А над дверями «Макдональдса» висело рекламное объявление: «Бесплатных ланчей не бывает!»…

Люди, понятия не имеющие о том, что такое ценности, и не понимающие идей – думают, что идеи важнее ценностей.

И потому их легко собирать на борьбу с ценностями, ради идей.

Чтобы разрушить идею, ее, как минимум, нужно понять – для того, чтобы крушить здания, их достаточно просто увидеть…

При этом, как всякая толпа, она состояла из людей самого разного толка. И, когда Искариот притормозил, у капота произросло сразу несколько человек: совершенно лысая дебильная морда в черной шинели, напоминающей одежду железнодорожника, старушка, размахивающая транспорантиком, величиной в две сигаретные коробки, на котором красовалась, или, вернее – уродливалась, надпись: «Слава КПСС!», длинноволосый мальчик в красной майке, с протрафореченной физиономией бородача в бюретке, и несколько молодых людей в самой разнообразной одежде и многообразием цвета волос.

Хотя в этих людях нескрываемо присутствовало что-то клоунское, их объединяло то, что на лице у каждого из них была написана борьба.

– За что боремся? – спросил Крайст, приоткрывая окно.

– За свободу! – дружно ответили, обступившие машину. Искариот посмотрел на Крайста, и тихо и грустно, словно человек, не раз видевший подобную борьбу, и уже не раз разочаровывавшийся в борцах, проговорил:

– Чаще всего люди борются либо за то, что их не касается, либо за то, о чем не имеют ни малейшего понятия…

Риоля почему-то больше остальных, окруживших машину, заинтересовал длинноволосый мальчик. Вернее не мальчик, а человек, изображенный на его красной майке:

– Кто это?

– Некий Че Гевара с кофейных островов, – ответил Крайст.

– Кто он?

– Идеалист, циник, пацифист, душегуб, трибун, пустомеля, поэт, палач. Такими – легко восхищаться. С такими – в одном автобусе ездить страшновато.

– Чем он занимался?

– Думал, что он прав…

– А против чего боремся? – не унимался Искариот. Проголодавшийся человек имеет право на неуемность.

Для остальных – неуемность это боязнь показать свою никчемность.

– Мы – антиглобалисты! – выкрикнула какая-то девица из вторых рядов. На голове у нее находилось нечто, возможно называвшееся волосами, выкрашенное в зеленый, красный и синий цвет. Видимо это давало ей моральное право находиться в первых рядах, и она была не довольна местом, которое занимает возле чужой машины.

– А зачем «Макдональдс» атакуете?

– Мы против американского глобализма! – девица явно не умела говорить без восклицательных знаков.

– «Макдональдс» – не американская фирма – канадская.

– Какая? – по коллективному выражению лица, было ясно, что этот факт привел в замешательство всех.

– Канадская, – повторил Искариот.

– Какая? – повторение этого вопроса могло продолжаться бесконечно, и чтобы положить этому конец, Искариот примирительно проговорил:

– Ну, хорошо, вы – антиглобалисты. Но зачем же громить «Макдональдс»? Ведь это просто место, где обедают.

– Человек выше сытости, как сказал великий классик.

Риоль, слушавший все это, удивился такому словосочетанию – как будто, классик мог быть и мелким, а Искариот, задумчиво повторил:

– Да, человек должен быть выше сытости. Но, думаю, классик забыл сделать одну оговорку.

– Какую?

– Выше сытости, может быть только сытый человек…

– Все равно – фирма жидовская, – в наступившей тишине твердозаученно выбубнил дебил в железнодорожной шинели, явно не задумываясь о том, что ничто так не глупит человека, как попытка выглядеть умным в собственных глазах.

– А, вы, простите, тоже антиглобалист?

– Я русский националист.

Риоль, видя, что возникает напряженность, шепнул Искариоту: «Брось. Спорить с националистом – это все равно, что учить кибернетике бешеную собаку», – но Искариот только улыбнулся:

– Последний вопрос – за что же вы боритесь?

– За чистоту расы.

– О какой чистоте расы вы говорите, если Русь триста лет находилась под монголо-татарами?

– Какими татарами? – круглое лицо с постоянно открытым ртом, вытянулось, – Что-то ты не то говоришь, дядя?

– То, что я говорю – тебе действительно не понятно, тем более, что этот исторический факт изучают в старших классах общеобразовательной школы. Но я вижу у тебя на шее православный крест.

– Конечно, я православный.

– И на кресте – распятие?

– Ага.

– На распятие у тебя Иисус?

– Ага.

– А ты знаешь, что написано над головой Иисуса на распятие?

– Что?

– «Иисус – Царь иудейский»…

– Я тебе не верю – ты предаешь русскую национальную идею. И ты просто лжешь!

– Может, ты сам лжец? – усмехнулся Искариот.

– Это почему?

– Потому, что не верить людям, как правило, заставляют собственные предательства…

Едва не покалечивший остатки разума обилием новой информации, железнодорожный националист перед тем, как смешаться с толпой еще успел крикнуть, давая выход давшей трещину, основе нищенского миропонимания:

– Национализм – это патриотизм! – на что Искариот ответил, ни к кому не обращаясь:

– Национализм – это поиск того, по чьей вине ты дурак…

– Наша гордость!.. Нам дорого!.. – раздалось уже из толпы.

– Гордость… дорого… – скривился Искариот, – Брось. Национализм – это гордость дешевок…

– Послушай, Искариот, русские составляли подавляющее большинство, – смущенно проговорил Риоль, – И нет ничего удивительного в том, что некоторые считали, что на этом основании они должны иметь привилегии.

– А знаешь, для чего нужны привилегии?

– Для чего?

– Для того, чтобы совесть не мешала.

И помни – если русских больше, чем татар или евреев, это не значит, что один русский – это что-то большее, чем один татарин или один еврей…

– Я с тобой согласен, Искариот, но отчего же национализм так живуч?

– Оттого, что национализм – это снобизм нищих, упорствующих в своей нищете…

Искариот вышел из машины и стал наблюдать за толпой.

Вслед за ним вышли девушки, и Риоль и Крайст остались почти одни.

Если не считать остальных людей, находившихся около и вокруг.

– Риоль, ты хочешь о чем-то спросить? Ведь разговор с нацистом заставил тебя задуматься о чем-то?

– Крайст, это очень деликатный вопрос.

– Мы для того и рядом, чтобы искать ответы.

– Ты знаешь ответ на мой вопрос?

– К сожалению, знаю.

– В Библии сказано, что евреи – это избранный народ. И в тоже время, антисемитизм существовал веками. И с этим невозможно спорить.

Может быть, евреи – это, действительно, плохой народ?

– Риоль, бывают плохие люди в любом народе.

Не существует плохих народов.

Искариот оглянулся и посмотрел на Риоля, прищурив глаза, слегка притененные полями шляпы коричневого цвета:

– Это не беда. Беда в том, что и хороших народов тоже не существует…

Во время их разговора, шум вокруг них постоянно менял уровень и тональность: то, напоминая шелест женского платья, то, поднимаясь до грохота возбудившегося паводком водопада. Видимо, это происходило оттого, что активность толпы колебалась в зависимости от успешности ее действий.

Успешности, в том смысле, который толпой понимается как успешность.

– Почему ты молчал, когда Искариот спорил с этими идиотами?

– Спорил? – переспросил Риоля Крайст.

– Мне показалось, что – спорил.

– Иногда, спор – это глупость, сводящаяся всего лишь к тому, за кем останется последнее слово…

– Я это понимаю, но в споре рождается истина.