв — и модуль плавится вместе с пассажиркой, какая жалость, ужасная трагедия для научного мира, невосполнимая потеря. И если каким-то чудом мне все-таки удастся выбраться из модуля вовремя, мои шансы продержаться тут тридцать дней довольно малы, не так ли? Именно так.
Мысль о том, что кто-то желает моей смерти по чисто политическим соображениям, приводит меня в бешенство. Это же варварство. Нет, хуже: безвкусица.
11.30. Не могу я вечно сидеть скорчившись в этой дыре. Собираюсь исследовать остров, поискать укрытие получше, а то тут уже все тело затекло. Кроме того, я уже не так напугана, как сразу после крушения. Сейчас я понимаю, что не за каждым деревом притаился тираннозавр. Кстати, их вряд ли прельстит такая костлявая добыча.
