— Да!
Я радостно взвизгнула, немедленно обрела голос и с удовольствием принялась засыпать следователя вопросами:
— Геннадий Петрович жив? А Арсений? Они арестованы? Вы уже начали их допрашивать? Что они говорят? Коль, Коля, я теперь в безопасности? За мной уже не охотятся?
Слушая мой лепет, Петька счастливо млел, совсем не замечая сочувственных взглядов, которые бросал Зотов на своего друга: дескать, прими мои соболезнования, повезло тебе, братуха! Петруха его взглядов не поймал, потому что с плохо скрываемой любовью смотрел в мою сторону.
— Вот видишь, Васька! Я же говорил, что Колька — профи в своем деле. Все будет хорошо! — чувства переполняли ординарца. Не в силах с ними справиться, он не сдержался и запечатлел на моих губах страстный поцелуй. Он длился намного дольше, чем позволяли рамки приличия. Колька немного подождал, пока мы освободимся, но быстро сообразил, что это занятие нам обоим доставляет удовольствие, робко кашлянул и смущенно молвил:
— Ну, ладно… Вы тут целуйтесь, а я пойду. Собственно, я что заходил-то: хотел пригласить вас завтра к себе на свидание, кабинет 218, для дачи свидетельских показаний. Получите повесточки… кхм… на столик их положу, потом в них распишетесь. Жду в одиннадцать. Впрочем, там все зафиксировано. Да, кстати, будет очная ставка…
Ровно в одиннадцать часов мы с Петькой, крепко держась за руки, вошли в кабинет Зотова. Я отчаянно трусила, даже голова разболелась. Предстоящая встреча с Геннадием Петровичем страсть как меня волновала, больше беспокоила разве только встреча с Арсением. Как-никак неоднократно покушался на меня именно он. Петька играл желваками, выглядел недовольным и мрачным до неприличия и, казалось, сдерживал себя с трудом. Меня это волновало. Еще утром, когда мы собирались на встречу со следователем, Петр, хмурясь, твердо заявил:
— Я их убью!
Тон, каким были сказаны эти слова, а также крепко сжатые кулаки не оставляли сомнений в серьезности его намерений. Пришлось потратить добрых полчаса, чтобы уговорить Петьку не калечить наши молодые жизни, потому что, если он начнет убивать злодеев, я непременно ему помогу, благо кое-какими практическими навыками в этом деле владею. И тогда вместо долгой счастливой жизни мы будем коротать дни свои на значительном расстоянии друг от друга. Я — в Воркуте, а Петька — в солнечном Магадане.
Взяв с любимого твердое мужское слово, что во время очной ставки он будет держать себя в руках, я немного успокоилась, но не настолько, чтобы потерять бдительность.
Однако сейчас, когда мы переступили через порог Колькиной вотчины, волнение снова накрыло меня: сможет ли Петька сдержать обещание, ведь он у меня такой страстный, то есть, я хотела сказать, эмоциональный! Может, попросить у Кольки наручники и приковать Петруху к батарее? Тоже не выход — у ординарца не только руки, но и ноги длинные. При желании он и ногами достанет супостатов.
Так и не решив, как в случае чего утихомирить Петьку, я несмело устроилась на краешке стула напротив следователя. Второй стул занял Петр. В антураже официального кабинета Зотов производил впечатление. Ни дать ни взять — настоящий следователь!
Я немного поморгала, после чего напомнила Кольке о своем конституционном праве на информацию, сформулировав его в простой вопрос:
— Что нового по нашему делу?
Однако Зотов, вместо того чтобы пуститься в подробные объяснения, придвинул к себе бланки протоколов допроса и приступил к выяснению наших с Петькой личностей. Процедура эта длительная и страшно нудная. Утомила она меня страшно, и я уже начала откровенно скучать, когда Колька, наконец, попросил со всеми подробностями поведать о моих злоключениях. Протокол он на время отложил в сторону, заменив его диктофоном, и я начала (уже в который раз!) давать показания, без особого желания. Очень скоро я против воли увлеклась, и Кольке несколько раз пришлось даже направлять мой рассказ в нужное русло при помощи наводящих вопросов.
Показания я давала примерно час. В конце концов, эта пытка прекратилась. Смочив пересохшее горло водой, любезно предложенной мне Зотовым, я устало прикрыла глаза. Должно быть, вид у меня был очень несчастный, потому что Петька вдруг сочувственно погладил меня по голове и, как обычно, полез с поцелуями. Зотов волевым решением прервал процесс моей релаксации и официальным тоном призвал нас к порядку. Тут открылась дверь, и на пороге появился Геннадий Петрович в сопровождении конвоира. На этот раз уже его, Геннадия Петровича, руки были сцеплены за спиной наручниками, что не могло не радовать. Выглядел сыщик бледновато, слегка помято, но все равно — шикарно. Даже щетина а-ля трехдневный муж его не портила, на оборот, придавала шарма.
Увидев меня, Геннадий Петрович хищно улыбнулся:
— Здравствуй, Василиса. Я же говорил, что мы еще встретимся!
— А я обещала, что не в этой жизни, — не осталась в долгу и я. — Как видите, я оказалась права: я жива и на свободе, а вы в наручниках и в неволе.
— Ну, это ненадолго, — нагло заявил Геннадий Петрович.
Петька напрягся, словно собрался броситься на нахала подобно голодному бультерьеру. Мне даже показалось, что в глазах ординарца появился охотничий блеск. Геннадий Петрович, напротив, держался спокойно и с достоинством, а в целом казался довольным жизнью, явно ощущал свое превосходство и взирал на нас с легким намеком на презрение.
— Боюсь, что разочарую вас, Геннадий Петрович, — было заметно, что Зотов с трудом сдерживает эмоции, — но ваше участие в организации шести убийств и покушении на седьмое у следствия сомнений не вызывает. Давайте перейдем к делу…
— Я не собираюсь говорить без моего адвоката.
И не надо! — Зотов растянул губы в искренней улыбке. — Я сам все за вас расскажу.
Лицо бывшего сыщика перекосила презрительная усмешка, но слово он сдержал — не проронил ни слова, пока Колька говорил.
Как оказалось, я была права, когда сказку о новом Чиполлино приняла за легкий намек на жизнь самого Геннадия Петровича. Жаль, что я не вникла до конца в ее смысл. Правда, сделать это в тот момент мне было затруднительно по двум причинам. Во-первых, Геннадий Петрович усердно наглаживал мою ногу, и это меня волновало, потому что тогда он еще был Мужчиной Моей Мечты. А во-вторых, от ношения между морковками, луковицами, сельдереем и горохом были настолько запутанными, что разобраться в них не представлялось возможным.
К счастью, Колька Зотов страстью к Геннадию Петровичу охвачен не был, и ему удалось блестяще разобраться в хитросплетениях овощной жизни.
…Примерно двадцать — двадцать пять лет назад Геннадий Петрович, в ту пору еще просто Гена, по протекции своего отца, потомственного военного, генерала в отставке, был принят на службу в органы госбезопасности. Там же, в КГБ, уже служил и старший брат Геннадия — Петр. Он был у руководства на хорошем счету и быстро шел в гору. Младший, Сергей, учился в какой-то военной академии на хирурга. Словом, нормальная генеральская семья.
Геннадий резво взял старт на службе — умом, смекалкой и сообразительностью господь молодого человека не обидел. Как и импозантной внешностью. Все эти слагаемые Гена быстро научился использовать себе во благо. Вот только не надо думать, что он, благодаря своим природным данным, коллекционировал победы над хорошенькими женщинами. В те времена за подобные шалости можно было лишиться не только престижного места, но и головы. Потому родители быстренько нашли своему сыну кандидатку на место супруги — офицер КГБ обязан состоять в браке, причем в образцово-показательном. Ни отца, ни мать не смущало то обстоятельство, что на тот момент молодой человек переживал страстный роман с хорошенькой учительницей начальных классов и даже всерьез подумывал о женитьбе на ней.
