— Утопия…

— Нет, как-то он по по-другому ту страну называл. А тех, кто все же преступал обычай, — в семье, как известно, не без уродца, — изгоняли из общества. Отмечали татуировкой на лбу в виде буквы «Х», что означало «хам», и выпроваживали вон. За черту оседлости.

— В средние века еретиков также отлучали от церкви. При этом человеку запрещалось пользоваться огнем, а каждый, кто бы осмелился приютить или накормить отщепенца, ждала та же участь.

— А Николай говорил, что в том мире с «хамом» просто переставали разговаривать, И человек от тоски либо умирал, либо сходил с ума. Что, в общем-то, равнозначно…

— Жестоко.

— Зато в том мире за всю их историю никогда не было ни одной войны. Потому как все довольствовались своим, и никто не желал чужого.

— Интересная сказка… — вздохнула Лейла. — Жаль, что мы живем в другом мире. Хотя, я так понимаю, что потом пришли те, кто как раз больше всего желал именно чужого — и все эти праведники погибли.

— Не знаю… — растерялся Семеняк. — Николай об этом не рассказывал. Хотя, наверное, ты права. Праведность праведностью, а защищать себя надо уметь.

— Далеко еще? — прислушалась к чему-то Лейла.

— Пришли уж, — Степаныч, который намеренно не умолкал, указал подбородком направление. — Вон за тем поворотом фашисты прячутся. Должны уж были нас заметить. Готовься, дочка… сейчас полезут из кустов. И помни, чем больше шума мы поднимем, тем майору с ребятами легче будет их скрытно обойти. Так что, младший сержант Мамедова, ты не моргать настраивайся, а все же — плакать, орать и отбрыкиваться. А я всячески тебе в том способствовать стану…

— Хальт!

Как ни готовься к встрече с врагами, как ни ожидай, что это вот-вот произойдет — а окрик всегда застанет тебя врасплох и заставит вздрогнуть. Пытаясь в последний раз приободрить девушку, Семеняк остановился и взял Лейлу за руку. А та уже и сама шагнула за спину своего спутника и испуганно прижалась к нему, непроизвольно ища у мужчины защиту от опасности…

«Знакомые» ефрейтору балагур Ганс и плотник Бруно к этому времени сменились, и проверять документы у ранних путников вышли другие фрицы. На это раз втроем.

Впрочем, оно и к лучшему. Прежние солдаты могли удивиться, что старик за одну ночь перестал хромать. Заговорившись с Лейлой и переживая за девушку больше, чем за себя, ефрейтор Семеняк совсем позабыл, что утром изображал хромого. Спохватился Степаныч только в последний момент, когда их уже могли видеть. Начинать прихрамывать было бы еще большей глупостью, и вместо этого он стал придумывать, как объяснить такую перемену, если какой-то глазастый фриц все же обратит внимание.

— Аусвайс!

Используя прежний опыт общения с немцами, Степаныч снова вытащил кисет с табаком.

— Битте…

— Курево, это хорошо, — не стал отказываться от угощения солдат, с лицом, сильно побитым оспой, — стоящий ближе всех. — Он принял из рук Семеняка кисет, неторопливо распустил шнуровку и с удовольствием принюхался. — Очень хорошо. Но для прохода одного табака мало. Нужны документы и разрешение. Без документов дальше идти нельзя. Понимаешь? Возвращайтесь назад… — Он махнул рукой в обратном направлении.

— Данке, — кивнул Степаныч, указывая рукой на север. — Выспа… Геен их… нах… вайлер…

— Нет, туда нельзя! — помахал указательным пальцем немец. — Домой идите…

— Погоди, Карл, — придвинулся ближе другой эсэсовец, моложе, но с двумя «макаронинами» СС-штурммана на петлице. — Глянь, какая милая мордашка у этой Bauernmadchens. Если им так уж приспичило пройти на тот хутор, так пусть малышка нас попросит. А мы, так уж и быть, сделаем исключение. Чуть погодя… Не знаю, парни, как вы — а я не смог бы ей отказать в небольшой просьбе.

Говоря все это, немец как бы случайно поддел стволом автомата подол платья Лейлы и потащил его вверх, насмешливо усмехаясь и не отрывая взгляда от ее глаз.

Девушка покраснела и поспешно отшагнула назад. Но с той стороны к ней уже приближался третий солдат. Предвкушая потеху, он передвинул оружие себе за спину и широко расставил руки, готовясь принять в объятия девушку, отступающую под натиском товарища.

Лейла взвизгнула.

Не слишком громко, она еще не могла понять, как далеко они собирались зайти. Возможно, заскучавшие на посту солдаты всего лишь хотят подшутить — и ограничатся фривольным тисканьем и парой грубых поцелуев? Но, как только тот, что подкрался сзади, сгреб ее в охапку и, не теряя ни секунды, сразу же полез за пазуху, Лейле стало по-настоящему страшно, и она взвизгнула еще раз.

— Да заткни ты ей рот, Франц… — недовольно поморщился Карл, засовывая в карман кисет и наводя на Семеняка автомат. — Хотите поиграться, тащите малышку в кусты и не шумите. Офицер услышит, всем перепадет. Ты же его знаешь.

— Знаю… — проворчал тот и зло прорычал Лейле прямо в ухо: — Заткнись, сучонка! Еще раз пискнешь, заставлю собственный подол сожрать.

— Ну ты чего, kleine Nutte, первый раз, что ли? Не дергайся, Schneck… Мы нежно. Тебе понравится…

— Еще и заработаешь… — сменил тон Франц, заметив, что девушка перестала брыкаться и притихла. — Три марки? Годится?

Предложенная им сумма не слишком большая. По военным ценам тянула максимум на полкило сахара или сала. Да и то в магазине, а у спекулянтов все стоило раза в четыре дороже. В городе — еще больше. Но с другой стороны — довольно щедро, ведь именно столько солдат получал за день службы. Так что, по мнению Франца, он был более чем щедрым в отношении деревенской потаскушки. Целые сутки службы за несколько минут лежания на спине.

Девчонка и в самом деле тихонько замерла. Наверно, прикидывала, что сможет купить на нежданные деньги.

— Ну вот и славно, — пробормотал Франц, уже по-хозяйски, неторопливо ощупывая Лейлу. — А будешь умницей и хорошенько постараешься — заработаешь больше, чем думаешь. Тут еще целый взвод таких же щедрых парней, как я.

Но как только его ладони легли на грудь девушки, Лейла завопила во все горло.

Она хоть и не поняла ни одного слова из того, что говорил эсэсовец, но сообразила — дальше тянуть не следует. Да и терпеть его лапы на своем теле стало совсем невмоготу.

— Сдурела?! — отшатнулся от неожиданности Франц.

Зато молодой штурмман быстро шагнул вперед и отвесил девушке звонкую оплеуху.

— Заткнись, Schlampe!

Но было уже поздно. Визг и крики девушки сделали свое. Привлекли внимание тех, кто укрывался в лесу.

— И что у вас там происходит?.. — поинтересовался чей-то голос, и из кустов на дорогу вышел офицер.

Совсем молодой парень, наверно еще даже не бреющий щек. Позевывая и потягиваясь спросонья. С одного взгляда он верно оценил обстановку и недовольно поморщился.

— Франц, опять вы с Гансом взялись за старое? Никак угомониться не можете? И ты, Карл, туда же? Совсем оголодали, что ли? Это ж не Россия, где все было позволено. Чего к людям пристали? Пусть себе идут. Наверно, торопятся, если до рассвета поднялись…

— Клянусь всем святым, господин лейтенант. И в мыслях ничего плохого не было. Она же сама не прочь с парнями покувыркаться, господин лейтенант… — как можно убедительнее заговорил старший солдат, немного понижая голос. — Гляньте, гляньте сами — как глазками по сторонам стреляет!.. Разве ж можно такую красотку, да без обыска отпустить? Прикажите Карлу с Гансом этого ее отца или деда в сторонку отвести, а мы с вами тем временем с малышкой столкуемся. Уж поверьте моему опыту, покажите ей десять марок и ведите собирать цветочки. Отказа не будет. Уверен! Ну а после уж и мы… с вашего разрешения.

По-прежнему не понимая ни одного слова, Лейла почувствовала, что в их поначалу так отлично сработавшем плане что-то не заладилось. И, доверяя женской интуиции, младший сержант Мамедова одарила молоденького немецкого офицера мимолетной, робкой улыбкой. Но взглянула на него при этом так, что лейтенант вмиг приободрился и развернул плечи.

— Доннерветтер, Вассермюллер, я вижу: ты и в самом деле знаешь толк в этих делах!.. Десять марок, говоришь? А не слишком ли дешево за такую красоту и юность? В борделях женщины намного дороже стоят.