— Ну, коли так, — перевела дух, женщина, — милости просим в дом, перекусить, чего Бог послал. За то, что кричала, не серчайте, пьяниц не люблю, а гостям всегда рада.

На столе, разварная картошка, соленая капуста, домашний окорочок, мед в сотах, свежие огурцы, помидоры и, непременная бутыль с темной жидкостью.

— Настойка, сама делала, — сказала хозяйка, развивая, напиток по рюмкам, — если умеренно выпивать, то для здоровья вещь очень полезная.

— Дим, а вы чем мать, успокоили, — тихонько поинтересовался Колька.

— Сказали, что лучше тебя шофера в вашем районе нет, — спокойно соврал Ивлев. Торшин ухмыльнулся.

— За знакомство, — женщина, пригубила рюмку, мужчины выпили до дна. Закусили.

— Настойка, то получше, чем коньяк, которым нас угощали, — шепнул Торшин.

— Намного, — согласился Ивлев.

Колька потянулся к бутыли, разлить по второй.

— Я сказала умеренно, — привычно рыкнула женщина, сын убрал от бутыли руки, — сначала горячего поешь. Надя! — позвала, она сноху, — если внучок проснулся, приходи с ним вместе поешь.

Из соседней комнаты вышла молодая женщина с годовалым младенцем на руках. Передала ребенка свекрови, малыш заулыбался, потянулся ручками, сама села за стол.

— Внучок мой, Сёмушка, — показала женщина, малыша гостям, — сынок Колькин. Продолжатель рода нашего. Коля как с армии вернулся, так сразу женился.

Гости красотой и умом малыша восхитились, бабкино сердце таяло, мать малыша счастливо улыбалась.

— Знать бы еще, на какую его войну отправят, — Николай, уже не оглядываясь на мать, взял бутылку разлил по рюмкам, никого не дожидаясь свою опрокинул.

— Ты потише сынок, — предостерегла мать.

— Тише, громче какая разница, — Николай откинулся на стуле, — деда, на гражданской шлепнули, отец с фронта весь израненный пришел, не долго пожил, я в Чехословакии, чужой кровью весь замарался, а ему что достанется? Не долго мужики в России живут.

— Коля давай пластинку смени, — Ивлев отстранил свою рюмку, — не война виновата, что ты пьешь. Завязывай. А то нарвешься.

— А ты мне за моим столом не указывай! — Николай стал наливаться хмельной злобой, — Понял?

— Понял! — Ивлев поднялся, — могу уйти, если гонишь, только не мужское это дело, детей на баб одних бросать, выкорми, выучи, а потом пей, да нарывайся, коли охота есть.

— Садись! — Николай остыл, — из дома и из-за стола, гостей, не гонят.

— Ты Коля про деда и отца говорил, может, их фотографии покажешь, — Торшин спешил разрядить обстановку.

— Мать! Покажи альбом, да и если гости пить не хотят, бутыль убери.

— Я сынок пока самоварчик поставлю, — женщина, встала подошла к сундуку, достала альбом, передала сыну, — Сам гостям покажи.

Опять фотографии еще одна альбомная летопись семьи, и страны, в которой эта семья живет.

— А вот это кто? — Торшин показал, на групповой снимок, на старой дореволюционных времен карточке, застыли в центре мужчина, рядом женщина, по краям дети два мальчика и девочка, все напряженно смотрят вперед.

— Это? — Николай смущенно покряхтел, достал папиросы, закурил, поймал недовольный взгляд жены, потушил папиросу. — Это, бабка говорила, родственники, наши какие то, дальние, только они купеческого сословия, давно из наших краев уехали. Бабка говорила, что мальчонка младший у них все, болел, вот они к морю и подались, в Бердянск, городок такой есть. Бабка все отцу говорила, храни фотографию, может, кто и объявится, кровь то она не водица. Только не объявился никто, видать в революцию все сгинули.

— А фамилия у них, какая была? Может в архивах поискать?

— Фамилия? Дай Бог памяти. Фамилия у них как у писателя, что про туманность книжку написал, я ее в армии читал, а вспомнил, Ефимовы.

— А ты Коля не дашь нам фотографию, эту, а мы через архивы запрос сделаем, может, и найдем, родственников твоих.

— Берите, делайте если не трудно, чем черт не шутит, может, и найдете кого, бабка то права кровь она не водица, она голубушка все к родне тянется.

Бердянск, южный городок у Черного моря, городской архив, днем они искали документы, вечером ходили купаться на море.

— Вы понимаете, все документы, связанные, поступлением, учебой, Ефимова Антона Ивановича, в учебном заведении хранились в гимназии, и в городской архив не передавались, — оправдывалась перед ними пожилая женщина — архивариус, в архиве было душно, вентилятор не работал, — где они сейчас можно только гадать. Скорее всего, они в неразберихе гражданской войны пропали. Если Ефимовы приехали в наш город в 1915 г., то следа в документах они не оставили, домовладельцем Ефимов Иван Харитонович, не был, если здесь и жил, то снимал квартиру, или дом, а такие данные в то время не отмечались.

— Значит документальных следов пребывания этой семьи, найти невозможно? — Торшин чихнул, на пыль времен у него была аллергия, а небольшая комната, где они беседовали с архивариусом, была заставлена полками с архивными папками, которые впитали в себя неимоверное количество въедливой архивной пыли.

— Увы, нет, — женщина, протянула Торшину стакан с жидким чаем, посоветовала, — промойте носоглотку чаем, — и пожаловалась, — у нас все сотрудники аллергики.

— А если поискать людей, которые в то же время учились в гимназии, и в настоящее время, проживают, в городе, — предложил Ивлев.

— Да вы хоть, представляете какой объем работы надо выполнить, и сколько время это займет? — возмутилась архивариус, — тут даже требование обкома партии ничем не поможет.

— А вы все-таки попробуйте, — настойчиво потребовал Ивлев.

Вышли из архива, с наслаждением, вдохнули, напоенный запахом моря, воздух. Вечер, жара чуть спала, легкий ветерок, освежал, хотелось купаться, флиртовать с южными красавицами, слушать музыку в ресторане, пить легкое сухое вино, просто жить не думая, об архивах, шпионах, и начальстве, что ждало их отчета.

— Товарищ Ивлев? — спросил молодой, но очень суровый мужчина, который поджидал их у гостиницы.

— Расслабьтесь коллега, — посоветовал суровому товарищу Ивлев, — а то от вас за версту, государственной безопасностью прет.

— Вам срочное сообщение из Москвы, — суровый мужчина, не желал расслабляться, — вас требуют в управление, машина ждет, — суровый чекист показал на черную «Волгу».

— Кто требует? — разозлился Ивлев, на сурового «идиота», на черную машину, на праздную публику, на швейцара, что стоял у гостиницы, и точно знал, откуда эта машина, и где служит суровый «идиот».

— Начальник управления, полковник Горов, — с придыханием доложил идиот от государственной безопасности.

— Я вашему полковнику не подчиняюсь, — тихо со злобой прошипел Ивлев, — поэтому он меня может, не вызывать, а только приглашать, это раз, — Ивлев достал паспорт и отдал его идиоту, — полистайте мой паспорт, так чтобы это выглядело как проверка документов, и валите от сюда, а если еще раз в таком виде, да еще с машиной, ко мне подойдете, я на вас рапорт подам, где укажу, что вы болван, дешифровали, сотрудника столичного управления, и тем самым сорвали выполнение оперативного задания.

Идиот онемел, тупо уставился на общегражданский паспорт, почему-то открыл и посмотрел графу «Семейное положение», вернул документ Ивлеву, и пошел к машине.

— Зачем ты так, — с недоумением спросил Торшин, — теперь будут говорить, что все москвичи «козлы», помогать не будут если, что.

— Не переживай и так говорят, а если я прикажу, будут не помогать, а летать. Видал субчик какой? Нравится ему, что перед ним, аж за версту стелятся, как же КГБ. Тут даже диссидентов нет, про разведчиков и говорить не чего, вот они оперативную хватку и потеряли. Вся работа, это ходить выпендриваться, сплетни собирать и выдавать их за информацию, полученную оперативным путем. Ладно, пошли пешком до управы прогуляемся, и узнаем, чем это нас Москва обрадовать хочет.

Капитану Ивлеву.