То широка, то мала,
То кудрява, то гола!
Пусть поверит читатель, это исторический факт, отмеченный в архивных материалах: да, вся эта странная и беспутная компания неслась после всего того, что произошло в доме воеводы, с песнями и гиком к Мясницким воротам.
В угловом двухэтажном доме (его снесли лишь в семидесятые годы нынешнего века) с накрытым столом ожидала подполковничья жена дородная красавица Авдотья Нестерова.
– С дороги – по чарке! – весело крикнула Авдотья.
Выпили. Затем Лешка поставил скрыню на стол, открыл, и его лицо вытянулось.
– Денег-то – кот наплакал!
Вместо сорока тысяч капиталу оказалось пятьсот шестьдесят три рубля двадцать копеек.
– А где ларец с бруллиантами? – вдруг вспомнил Лешка.
Ларец таинственным образом исчез и никогда найден не был.
Потом начали пить, гулять и плясать. Особо отличились Лешка и Калмык – вприсядку.
За ребро – на крюк
Злодейство наделало много шума. Императрица приказала ежедневно докладывать ей о ходе следствия. По монаршей милости и состраданию к его беде воевода Жуков был освобожден от суда и наказания, лишь отставлен от должности.
Генерал-поручик, действительный камергер и кавалер Александр Данилович Татищев следствие вел энергично. Уже к вечеру 10 сентября в доме Нестеровой арестовали девок. 14 сентября поймали всех остальных (кроме Ивана Сизова. Этот, прежде чем на него надели кандалы, еще несколько месяцев бегал на свободе).
Все были подвешены на дыбу и пороты. Все охотно показывали и на себя, и на других. Лешка чистосердечно бил себя в грудь:
– Это не я, это моя стерва-теща! Все она, паскудная.
Настасья Полтева оказалась единственной, кто долго проявлял характер.
С нее плетьми сдирали шкуру, подвешивали «на петли» (мучительная пытка с выкручиванием суставов). Она стояла на своем:
– Знать ничего не знаю!
На очной ставке дочка и зять укоряли ее:
– Побойся Бога, твоя затея!
– Подлецы вы оба! Будьте прокляты! Не я…
Опять до крови били, на дыбу вздергивали, подвешивали за руки и ребра – под потолок. Наконец сдалась, прохрипела:
– Ну я подбила! Чтоб все вы сдохли…
Холодный погреб
Мишка Григорьев без всякой надобности оговорил своего дядю Захара Иванова:
– Знал, что готовим убийство, но не донес…
Семидесятилетнего старика трижды били, пока он не испустил дух, так и не признавшись в преступлении, которого не совершал. Случилось это 18 ноября, а тремя днями раньше умерли от пыток в один день Калмык и Мишка Григорьев. Настасья Полтева дотянула до 3 марта нового, 1755 года. По обычаю того времени, казненных хоронили в четверг на Троицыной неделе – всех сразу, с общей панихидой.
До того времени покойников свезли в церковь Святого Ивана Воина, что на Божедомке. Там их сложили в холодный погреб.
Тех, кто выдержал, ожидала страшная участь.
Следствие составило «экстракт» (заключение), а генерал Татищев с судом приговорили (включая умерших): «Алексея Жукова, жену его Варвару, тещу Настасью Полтеву, Калмыка Александра и Михаила Григорьева пятерить: отсечь руки, ноги и головы. Девкам Авдотье Ионовой, Катерине Даниловой и Матрене Семеновой отсечь головы…»
Пойманного позже Ивана Сизова тоже приговорили к «пятерению».
Елизавета Милостивая
Все смертные приговоры отправлялись на утверждение Елизавете. Еще при вступлении на престол она неукосни тельно обещала прекратить в России смертные казни. Свое намерение она твердо проводила в жизнь. Тем самым Россия на много лет опередила все западноевропейские законодательства (увы, что смертная казнь – варварство, приходится доказывать и в наш вроде бы просвещенный век).
Ждать своей участи приговоренным пришлось невыносимо долгих двенадцать лет. Все эти годы они провели в одиночных камерах. Для «отягощения положения» на грудь на цепях были навешены увесистые чурбаны.
Вступая на престол, Екатерина II заменила смертный приговор прилюдным церковным покаянием и ссылкой. Без клеймения, то есть без выжигания на лбу и щеках слова «воръ».
Жуковы были отправлены в Соловецкий монастырь. Вместе с ними «для услужения» отправились два крепостных мужика. Сказывали, что стража допускала порой Варвару в камеру мужа. Скончалась она от жестокой чахотки года два спустя. Крепостных Алексей еще прежде проиграл в карты за две «красненьких» – за двадцать рублей.
Окончательно спятив с ума, находясь в церкви во время провозглашения многолетия Екатерине, Лешка стал выкрикивать в адрес государыни непристойности.
Его посадили в кандалы и отправили на следствие в Архангельск. Здесь во время конвоирования в тюрьму ему на шею вдруг бросилась какая-то женщина:
– Лексей Матвеевич, вы ли, голубчик?
Конвойные женщину отогнали. Это была Авдотья Ионова.
Эпилог
Судьба Авдотьи сложилась удивительно. Она глубоко раскаялась в своем преступлении. Попав в Архангельский острог, отличалась добрым нравом и умением обходиться с людьми. Ее заметила жена начальника острога, взяла к себе в дом – помогать по хозяйству. Авдотья служила с усердием, стала общей любимицей. Сколько могла, через свою хозяйку помогала Лешке.
В феврале 1776 года из Петербурга пришло распоряжение Екатерины: «блевание» Жукова оставить без внимания, «ибо уже такового утопшего в злодеяниях человека никакое, кажется, физическое наказание к желаемому раскаянию привести не может». Решение милостивое!
Так Лешка был отправлен обратно на Соловки.
Вскоре и в судьбе Авдотьи наступила перемена. Из семьи острожного начальника ее забрал к себе олонецкий губернатор. В 1784 году «по наследству» она досталась новому губернатору – поэту и сенатору Гавриле Романовичу Державину. Тот добился у императрицы помилования Авдотьи. Отбывая на губернаторство в Тамбов, он взял ее с собой.
В Тамбове Авдотья отпросилась на житье в монастырь, затем приняла постриг. Она слыла смиренной монахиней, показывая пример иноческой жизни. Зная приемы врачевания травами, была частой гостьей в местном остроге, подавала всяческую помощь колодникам, утишала беседами их душевную боль.
Умерла Авдотья Ионова в 1835 году, не дожив до своего столетия меньше года. С ее смертью закончилась эта страшная история.
Но много прежде, еще в декабре 1766 года, в «Московских ведомостях» появилось объявление: «Близ Никитских ворот отдается внаем каменный дом Жукова. В нем восемь покоев с изрядным украшением, людских три покоя, кухня, баня с горницей, ледник, погреб, кладовая, каретный сарай, особый огород для овощей, регулярный сад…»
Желающий нанять дом быстро нашелся. Но как-то удивительно быстро и съехал с него. Сдавался дом воеводы и другой раз, и третий… Но и эти жильцы быстро уезжали, даже не спрашивая деньги, вперед внесенные.
По городу пошли самые страшные слухи. И долго-долго никто не посягал поселиться в его несчастных стенах.
В 1876 году Константин Петрович Победоносцев, которому вскоре предстояло на четверть века занять высокий пост обер-прокурора Святейшего Синода, автор многих серьезных исторических исследований, писал:
«Каменный дом, в котором совершено убийство, существует и до сих пор в том же наружном виде, в каком был при жизни Аграфены Жуковой. Он стоит отдельным двухэтажным корпусом во дворе, на самом углу Большой Никитской и нынешнего Мерзляковского переулка… Дом этот долго считался опальным. В околотке ходили слухи о тенях убитых Жуковых, которые будто бы являлись по ночам – в тех комнатах, где совершилось убийство. Жильцы обегали этот дом… Всех, кто ни поселялся в этом доме, выгоняли страшные привидения, являвшиеся ночью.
Эти слухи еще в памяти у некоторых местных старожилов, кого нам случалось расспрашивать».
Можно верить, что стены хранят память об ушедших временах и людях.
Сервиз императора
Дело это не совсем обычно. Даже на фоне бесчисленного многообразия преступлений оно стоит особняком. В нем немало забавного, анекдотичного, хотя, к сожалению, и здесь не обошлось без трагедии. И уж во всяком случае, это дело ярко показывает весьма остроумные и своеобразные методы сыщиков времен Николая I.
