Я перешагнул коврик и вступил. Дом был тих. Даже буря словно не коснулась его. Даже напористый шум дождя будто становился тише и тише. Затем, охнув, я обернулся, ибо входная дверь со стуком захлопнулась за мной.

Я был в ловушке. Эта мысль вонзила в меня шипы страха, и я чуть не бросился вниз, чтобы попытаться убежать. Но я вспомнил о Соле и начал бороться, чтобы приблизить развязку. Однажды я уже победил дом и могу сделать это опять. Я должен. Ради него.

Я снова ринулся наверх. Вспышки молний снаружи походили на обманчивый неоновый свет, пытающийся вторгнуться в суровость дома. Я крепко держался за перила, бормоча что-то себе под нос, пытаясь сконцентрировать внимание и не поддаться ужасу, опасаясь, что чары дома опять одолеют меня.

Я добрался до двери комнаты моего брата, остановился и прислонился к стене, закрыв глаза. Что, если я обнаружу его мертвым? Я знал, что эта картина лишит меня присутствия духа. Тогда дом сможет нанести поражение, захватив меня в момент полнейшего отчаянья, подчинить мою душу.

Я не позволил себе продолжать: нельзя даже представить, насколько жизнь будет без Сола пустой, бессмысленной. Он жив.

Волнуясь, я открыл дверь, руки мои отнимались от испуга. Комната походила на адскую пещеру. Горло мое сжалось, и я глубоко вздохнул. Я крепко сжал кулаки.

– Сол? – позвал я мягко.

Прогремел гром, и мой голос исчез в шуме. Вспышка молнии на долю секунды озарила комнату дневным светом, и я быстро огляделся, надеясь увидеть его. Затем снова наступила темнота; тишина прерывалась лишь бесконечным дождем, барабанящим по окнам и крыше. Я продвинулся еще на шаг по ковру, осторожно, напрягая слух, пытаясь услышать. Каждый звук заставлял меня вздрагивать. Если бы он был здесь, в доме, он был бы именно в этой комнате.

– Сол? – позвал я громче. – Сол, ответь мне.

Я продвигался в сторону кровати.

Вдруг за моей спиной хлопнула дверь, и я услышал позади себя стремительный звук. Я почувствовал, как его рука сомкнулась на моей руке.

– Сол! – закричал я.

Молния залила комнату отвратительным светом, и я увидел, что он поворачивает ко мне свое белое лицо, в правой руке сжимая подсвечник.

Потом он обрушил на мой лоб страшный удар, вбил в мой мозг клин мучительной боли. Его рука отпустила меня, и я упал на колени, задев лицом его голую ногу, когда рухнул вперед. Последний звук, услышанный мной до того, как мой разум погрузился во тьму, был смех. Смех. Смех.

Я открыл глаза. Я все еще лежал на ковре. Дождь снаружи припустил сильней, шум его походил на грохотанье водопада. Гром все раскатывался в небе, и ночь сверкала вспышками молний.

Во время одной из вспышек я взглянул на кровать. Вид покрывал и простынь, разбросанных повсюду, подтолкнул меня.

Я старался подняться на ноги, но боль в голове бросала меня на колени. Я слабо потряс головой, ощупал глубокую рану на лбу, струйку запекшейся на виске крови. Стоя на коленях, я, постанывая, раскачивался туда-сюда. Я словно опять оказался в той же пустоте и изо всех сил старался вернуть свою власть над жизнью. Власть дома действовала на меня: могущественная, безжалостная и злобная энергия, которая пыталась высосать из меня жизненную силу и затащить в преисподнюю.

Я снова вспомнил Сола, своего брата, воспоминание вернуло мне нужную силу.

– Нет! – закричал я, будто дом сказал, что ныне я беспомощный пленник. Я поднялся на ноги, не обращая внимания на то, что голова кружится, я ковылял по комнате в облаке боли, хватая ртом воздух. Дом пульсировал и гудел, наполненный нестерпимым запахом.

Как пьяный, я поспешил к двери – и отступил, врезавшись в кровать, почти рыча от боли в ногах. Я повернулся в сторону двери и опять рванулся, даже не вытянув перед собой руки, и потому не мог ни на что опереться.

Мучительная боль в разбитом носу заставила издать страдальческий вопль. Сразу же по губам потоком хлынула кровь, и я должен был утирать ее. Рывком я распахнул дверь и поспешил в зал, чувствуя, что нахожусь на грани безумия. Горячая кровь струилась у меня по подбородку, капала, заливая пиджак. Шляпа слетела, но плащ все еще был надет поверх костюма.

Я даже не заметил, что ничто не сдерживает меня на верху лестницы. Я полусбежал-полусъехал по ступеням, подгоняемый гудением, бесформенным смехом, который был и музыкой, и насмешкой. Боль в голове была ужасна. Каждый шаг отдавался так, будто кто-то вколачивает в мой мозг еще один гвоздь.

– Сол! Сол! – выкрикивал я, вбегая в гостиную, и запнулся, попытавшись в третий раз назвать его имя.

Гостиная была темна и пропитана тем же тошнотворным запахом. Голова моя закружилась, но я продолжал движение. Запах, казалось, стал густеть, когда я направился на кухню. Там я прислонился к стене, почти неспособный вздохнуть, огненные точки вращались перед глазами.

Когда молния осветила кухню, я увидел, что дверца буфета открыта настежь, а внутри находится огромная чаша, заполненная чем-то похожим на муку. И пока я смотрел, слезы катились у меня по щекам, а язык во рту был, словно сухая тряпка.

Я попятился из кухни, задыхаясь, чувствуя, что почти лишен сил. Я повернулся и побежал в гостиную, все еще разыскивая брата.

И тут, при новой вспышке молнии, я взглянул на портрет. Он изменился, и эта перемена поразила меня.

Лицо ее больше не было прекрасным. Тень ли легла так или действительно нечто изменилось, но лицо ее выражало порочную жестокость. Глаза сверкали, в улыбке сквозил оттенок безумия. Даже руки, некогда спокойно сложенные, теперь казались похожими на когти, выжидающие, чтобы ударить и убить.

И тогда, попятившись от нее, я споткнулся и упал на тело своего брата.

Я поднялся на колени и уставился в темноту. Одна вспышка молнии за другой освещали белое мертвое лицо, улыбку ужасающего знания на его губах, а в широко раскрытых глазах застыло выражение безумной радости. Мир, казалось, рухнул. Я не мог поверить, что это правда. Я вцепился в волосы и взвыл, в тот момент почти веря, что мама разбудит меня, спасет от кошмара, и я посмотрю на кровать Сола, улыбнусь его невинному сну и засну опять, спокойно, вспоминая его темные волосы на белой подушке.

Но ничего не кончилось. Дождь неистово хлестал по окнам, и гром оглушительно бил кулаками в землю.

Я взглянул на портрет. Я чувствовал себя таким же мертвым, как мой брат. И не колебался. Я спокойно встал и подошел к каминной полке. Спички были там. Я схватил коробок.

Она мгновенно поняла мои мысли: коробок был вырван из моих пальцев и, отброшенный, ударился о стену. Я рванулся за ним и тут же оказался пойман какой-то невидимой силой. Те же холодные руки сомкнулись на моем горле. Я не чувствовал страха, с рычанием разорвал хватку и вновь кинулся за спичками. Кровь заструилась быстрее, я сплевывал ее.

Я схватил коробок. Его снова вырвали, на этот раз чтобы раздавить и рассыпать спички по ковру. Гигантское гудение, казалось, сотрясло дом, словно болью, когда я дотянулся до спички. Меня схватили. Я освободился. Я упал на колени и шарил в темноте по ковру, потому что вспышки молний прекратились. Мои руки держали крепко. Что-то холодное и влажное струилось по моему животу.

С бешенством маньяка я сжал спичку, которую увидел при свете молнии, зубами схватил ее за головку. Сильных вспышек больше не было. Дом теперь неистово дрожал, и возле меня слышалось шуршание, словно она позвала их всех сразиться со мной, чтобы сохранить их проклятое существование.

Я схватил спичку. С ковра на меня смотрело белое лицо, и я плюнул в него кровью. Оно исчезло. Я освободил руку и схватил спичку. Затем рванулся к каминной полке и чиркнул спичкой о шероховатое дерево. Крупинка пламени вспыхнула в моих пальцах, и я был освобожден.

Пульсация казалась теперь еще неистовей. Но я знал, что против пламени она бессильна. Все же я прикрыл огонь рукой, иначе опять налетит холодный ветер и постарается задуть его. Я поднес спичку к журналу, лежавшему в кресле, поджег и потряс его. Страницы полыхнули огнем. Я бросил журнал на ковер.