«Она умная женщина, — подумал он, — надо говорить более возвышенно». И продолжал:

— Люди как странники, как ладьи на этой грешной земле… Когда светит солнце, — светло, а когда заходит, — темно…

— Не всегда, — давясь от смеха и по-прежнему не поднимая головы, отвечала Регина, — в полнолуние и после захода солнца — светло.

— Пани, порой на сердце мрак, как в пещере. Солнце закатится, и ни единой звездочки…

— Если нет звезд, можно свечу зажечь, — спокойно вымолвила Регина.

— Стоит вам только захотеть, солнце будет вечно светить мне!

— Разве я Иисус Навин! — рассмеялась Регина.

— Вы ангел! — все больше оживляясь, воскликнул молодой аристократ. — Жизнь моя в ваших руках… С первой минуты, с первого взгляда почувствовал я, что без вас мое существование подобно пустыне без воды, небу без солнца, подобно… весне без цветов… ночи без звезд, ах, розе без запаха. Вы богиня! Я приношу к вашим ногам богатство, знатное происхождение, связи, свое сердце и буду бесконечно счастлив, если вы согласитесь стать графиней В.

Граф произнес этот монолог дрожащим, прерывающимся от волнения голосом, волосы его совсем закрыли лоб. Кончив, он уперся одной рукой в подлокотник, а другой описал в воздухе полукруг и сделал такое движение, будто собирался упасть на колени.

Ружинская продолжала вышивать по канве, не поднимая головы. Когда граф кончил, она посмотрела на него и спокойно сказала:

— Если я вас правильно поняла, я отвечу вам коротко: со вчерашнего дня я невеста Стефана Равицкого.

Рука Графа Августа застыла в воздухе, он онемел и окаменел в нелепой позе с полусогнутым коленом где-то между креслом и полом. Рот его раскрылся от изумления, глаза округлились, а физиономия вытянулась.

Регина продолжала вышивать.

В эту минуту дверь отворилась, и в гостиную вошли Равицкий и Генрик.

Ружинская встала, прошла мимо графа, который уже успел принять величественную позу, и, с улыбкой кивнув брату, подала обе руки жениху.

— Мы заболтались со Стефаном, — сказал Генрик, — и немного опоздали, но надеюсь, ты простишь нас.

— Я всегда рада вас видеть. — Регина улыбалась и с нежностью глядела на серьезное, светившееся счастьем лицо инженера.

— Madame, jâi lhonneur de vous souhaiter le bon voyage[139], — выдавил из себя граф Август. — Bonjour, messieurs! — Он поклонился мужчинам и выбежал из комнаты.

— Граф, вы забыли шляпу! — закричал ему вслед Генрик.

— Mille graces, monsieur[140], — раздался в ответ голос графа, потом они услышали его быстрые шаги по улице.

— Почему этот великолепный потомок великих предков выбежал отсюда как ошпаренный? — спросил Генрик.

Регина усмехнулась.

— Сестричка!.. — шутливо погрозил ей молодой человек.

— Он сделал мне предложение. Но как!.. — она весело рассмеялась.

Равицкий взял ее руку и поднес к губам.

— В Варшаве я передам тебе, Стефан, сестру, а сам поеду в Полесье, — сказал, подходя к ним, Генрик.

Регина молча смотрела то на брата, то на жениха, потом одну руку протянула Равицкому, а другую положила на плечо Генрику.

— Генрик! Наконец наступило то, что ты мне предсказывал, — я счастлива!

— И всегда будешь счастлива! — убежденно прибавил Равицкий.

Золотые солнечные лучи играли вокруг них, стебли плюща, казалось, радостно кивали им, и вокруг было так радостно, будто сама природа ликовала вместе с ними.

Быстро миновав сад, граф Август скорее вбежал, чем вошел в гостиную к графине, и всем бросилось в глаза, что обычно невозмутимо спокойный граф не в своей тарелке.

— Qû avez-vous, comte?[141] — запищала из глубины своего кресла графиня.

— La grande, la grandissime nouvelle![142] — вскричал граф. — Я расскажу вам нечто удивительное. Une chose inouie![143] — Он упал на стул и, забыв о своем неизменном жесте, запустил руку с бриллиантовым перстнем в густую шевелюру.

— Что такое? Qu у a-t-il-donc?[144] — послышалось со всех сторон.

— Пани Ружинская, vous savez[145], эта пани Ружинская… cette grande dame qui se donnait des airs dine princesse[146], — с издевкой проговорил он. — Так вот…

— Eh bien[147], что же дальше? Не мучайте нас, граф! — хором отозвались дамы.

— Eh bien, пани Ружинская выходит замуж… mais cést une chose inouie[148]… выходит замуж за этого… инженера…

— За Равицкого? — вскричала графиня.

— Да, за этого ремесленника…

— Ах! Ах! Voila! Возможно ли? Impossible![149] — выкрикивали гости.

Вевюрский, который, когда вошел граф, как раз взял шляпу, чтобы идти к Регине, замер у клетки с попугаем, словно статуя, наряженная в визитку и темно-красный галстук.

— Le beau comte Auguste[150] получил гороховый венок, — шепнула соседке Клементина, — иначе с чего бы он стал так волноваться?

— Comtesse, votre flacon des seis![151] — закричала Констанция. Пану Квилинскому дурно!

В самом деле романтический юноша побледнел, как полотно, его сотрясала дрожь, глаза наполнились слезами, а лицо сморщилось, как у младенца.

— С est une messaliance, Ружинская происходит из знатного рода Тарновских, выходя за инженера, elle déroge… je ne sais vraiment où le monde s en va?[152] — процедила графиня.

— Признайтесь, граф, — шепнул на ухо графу Августу какой-то золотушный князек, — вы получили отказ? — Moi, mon cher? — высокомерно ответил аристократ, моментально приходя в себя. — Как? Чтобы я просил руки простой шляхтянки? Me crois-tu capable de faire une mésalliance?[153]

— Меня нисколько не удивляет нелепый поступок Ружинской, — объявила Клементина. — Какова жизнь — таков и итог. Авантюристка, разводка, вполне естественно, что она кончила мезальянсом.

— Кто бы женился на ней после всего, что было? — добавила одна из дам. — Nést-ce pas[154], мосье Вевюрский?

— Mais oui, — ответил Фрычо, придя в себя, — vous avez raison[155], эта дама чрезвычайно несимпатична…

Только два человека из всей компании молчали: Изабелла, которая сидела у открытого окна и, глядя в сад, вертела в руках розу, и доктор, — он стоял, опершись о камин, и с мрачно-ироническим видом слушал разговоры окружающих. Перед глазами Изабеллы стоял Тарновский — таким, каким она увидела его впервые на освещенном солнцем газоне, на который смотрела сейчас. Чьи-то черные глаза вытеснили из головы доктора терапию и патологию.

Ветреная кокетка, может, впервые в жизни подумала: «Эта штука, что зовется любовью, не всегда забавна, иногда она причиняет боль».

«Жалкая человеческая доля!.. — размышлял благоразумный доктор. — Бродишь по свету, заглядываешь людям в душу, ищешь истинное добро и красоту, наконец находишь, а насмешница судьба говорит тебе: «Ступай с Богом! Красота не для тебя! Жалкая человеческая доля!..»

На следующее утро шестиконная карета Ружинской в клубах дорожной пыли исчезла из глаз отдыхающих в Д., а спустя несколько дней уехал и Равицкий. Оставшееся общество долго еще судачило об уехавших, гадая и высказывая различные предположения.