Резко затормозив, женщина неприветливо посмотрела на посетителей и сказала сиплым шепотом, который пронесся по старому дому, как ветер:
– Вы ошиблись дверью, дети. Уходите.
Лисе испуганно попятилась к двери, ей срочно захотелось уйти – уж очень неприятным был голос, а изо рта этой особы вдобавок шел неприятный запах с примесью вони сырого мяса и грязных носков. Но Булле остался стоять, с любопытством разглядывая женщину в кожаном пальто.
– Почему эти часы идут задом наперед? – спросил он и ткнул пальцем за ее плечо.
Женщина ответила, не оборачиваясь:
– Отсчитывают время, оставшееся до конца света. А ваше время уже истекло. Вон!
– А вот те? – Булле показал на другие часы. – Они стоят. Вы продаете сломанные часы?
– Какой вздор! – фыркнула хозяйка. – Эти часы показывают, что время остановилось. Может быть, они правы.
– Время не может остановиться, – сказала Лисе, успевшая взять себя в руки.
Женщина перевела взгляд на нее.
– Ты явно ничего не понимаешь во времени, глупая девчонка, поэтому закрой свой мерзкий рот. Дело в том, что все в истории происходит одновременно и всегда, снова и снова. Но у большинства людей такой маленький мозг, что они неспособны все схватывать сразу, поэтому думают, будто события происходят одно за другим. Тик-так, тик-так. А теперь все, больше у меня нет времени на болтовню, прочь отсюда, спасибо.
Она повернулась на своем коньке и подняла ногу, чтобы оттолкнуться.
– Это противоречие, – сказал Булле. – Если время остановилось, значит все оно принадлежит вам.
Женщина медленно повернулась к нему:
– Гм. Похоже, у лилипута мозг не лилипутский.
И все же уходите.
– У нас есть марка на продажу, – сказал Булле.
– Марки меня не интересуют. Вон.
– Марка тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года, – сказала Лисе. – А выглядит как новая.
– Как новая, говоришь? – Бровь хозяйки, похоже нарисованная черным и очень острым карандашом, иронически приподнялась. – Дай посмотреть.
Лисе протянула ей марку на ладони.
Женщина вынула из кармана лупу и наклонилась.
– Гм, – сказала она. – Феликс Фор. Откуда у вас это?
– Секрет, – сказала Лисе.
Теперь и вторая бровь хозяйки выгнулась дугой.
– Секрет?
– Так точно, – сказал Булле.
– Похоже, марка промокла, – произнесла женщина хриплым шепотом. – Кроме того, с края есть что-то белое… Вы мыли ее с мылом?
– Нет, – сказал Булле, не заметив предостерегающего взгляда Лисе.
Женщина вытянула указательный палец и поскребла марку длинным красным ногтем, потом сунула палец в рот – узкую щель на иссохшем лице. Пожевала. И тут взвились сразу обе ее брови.
– Чтоб вам провалиться, – прошептала она.
– Что-что? – сказал Булле.
– Покупаю. Сколько вы хотите?
– Не много, – сказал Булле. – Чтобы хватило на два билета в… Ой!
Он сердито посмотрел на Лисе, которая пнула его по ноге.
– Четыре тысячи крон, – сказала Лисе.
– Ах ты, кошка-девятихвостка![5] – возмутилась женщина. – Четыре тысячи крон за почтовую марку с изображением никчемного президента-покойника?
– Хорошо, три тысячи… – начал Булле, но вскрикнул, получив новый пинок по ноге.
– Четыре тысячи, или мы уходим, – сказала Лисе.
– Три тысячи плюс каждому часы, – сказала женщина. – Например, вот эти, которые идут медленно, – они для тех, у кого очень много дел. Или вот эти, которые идут быстро, – эти для тех, кому скучно.
– Да! – крикнул Булле.
– Нет! – сказала Лисе. – Четыре тысячи. А если вы не согласитесь в течение пяти секунд, цена поднимется до пяти тысяч.
Хозяйка лавки свирепо посмотрела на Лисе. Открыла рот, чтобы что-то сказать, но передумала, поймав взгляд Лисе. Вздохнула, закатила глаза и с безнадежным видом воскликнула:
– Ладно, я согласна, девчонка-кровопийца.
Женщина умчалась на коньке за занавеску и вернулась, держа в руках пачку купюр, которую протянула Булле. Он поплевал на большой палец правой руки и стал их пересчитывать.
– Надеюсь, ты умеешь считать, – пробормотала женщина.
– Это элементарная математика, – сказал Булле. – Двадцать бумажек по сто крон плюс две старые бумажки по тысяче крон. Всего четыре тысячи. Спасибо вам, фрёкен?..
– Меня зовут Распа, – сказала женщина и улыбнулась очень осторожно, словно боялась, что лицо разорвется пополам, если она улыбнется шире. – И как же вас зовут, мои дорогие дети?
– Булле и Лисе, – сказал Булле и передал деньги Лисе, а та спрятала их в карман школьного ранца.
– Вот как, Булле и Лисе. А это вам подарок – золотые часы.
И она зазвенела парой блестящих наручных часов.
– Элегантные! – сказал Булле и хотел взять одни, но Распа отдернула их.
– Сначала я установлю на часах время того часового пояса, куда вы едете, – сказала она. – Так куда вы держите путь?
– В Париж! – крикнул Булле. – В столицу Фран… Ой! – И он взвыл от боли.
– Ох, извини, кажется, я наступила тебе на ногу? – сказала Лисе. – Покажи-ка, не испачкала ли я тебе ботинки.
Она наклонилась к Булле и прошептала ему на ухо, чтобы Распа не услышала:
– В открытке было написано не говорить, куда мы едем!
– Подай на меня в суд, – сердито сказал Булле.
– Вот как, в Париж? – засмеялась женщина, показав ряд белых острых зубов. – Я была там когда-то. Приятный город.
– Там нет ничего интересного, – буркнул Булле и потер ногу. – Мы уже передумали, мы туда больше не едем.
– Да ну, и почему же? – хрипло спросила Распа, продолжая смеяться.
– Октябрь. Слишком дождливо. Я слышал, Париж затопило, множество гренландских тюленей на улицах, едят французские батоны, мучают людей.
Распа наклонилась к Булле и дохнула на него запахом сырого мяса и грязных носков:
– Как хорошо, что эти золотые часы водонепроницаемые.
– Вод-донепрон-ницаемые? – промямлил Булле, который до этого никогда в жизни не заикался.
– Да, – прошептала Распа так тихо, что было слышно тиканье всех часов в магазине. – Это значит, что вы можете плавать с ними под водой. И принимать с ними ванну, например. Верно я говорю?
– В-ванну? – сказал Булле и задумался, отчего это он вдруг стал заикаться.
– Вы ведь понимаете, на что я намекаю, правильно? – сказала Распа и хитро подмигнула.
– Н-нет, – ответил Булле.
О господи, неужели он теперь будет заикаться всю жизнь?
Женщина резко поднялась и раздраженно прижала к себе золотые часы.
– Вообще-то, лучше я подарю вам то, что дороже часов. Мудрый совет вам на дорожку. – Хриплый шепот Распы заполнил весь магазин: – Запомните, что смерть – и только смерть – может изменить историю.
– Т-только с-смерть?
– Именно. История высечена в камне, и изменить высеченное в камне можно только ценой собственной жизни. Прощайте, дети.
Распа плавно, словно корабль-призрак, скользнула на своем скрипучем роликовом коньке по магазину и исчезла за оранжевой занавеской.
– Пр-пр… – попытался сказать Булле.
– Прощайте, – сказала Лисе и потянула Булле к выходу.
Глава 4. В Париж
Лисе и Булле дошли от часовой лавки «ЛАНГФРАКК» до Ратушной площади и сели в автобус до аэропорта. Час спустя они вышли из автобуса и ступили в огромный терминал, где сновало видимо-невидимо людей. Встали в очередь у касс компании «Эр Франс». Пока они стояли, Лисе показалось, что среди голосов людей, топота туфель и объявлений по радио она услышала знакомый звук. А именно жалобный скрип несмазанного колеса. Она быстро обернулась, но увидела только незнакомые лица спешащих путешественников. Тогда девочка принюхалась, не чувствуется ли среди множества ароматов запаха сырого мяса и грязных носков. Но нет, ничего такого. «Должно быть, это скрипели колесики чьей-то хозяйственной сумки», – подумала Лисе. И тут же чей-то жесткий палец вонзился ей в спину. Она резко обернулась. Это был Булле.