– Это время уже наступило, – пожал плечами мой сын, – И я встречаю тени зловещих предков у памятника Ленину на Октябрьской, каждый год первого мая и седьмого ноября…
Этих ребят уже не так легко смутить божьей карой, как нас, православствующих безбожников, хотя я и не знаю – хорошо это, или плохо. А «свидетельница» верещала:
– Настанет день страшного суда!
– А этот суд предполагает презумпцию невиновности?
– Что?
– Ничего. Просто, в отличие от вас, я начинаю серьезно готовиться к процессу…
Не знаю, есть ли в этом правота, не знаю, хорошо ли отсутствие сомнений в божьем суде, но знаю точно, что лицемерия в этом нет. И я уважаю своих детей за это.
И думаю, что Бог, если он есть, тоже уважает их. Как и моего деда-коммуниста – хотя бы за то, что после партсобраний, он не шел крестить своих детей. Наверное, для таких людей, у Бога припасен не ад, а чистилище.
Впрочем, чистилище поколение моего деда прошло на земле…
Вообще, существование Бога, это долгий вопрос, и, однажды, я попытался его разрешить.
Я позвонил в Московскую патриархию для того, чтобы задать простой и житейский вопрос: «Бог есть?» – но попал на электронный агрегат, который монотонным голосом говорил:
– Ждите ответа…
– Ждите ответа…
– Ждите ответа…
Может, я ошибся номером.
А может, я ошибся адресом…
Люди делятся на две категории. Одни заблуждаются, думая, что Бог есть. Другие – заблуждаются, думая, что бога нет.
К кому отношусь я?
Скорее, ко вторым, хотя, куда легче быть с первыми…
…Конечно, мои дети вызывают у меня не только уважение, еще больше они удивляют меня.
Впрочем, если человек удивляется, значит, он не безнадежен.
И это служит, хоть не большим, но, все-таки, утешением.
Для меня…
Мои сыновья – люди занятые, да и я – не самый большой лентяй на белом свете. Кстати, в своей жизни мне приходилось заниматься самыми разными вещами. Я был шахтером в Инте, и геологом Ухтинского геологического управления, промысловиком в Воркуте и рыбаком Новопортовского рыбозавода на Ямале, а когда один мой знакомый, съездивший в Египет, стал рассказывать о том, как интересно плавать с аквалангом, я просто ответил:
– Знаю. Я ведь водолаз третьего класса.
Когда меня просят рассказать о Севере, я отвечаю просто:
– Север – это такое место, где северный конец стрелки компаса, показывает не на Север.
Я всегда стараюсь отвечать просто, хотя бы потому, что простой ответ трудно понять неправильно. Хотя давно смирился с тем, что даже если скажешь так, что понять тебя неправильно невозможно, все равно кто-нибудь тебя неправильно поймет.
Так, как я устаю сейчас, я не уставал никогда.
Ни в шахте, ни на промысле.
И я не в претензии за это, потому, что сам выбрал свой путь, и убедился в том, что когда увлечение превращается в работу, дел становится очень много. И все-таки три четыре раза в году, мы с детьми собираемся вместе и едем на рыбалку.
Это здорово, что мне удалось еще с детства подружить детей с природой. В наше, очень опасное соблазнами и трагедиями время – природа очищает душу, а, значит, освобождает место в душе для голоса. Никакие проповеди не могут сравниться с рассветным лучом солнца, делающим листву прозрачной и называющим все цвета в природе своими именами, или временем, когда последнее дневное тепло и вечерние сумерки сливаются, не противореча, друг другу.
Природа – это первый голос души. И хорошо, что мои дети знают это.
У одного моего товарища, добрейшего, кстати сказать, человека, возникли проблемы с сыном, и он рассказал мне о них:
– Просто не знаю, что делать. Я ему икру покупаю, говорят, она кровь очищает, а сын просит покупать сигареты, – я посоветовал:
– Купи не икру, а корзинку для грибов…
Однажды, когда мы собирались на рыбалку, сыновья в очередной раз озадачили меня:
– А Пушкина вы читаете? – уже не помню, к чему спросил я. Скорее всего, это была просто стандартная дань воспитательскому занудству. Кстати, между всем прочим – учителем мне тоже побыть пришлось, когда на Обской губе, в Яптик-сале, на гусином мысе, я оказался, единственным на тысячу километров, человеком с высшим образованием, и был отправлен, вместо рыболовецкой бригады, преподавателем в интернат для оленеводских детей: «А Пушкина вы читаете?»
– Это того, о котором Булгарин сказал: «Великий был человек, а дал себя подстрелить, как зайца»?..
Я не поленился и позвонил в Академию наук, в секцию русской словесности, и кто-то из великих, может быть сам академик Мовдзолевский, ответил мне:
– Булгарин действительно произнес эти слова. Но он не осознавал величия момента. Того момента, в который, для всех просвещенных людей России, включая и наших современников, время остановилось навек. Простите, а с кем я говорю?
– С человеком, похожим на Булгарина, – вздохнул я…
Удивительно, но я занимался своим образованием всю жизнь, а сыновья, кажется, никогда не занимались – но они знали о Булгарине, а я – нет.
Может, то, чем занималось мое поколение – называется не образование, а, как-то, иначе?
Впрочем, это воспоминания, а мой старший сын находился в моей среде обитания.
– Сынок, я сейчас чайник поставлю, позавтракай со мной.
– Пап, я на минутку. Я уже перекусил в «Макдонадсе». В вашем районе у меня дела были. Отвозил бумаги в управление, и в правление одной фирмы.
– А чем правление отличается правление от управления?
– Не забивай себе голову мелочами, папа, – вздохнул сын, ощущая бесперспективность моего бизнес-просвещения, – Тут вот какая вещь, мама хочет плащ купить.
– Кожаный, – вставил я. Интересно, что называется: «Забивать себе голову мелочами»?
– Уже знаешь?
– Я-то – знаю. А откуда знаешь ты?
– Вчера весь вечер с тетей Жанной по телефону разговаривала. У тебя деньги есть?
– Я найду, Серега.
– Да, ладно. Вот двести. Папа, я бы больше дал, но меня сейчас у самого не очень, чтобы очень.
– А почему ты сам маме не дал денег?
– Так она ведь у тебя спрашивать будет.
– Почему ты думаешь, что она попросит у меня, а не у кого-нибудь другого. У той же тети Жанны, например?
Сын ответил с прагматичностью, над которой я никогда не задумывался:
– Потому, что другим отдавать надо, – потом добавил, – А ты у нас, папочка, сам по себе – подарок…
– Папа, знаешь, кто такой мустанг? – спросил меня Сергей однажды.
– Не знаю.
– Это одичавшая домашняя лошадь…
Через несколько минут после того, как сын уехал на «Линкольне», то есть, пошел своей дорогой, на которой стоял верстовой камень с двумя стрелками «Правление» и «Управление», а я остался в неведение о том, указывают эти стрелки в одном или в разных направлениях, появилась малышка.
Ее слова: «Узнаешь первым…» – заставили меня вздрогнуть потому, что я отлично понимаю, что для некоторых новостей я попросту стар, а она – нет.
Вообще, своими словами, она не раз заставляла меня вздрагивать, и не всегда мне удавалось это скрыть. Однажды она сказала мне:
– Трусишка, когда-нибудь я скажу тебе: «У тебя от меня родился сын…»
Народ в нашем дворе, как и во всей стране, проживает простой и бесхитростный. И когда соседа собака покусает, мы не злобствуем. Потому, что понимаем: какое нам дело?
А, все-таки, приятно.
Ну, а когда молодая красавица, да еще и успешно делающая карьеру, ходит по двору, то – ничего не сказать по этому поводу, это уже почти – жизнь проходит мимо.
– Может она просто маленькая, полоумная проститутка? – услышал я как-то. Мы скрываем наши отношения, и я не могу заступаться за нее открыто:
