— Меня? — негромко и чуть растерянно переспросила девушка, недоверчиво глядя на командира. — Вы хотите показать фрицам меня?
— Только в том случае, если ты согласишься проделать этот трюк сама. Добровольно… — кивнул Корнеев. — Настаивать не буду. Но поверь, Лейла, — риск тут самый минимальный. Иначе я и предлагать бы не стал.
И видя, что в данный момент в его словах сомневаются почти все, стал подробно объяснять.
— Во-первых, то, что девушка решила искупаться под покровом ночной темноты, никому не покажется странным. Наоборот, только так можно не опасаться излишнего внимания со стороны солдат. И одновременно наилучшим способом объяснит поднятую птицами тревогу. Ну а во-вторых, то, что, увидев в свете прожекторов полуобнаженную красотку, солдаты кроме как на нее никуда больше смотреть не будут, думаю, понятно всем?
— А если фрицам захочется большего? — неуверенно выразил общее мнение группы Олег Пивоваренко.
— Стопроцентной гарантии, конечно, дать не могу, — замялся на секунду майор, все же как можно быть полностью уверенным в поступках фашистов. — Но очень сомневаюсь. На каком-нибудь отдаленном хуторе подобная ситуация ничем хорошим для девушки не окончилась бы. Это точно. Но здесь, в большом населенном пункте, в присутствии офицеров… Думаю, Лейла, все ограничится десятком-другим скабрезных шуточек и… непристойных предложений. Ну так как? — Корнеев обвел взглядом притихших разведчиков. — Предлагаю каждому высказать свое мнение. Начнем, как на флоте, с младшего по званию. Говори, Лейла, все, что думаешь, без утайки… Без стеснения. Мы все теперь не просто боевые товарищи, а как единый экипаж… Танка или подлодки. Либо все живы, либо… тьфу-тьфу-тьфу. И никак иначе. Поэтому твое слово имеет такой же вес, как и мое.
— Я считаю, командир, что можно попробовать… — Девушка раскраснелась при мысли, что ей предстоит обнажиться перед множеством не просто мужчин, а смертельных врагов. — Я не сомневаюсь в том, что вы все хорошо обдумали, и не боюсь… Вы же будете рядом. В обиду не дадите…
— Что ты, сестренка! — горячо воскликнул Вартан. — Я лично убью каждого, кто посмеет хотя бы попытаться приблизиться к тебе!
— Вообще-то, вполне может сработать, — кивнул Хохлов. — Это я как врач говорю, который не только резать умеет, но и психологию изучал немного. Ночь, скука, и тут такой приятный сюрприз… Солдаты обязательно клюнут. Уставятся как миленькие. Глаз не оторвут. Более того, считаю, что особо активному ухажеру можно смело предложить присоединиться. Все равно ни один часовой не покинет свой пост. За это полагается расстрел в любой армии. А лишних солдат ночью на мосту не будет…
— Хорошо подмечено, — одобрил Корнеев. — Молодец, доктор. Отличный штрих… Незадачливого донжуана товарищи поднимут на смех. А нам только этого и надо. Лейла, у тебя как с немецким языком?
— Никак. У нас в школе испанский преподавали.
— Жаль, но это пустяк. Заучишь одну-две фразы, и хватит с них…
— А если наоборот? — присоединился к обсуждению Гусев. — Не звать фрица к себе, а сразу послать подальше? Думаю, такой поворот скучающим солдатам скорее понравится… Как по мне, тут повода для зубоскальства гораздо больше.
— Гм, и в этом что-то есть. Надо подумать… Вот только не осерчали бы? А то полоснут очередью, и все… Рискованно.
— За беспричинную стрельбу поднятый по тревоге офицер может караульному и морду лица начистить, — не согласился Иван Гусев. — Нет, при таком поведении, скорее, Лейлу примут за одну из здешних… м-м-м, офицерских подружек. И отстанут наверняка.
— Согласен, — поддержал сапера Хохлов.
— Ты сама-то как считаешь? — поинтересовался у Лейлы Пивоваренко. — С точки зрения женской интуиции? Что лучше: подтрунивать или сразу хамить?
— Хамить, — убежденно ответила Мамедова.
— Вот как? — удивился Корнеев ее безапелляционному тону. — И откуда такие глубокие познания мужской психологии в столь юном возрасте?
Девушка покраснела еще больше и стала отвечать, глядя в пол, чуточку деревянным голосом:
— Это любой девушке известно… Заигрывание, охи и ахи — все мужчины воспринимают как слабость или готовность подчиниться. В общем, воспринимают как прелюдию. Поэтому дисциплина дисциплиной, но может отыскаться какой-то чересчур любвеобильный кобель, готовый на все ради флирта. А неприкрытое хамство со стороны женщины всегда отпугивает мужчин. Сбивает их с игривого тона. Так что обучайте меня похабным ругательствам, товарищ командир. И желательно позабористее… Кстати, вы можете совершенно не стесняться в выражениях. Если не переведете текст высказываний на русский, я все равно не пойму ни слова.
— М-да, — хмыкнул Корнеев. — Никогда еще не приходилось выступать в роли преподавателя ругательств…
— А вы не берите на себя эту ношу, командир… — ухмыльнулся Хохлов. — Доверьте процесс развращения молодежи мне. Результат гарантирую.
— А в глаз? — Корнеев сунул военврачу увесистый кулак под не менее увесистый нос. И, подождав, пока уляжется веселье, прибавил серьезнее:
— Вартан, Виктор, сделайте так, чтоб после того, как мы уйдем, у нашего Василия было достойное погребение. С салютом…
— Сделаем, командир, — заверил Петров. — И дверью хлопнем, и парню честь окажем. Надолго фрицы запомнят старшего лейтенанта Купченко, погибшего лишь потому, что пожалел их щенка…
* * *
К объекту, условно именуемому «Лесная сторожка», Малышев решил подойти с северо-запада.
Вроде и не было в таком маневре явной необходимости, но интуиция разведчика подсказывала капитану, что в данном конкретном случае излишняя предосторожность не повредит. И хоть для этого группе пришлось сделать двухкилометровый крюк, съевший вчистую весь планируемый запас времени, Малышев был уверен, что поступает правильно. И будь даже с ними Корнеев, он тоже не стал бы отмахиваться от предчувствия, посетившего Андрея. Близость врага, постоянное нахождение на лезвии смерти, максимальное нервное напряжение порою открывало в людях чрезвычайные способности, невероятные с точки зрения науки и невозможные в мирной жизни. К примеру, как летчики, выживающие при падении с сотен метров, или моряки, после кораблекрушения часами не замерзающие в северных водах? А сколько бойцов и командиров выжило, получив, по всем медицинским канонам, смертельные ранения или несовместимые с жизнью ожоги?
К поляне подошли в угасающих отблесках солнечных лучей, из последних сил пытающихся удержать на самом краешке неба крохотный багровый плацдарм света. Последний рубеж сопротивления тьме…
Идущий впереди группы Телегин поднял руку: «Внимание», и все замерли, припав на одно колено. И отдых, и стрелять, если что не так, удобнее. Несколько секунд спустя старшина просигналил «Вижу цель» и «Вызываю командира».
Малышев выдвинулся вперед.
С того места, куда вышла группа, все пространство, отведенное хозяевами под сенокос, поле или огород, просматривалось от края до края, но и только. Смутно виднеющиеся, почти в полукилометре от опушки и притаившихся с подветренной стороны разведчиков, несколько строений амбарного типа, к тому же визуально наползающих друг на дружку, идентифицировать не удалось. Может, сараи, а может — хлев и конюшня или — производственные постройки. А быстро надвигающиеся сумерки только ухудшали осмотр.
— Вот невезуха, Кузьмич!.. Чуть-чуть не успели. Теперь придется дожидаться утра… — раздосадованно буркнул Малышев, внимательно прислушиваясь к доносившемуся от строений негромкому разговору.
Беседовало сразу несколько мужчин. К сожалению, из-за расстояния голоса смешивались в сплошной гул, и это не позволяло разобрать даже самые внятные слова. Как и понять, на каком языке ведется беседа. То есть понять: кто тут, местные жители или немцы?
— Как минимум трое или четверо… — прикинул Малышев.
— Не меньше, — согласился Телегин.
— Ну что ж. Вариантов нет. Передай всем отойти в глубь леса. Метров на триста. Искать укрытие для ночевки. Будем ждать рассвета. Ничего не поделаешь, приказ мы получили однозначный: не раскрываться!
