– Славный парнишечка, – мурлыкала она, похлопывая его по щеке.

Она чувствовала к нему душевное тепло, и лишь иногда немножко презрения, что, по ее меркам, можно сказать, куда ни шло. Подходили они друг к другу хорошо. Оптимист и пессимист, идеалист и прагматик, романтик и циник. Не говоря о его знатном происхождении и ее пламенной амбициозности.

Он опечаленно вздохнул.

– Тебя, как пить дать, любит каждый мужчина во всей этой чертовой армии.

– А твой командир лорд-губернатор Мид?

– Он-то? Насчет него судить не берусь, хотя подозреваю, даже он относился бы к тебе теплее, если б ты перестала его выставлять, черт возьми, дураком.

– Если б перестала я, он бы начал выставлять себя сам.

– Может быть, но у мужчин к этому бо́льшая терпимость.

– Есть только один офицер, чье мнение мне не совсем побоку.

– В самом деле? – улыбнулся он и ткнул ее пальцем в ребрышко.

– Капитан Хардрик, – она цокнула языком. – Это, наверное, из-за его кавалерийских лосин в обтяжку. Мне нравится ронять при нем предметы, чтобы он их для меня поднимал. Оп…

Она поднесла палец к губе, растерянно хлопая ресницами:

– Ах, экая я неловкая: вот опять обронила веер! Не могли бы вы мне его подать, капитан? Вот-вот, уже почти дотянулись. Осталось только чуточку ниже… еще ниже…

– Бесстыдница. Хотя вовсе не думаю, что Хардрик тебе пара. Он туп как дерево. Ты бы с ним через минуту умерла со скуки.

Финри надула щеки.

– Может, ты и прав. А в учет берется только его красивая задница. То, о чем мужчины в основном не задумываются. Тогда, может…

В поисках самого нелепого ухажера она мысленно перебрала своих знакомых и остановилась, похоже, на лучшем претенденте:

– Бремер дан Горст? Внешностью он, скажем, не очень… да и умом… да и статью. Но под этой мужиковатостью в нем угадывается подлинная бездна чувств. С голосом, понятно, пришлось бы обвыкаться, если из него вообще можно хотя бы два слова вытянуть. Но тем, кому по нраву сильный молчаливый типаж, такой, как он, потрафил бы во всех смыслах… Что такое?

Гарод больше не улыбался.

– Да шучу я, шучу. Сколько лет его знаю. Он безобидный, дурашка.

– Безобидный, говоришь? А ты видела, как он сражается?

– Как фехтует.

– Это не одно и то же.

Что-то в том, как он откинул при этом голову, пробудило в Финри интерес.

– А ты видел?

– Я – да.

– И?

– И… Я рад, что он на нашей стороне.

Она притронулась пальцем к кончику его носа.

– Бедный мой мальчик. Ты его боишься?

Он откатился от нее.

– Немного. Каждому следует немного бояться Бремера дан Горста.

Эти слова удивляли. Она не думала, что Гарод может кого-то бояться. Они лежали молча, слушая, как тихонько хлопает под ветром полог палатки. Теперь Финри чувствовала вину. Она любила Гарода; Гара, как она его называла. Когда он сделал ей предложение, она перечислила себе все его качества. Все за и против, самым скрупулезным образом. Он хороший человек. Один из лучших. Прекрасные зубы. Честный, храбрый, безупречно верный. Хотя этого не всегда достаточно. Потому-то ему и нужен кто-нибудь более практичный, кто бы успешно вел его лодку по житейским волнам. То есть она.

– Гар.

– А?

Она подкатилась и, прижавшись к его теплому боку, прошептала ему на ухо:

– Я тебя люблю.

Надо признать, ей нравилась власть над ним. Одного этого было достаточно, чтобы он лучился счастьем.

– Хорошая девочка, – прошептал Гар.

И поцеловал ее, а она его, запустив пальцы ему в волосы. А что такое любовь, как не поиск и обретение того, кто тебе подходит? Того, кто возмещает твои недостатки? Того, с кем и над кем ты работаешь.

Ализ дан Бринт была достаточно мила, умна и родовита для того, чтобы с ней не было зазорно, и в то же время не настолько блистала красотой, умом и родовитостью, чтобы представлять угрозу. Так что она вписывалась в узкие ограничения Финри, в пределах которых можно выпестовать подругу без опасности, что она тебя затмит. С тем, чтобы ее затмевали, Финри мириться не могла.

– Как-то сложновато привыкать, – невнятно сказала Ализ, глядя из-под белесых ресниц на колонну марширующих солдат. – Когда тебя разом окружает столько мужчин, надо…

– А мне так ничего. Армия всегда была моим домом. Мать умерла, когда я была совсем маленькой, и меня воспитывал отец.

– Ой, прости.

– Да брось ты. Отец по ней, должно быть, скучает, ну а я-то тут при чем? Я ее и знать не знала.

Неловкая пауза, что неудивительно: Финри догадалась, что слова ее пришлись в некотором роде как обухом по голове.

– А твои родители?

– Умерли, оба.

– Вот как.

Финри почувствовала себя еще более неловко. В большинстве разговоров ей приходилось лавировать, как бы не сказать невзначай бестактность или не ляпнуть лишнего. Как ни осторожничай, а такое то и дело неизбежно случалось. Она смирилась. Хотя, быть может, следовало лучше смириться с тем, чтобы вовсе не открывать рот. К этому она тоже нередко прибегала, подчас с еще более неважнецким результатом. По тракту стучали копыта, топали башмаки под окрики командиров, раздраженных, что кто-то марширует не в ногу.

– Мы выходим… на север? – спросила Ализ.

– Да, к городишку Осрунг, на встречу с двумя другими дивизиями, генералов Челенгорма и Миттерика. Они меньше чем в десяти милях, за теми вон холмами.

Она указала хлыстом.

– А что они за люди?

Такт и еще раз такт.

– Генерал Челенгорм – храбрый и честный человек, близкий друг короля.

Отсюда и назначение ни по способностям, ни по возрасту.

– Миттерик – заслуженный, опытный солдат.

А также неуемный бахвал, так и метит на пост ее отца.

– И в подчинении у них столько же людей, сколько у нашего лорд-губернатора Мида?

– У каждого по семь полков, два кавалерийских и пять пехотных.

Финри вполне могла бы распространяться насчет численного состава, титулов и старших офицеров, но Ализ, по-видимому, уже и так достигла предела восприятия. Эти самые пределы были не так чтобы широки, но Финри все равно настроилась с ней сдружиться. Муж Ализ, полковник Бринт, судя по слухам, близок к самому королю, что делает его весьма полезным для знакомства человеком. Вот почему Финри взяла себе за правило смеяться над его нудными анекдотами.

– Народу-то сколько, – произнесла Ализ. – Твой отец, безусловно, наделен огромной ответственностью.

– Наделен.

Когда Финри последний раз видела отца, ее поразило, как он осунулся. Он всегда казался ей отлитым из железа, и осознание, что и он уязвим, вселяло смутную тревогу. Видимо, лишь взрослея, начинаешь постигать, что родители твои, как и все остальные, вовсе не вечны.

– А сколько солдат с противной стороны?

– На Севере разграничения между солдатом и обывателем как такового нет. У них несколько тысяч карлов – что-то вроде профессиональных воинов, считай, выросших в боях, со своим снаряжением и оружием. Они составляют переднюю стену из щитов при атаке. А на каждого карла приходится несколько трэлей – селян или мастеровых, принужденных платить повинность трудом и воинской службой. Эти обычно вооружены легко, копьем или луком, но и среди них зачастую попадаются закаленные воины, они могут служить в качестве командиров, телохранителей или разведчиков в небольших отрядах, именуемых дюжинами. Вроде этих, – она указала на разношерстное, как попало одетое воинство Ищейки, нестройно бредущее по кромке холма справа от колонны. – Сколько всего людей у Черного Доу, точно не знаю. Сомневаюсь, что о том ведает и сам Доу.

– Как много ты знаешь, – сморгнув, впечатлилась Ализ.

«Я такая», – не прочь была сказать Финри, но ограничилась небрежным пожатием плеч. Ничего необычного в этом нет. Надо просто слушать, замечать и ни в коем случае не разевать рта прежде, чем досконально обо всем проведаешь. В конце концов, знание – корень силы.

– Война ужасна, правда ведь? – спросила Ализ со вздохом.