…Начнут меня горестно оплакивать, соскоблят мои фрагменты с грунта и прочих поверхностей, сложат в маленький ящичек или даже, может, в коробочку, соберут все управление полиции, г. Дройт толкнет прочувственную речь, моя без пяти минут вдова прослезится на узкой груди сдерживающего рыдания Юллиуса Тальберга, а Люлю – великолепный Люлю! – будет в первобытной злобе сжимать кулаки и цедить сквозь крепко сжатые губы: Сэм, мы отомстим за тебя, Сэм… Мне, возможно, даже орден за заслуги перед Отечеством дадут. Посмертно. Потом маленький ящичек или, может, коробочка отправится в зев печи крематория, а в вестибюле управления вывесят мой цветной портрет в траурной рамочке. Быть может, моим именем даже назовут улицу в Тумпстауне!..

Скотина я все-таки бесчувственная.

Лизи меня точно убьет, когда я неожиданно воскресну.

Но разве не талантливо придумано?

Замечательный «стэтсон» с дырочками и умилительно прекрасные сапожки из крокодильей кожи!.. Всю жизнь мечтал вот так, по-простому, как в старое доброе время, пройтись в «стэтсоне», в линялых, подшитых в паху кожей джинсах с бахромой по низу штанин, в жилетке с одной пуговицей, да и той выше петли на два дюйма чем нужно – и справа «кольт», и слева «кольт»… (Ах нет, прошу прощения, все же справа – «беретта», а слева – ну очень крупнокалиберный револьвер системы «слон».) И дождался наконец момента счастья – вот он я, ковбой-красавец, каких можно увидеть только лишь на окраинных землях Тумпстауна, вроде владений Жана-Жака Леклера, да еще на разного рода сельскохозяйственных фестивалях, коими иногда радуют себя жители нашего замечательного городка и его (ок)рестностей – а делать себе приятное, как известно, они любят и умеют. Подобный фестиваль обычно всегда бывает отмечен каким-либо происшествием (и не одним; во многих я принимал участие по долгу службы): то кого-нибудь случайно утопят в бочке с вином – «да он сам туда свалился, а еще говорил, что мы, Джонсоны, в вине ничего не понимаем!»; то выйдет ссора из-за того, кто на самом деле победил в соревнованиях по плевкам в длину или в каком-нибудь другом, не менее достойном виде спорта (и здесь всегда бывают разные мнения, подкрепленные солидными аргументами); то у добрых фермеров почему-то разбежится по городу стадо племенных коз, и все, включая полицию, их ловят («здесь козел не пробегал?» – «да-да, именно козел, вон туда он побежал, вон туда!.. Смотри-ка, Билл, а он поверил!»); а однажды – опять же совершенно случайно – сгорело деревянное здание цирка братьев Хапстонов, и никто не мог вразумительно объяснить, как в цирк попали три бочки керосина и отчего этот керосин вдруг загорелся… Фестивали собирают массу народа, горожане радуются коллегам из сельской местности, а ковбои и прочие фермеры в свою очередь не прочь взглянуть свысока на «городских придурков, которые и земли-то не нюхали», но обычно к одиннадцати вечера все противоречия между городом и деревней сами собой исчезают, и множество глоток уже орет общую песню с разными словами и очень сложным мотивом, совершенно не смущаясь присутствием племенного скота со свойственными ему запахами и привычками. А позже, на горе живущим поблизости домохозяйкам, выясняется например, что ночь – самое подходящее время для стрельбы на деньги по освободившейся в результате фестиваля стеклотаре или для иных, весьма поучительных и содержательных занятий. Словом, бывает очень весело. Почти как в Клокарде.

А! Клокард!

Как много в этом слове!..

Если вы неравнодушны к старине-матушке и мыслями живете в славном прошлом, если вы хотите прочувствовать правду жизни до самых печенок, если вы устали от городской суеты, автомобилей и соблюдения прав человека – немедленно поезжайте в Клокард. Здесь в баре вам не нальют выпить, если на вас нет ковбойских сапог, соответствующей шляпы и пушки на боку; тут вам живо дадут в морду, если вы не учтивы с дамами; а разногласия между джентльменами в Клокарде решаются на ближайшей улице посредством того, кто быстрее достанет и выстрелит; и уж если в кабаке вдруг начинается общая потасовка, то тех, кто не принимает в ней участия, специальные люди безо всяких дополнительных разговоров выкидывают прочь, напутствуя пинками. Словом – рай.

Нужно сказать, что город Клокард естественным образом – рекой – делится на две части. Правобережная часть – деловая, возникшая и выстроенная уже на моей памяти – это Сити: банки, конторы, фешенебельные отели, небоскребы, асфальт, воняющие бензином машины, суета, то есть все прелести обычной цивилизации плюс почему-то довольно обширный китайский рынок, который так кстати разогнали ребята Пита Моркана во главе с Гербертом Прайком, когда громили билдинг «И Пэна». Эту часть города никто иначе как Сити и не зовет, в том числе и ее коренные обитатели. Но не о ней я веду свои изысканные речи.

Потому что есть еще левобережная часть – собственно Клокард. Привольно раскинувшийся вдоль реки массив – по большей части до сих пор деревянный – из основательных, помнящих еще варварские войны домов с черепичными крышами и не выше трех этажей, с узкими, мощенными брусчаткой улицами, над которыми протянулись переходы, соединяющие галереи вторых этажей домов. На левом берегу полно заведений под названием «Saloon», и перед ними в креслах-качалках, попыхивая сигарами, предаются полезному послеобеденному отдохновению заслуженные ветераны правильного образа «жизни с виски», и если вы при них заикнетесь про Сити, то в лучшем случае удостоитесь презрительного, длинного, как змея плевка, под ноги. У коновязей лениво машут хвостами бравые ковбойские жеребцы и не дай вам Бог приехать сюда на машине, позору не оберешься! Но вот вы наконец спрыгнули со своего горячего скакуна – шустрые местные мальчишки всего за один серебряный доллар в момент проводят вас в «лучшую-наилучшую» гостиницу в городе – с ванной в виде лохани, куда горячую воду таскают с первого этажа кувшинами смешливые девушки в платьях до самого пола. А вашего злобно косящего бешеным оком коня – Сполоха, Росинанта или там Гнедка – отведут в конюшню, обиходят, вычистят и зададут ему отборного овса.

Вот это и есть самый что ни на есть правильный Клокард – город, который наравне с Винздором и Тумпстауном активно противостоял варварским немытым ордам и где с тех пор, время, кажется, практически не сдвинулось вперед, поэтому если ночью вы вдруг проснетесь от выстрелов, не пугайтесь: это очередная парочка джентльменов при свидетелях выясняет, у кого из них длиннее.

(Сознаюсь: когда я, итожа, так сказать, прожитое, обдумываю туманное, но безусловно светлое будущее, то рядом с образом благоустроенной виллочки у океана, на крыльце которого, любуясь на закат, мы с Лизи когда-нибудь будем сидеть, нет-нет да и возникнет картинка с добротным двухэтажным клокардским домиком – и чтоб обязательно «Saloon» через дорогу. Сказать честно, я так и не решил, чему же отдать предпочтение. Может, все же учесть мнение Лиззи?)

И вот я шел по простой клокардской улице – простой же клокардский парень – и дивное лицо мое фиг бы кто из знакомых сейчас опознал: на мне выросли усы, короткие и черные, а еще я стал носить очки с оконными стеклами и контактные линзы, изменяющие цвет глаз, ну и все такое прочее – специальная пленка-маска была на рожу мою натянута, в результате чего подбородок несколько удлинился и приобрел несвойственную ему ямочку, скулы немного расширились, а цвет кожи сделался приятно бронзовым, как у настоящего индейца. Индейцев в Клокарде любят. Главным образом потому, что их там нет.

Это все от того, что я хорошо подготовился к смерти, и в сумку сложил много чего полезного. Сама сумка, путем перестегивания ремней превращенная в рюкзак, приятно отягощала мои плечи, и единственное, чего мне не хватало, – так это косящего яростным глазом боевого жеребца в поводу, но я надеялся как-нибудь выкрутиться или – в крайнем случае – прикупить лошадь в ближайшей конюшне, хотя я лошадей не люблю: они ржут, от них навоз, и вообще…

В Клокарде я бывал неоднократно и прилично знал центральную часть города – вот и сейчас я неторопливо и уверенно вышагивал, цокая подковками о брусчатку, по Хичхайкерс-стрит, одной из самых широких (и потому считавшейся центральной) улиц, на которой раньше помимо всего прочего помещался дивный пивной бар под названием «Пауланер».